Андрей Губин - Афина Паллада
Сидящий в «газике» практикант сельскохозяйственной академии Мансуров уже различал лица людей в кузове «газа».
Показался степной хуторок — три-четыре домика и длинный сарай.
— Не обгоняй, — сказал Мансуров шоферу.
Возле низенькой глинобитной чайной машины остановились.
Продрогшие балкарцы посмотрели на прибывших и побежали в буфет. Мансуров заглянул в домики. В одном куча детей на полу разбирала новую швейную машину, изображая голосами шум трактора. В другом две старушки чай пьют. Тогда Мансуров зашел в чайную.
— Удачи вам! — по-балкарски приветствовал он Хасана, Магомета и рыжебородого муллу.
— Земляк? — улыбнулись они. — Садись к нам.
Зазвенели стаканы.
Мансуров один стакан выпил, два незаметно вылил себе на валенок.
— Шофера угостите, — сказал он. — Такой мороз!
— Твоего тоже! — добрел от вина и удачи Хасан.
Выпили и шоферы.
Шофер «газика» тотчас ушел к машине, а шофер «газа» жадно смотрел на вновь налитое вино.
Мансуров завел интересный для всех разговор о Коране, религии, как бы оправдываясь за свой городской, русский вид. Балкарцы стали торжественными. Мулла на память цитировал слова пророка.
Ушурма, шофер Мансурова, вытащил ключи в кабине «газа», вскочил на грузовик, разрезал ремни на туго спеленатом ковре. Оцепеневшая, с кляпом во рту женщина слабо сопротивлялась, не зная, кто этот парень. Она сейчас хотела только одного — и будет хотеть всю жизнь — пропороть кинжалом брюхо Магомета. Когда он вязал ее на чердаке кошары, его волосатые руки жадно залезли к ней под платье…
— От Саида, — тихо сказал Ушурма, вспомнив имя, которое называл встречный в степи.
— Где твой шофер? — торопил Магомет, расплескивая вино.
— Сейчас позову. — Мансуров пошел к двери. — Подождите, бутылка коньяку есть, распить надо с друзьями.
Балкарцы благодарно улыбнулись.
Вездеход вырвался на околицу и помчался в сторону райцентра.
Уже вечерело. Тихо начинался буран.
Начальник милиции калмык Сергеев в ожидании машины писал рапорт о переводе в другой район. Черноземельский район отнимал у него все время, ничего не оставлял для семейной жизни. Молоденькая жена начальника заявила напрямик:
— Пойду на танцы, если будешь по ночам пропадать на этих проклятых кошарах!
А танцы — нож острый товарищу Сергееву. Сам он не мог танцевать и часами стоял в тени на танцплощадке, пока жену вольно кружили юнцы с синими усиками, в узких брючках.
Тяжелый район достался ему. Вот уже третий звонок насчет кражи какой-то балкарки. Он попросил машину в райкоме партии — свои были в разгоне — и в ожидании ее написал рапорт.
Машина подошла. Начальник оставил рапорт в утешение жене, перезарядил пистолет — и раздался новый звонок: в степи найден мертвый человек с карабином…
Девятая минута истекла…
Сергеев послужил уже немало. Ему далеко за пятьдесят. Два шрама на теле носит и соответственно шрамам — два ордена. Он уже подумывал о пенсии. Ему хотелось развести садик, читать любимую тюремно-воспитательную литературу, по утрам гордо вести сына в детсад, по вечерам участвовать в самодеятельности пенсионеров — он неплохо играл старых благородных отцов и чудаков-академиков в комедиях.
Но пока ночь, буран, ухабистая дорога…
Впереди замелькал одинокий, прыгающий огонек фары — мотоцикл. Потом пропал.
Отъехав десяток километров, Сергеев встретил две машины — «газик» и «газ», идущие одна за другой на бешеной скорости. Выстрелами вверх начальник остановил машины.
Шесть устных заявлений посыпалось на начальника — тяжелый район!
— Ничего не знаю! — свирепо закричал он. — Все арестованы! А пока надо не замерзнуть! Гони на кошару!
Три машины въехали на кошару Маркелия.
Сперва милиционеры и арестованные отогревались, пили черный плиточный чай, мазали носы гусиным жиром.
Потом началось следствие.
— Кто убил человека с карабином? — нагонял страху начальник.
— Он сам, — тихо сказал кто-то.
Приехали члены бригады Муратова и Ибрагимова, сам Бекназаров пожаловал. Ему звонил начальник территориального управления из краевого центра:
— Я не знаю, что там у вас со стихиями и знать не хочу! Одно знаю: чабан Муратов уволился по причине отсутствия работы. Нет этого отсутствия, слышите? Приказываю: немедленно восстановить Муратова в должности, оплатить простой, дать ему отару и обеспечить безопасной кошарой. Все. Подтвердите исполнение!
Начальник милиции у всех отобрал патронташи, заглянул в патронники ружей.
— Гог и Магог! — шипел рыжебородый мулла на Мансурова. — Народ будет судить тебя. Кто остановит руку народа?
— Зачем нож взял? — крикнул начальник на хозяина кошары.
— Кушать надо! — улыбнулся Маркелия и пошел резать барана: гостей собралось немало.
— Вы кто? — спросил Сергеев Мансурова на «вы» из уважения к котиковой шапке.
— Зоотехник. Приехал к товарищу Бекназарову на практику.
— Откуда?
— Из Москвы, из академии.
— Коммунист? — ласково спрашивал, а не допрашивал начальник.
— Коммунист.
— Отойдите, пожалуйста, вот туда.
Уже поспела баранина, когда начальник, больше напускавший на себя старую милицейскую манеру — он и сам бывал под следствием, — во всем разобрался правильно. Сказал:
— Элисханов, не имеешь права силой заставить жену жить с тобой! — И вспомнил, как позавчера не пустил жену в гости к ветреной подружке. — Нету такого закона! — вздохнул начальник. — За себя и своих друзей плати штраф — можешь на месте. Дай сюда права! — Он отобрал права у шофера «газа». — Надо бы вас посадить — женщин воруете.
— Каких женщин! — завопил Хасан. — Это моя жена, вот паспорт!
— На жену нет личной собственности! — вздыхает Сергеев, опять вспомнив, как его жена убегала от него к родителям.
— Тогда и его штрафуй! — показал Хасан на Маркелия. — Почему он чужую жену прячет на кошаре?
— Я сама пришла, — сказала Секки, стоявшая вместе с бригадой Саида.
— Нарушаешь полномочия, — доверительно и задумчиво сказал начальнику Магомет. — Я в войсках МВД служил. Знаю законы. Законы говорят: надо укреплять советскую семью, а ты разрушаешь, разводишь.
Начальник засомневался, спросил:
— Элисханова, с кем пойдешь?
— С ними, — показала на братьев Саида отошедшая напиться Секки.
— Ну так стой там, чтобы я видел!
— Я сто рублей за нее платил и три выпивки делал! — кричал Хасан.
Сафар достал деньги, молча отдал Хасану сто рублей.
— Под суд пойдешь за калым! — пригрозил начальник Сафару.
— Это не калым — возмещение расходов, — ответил Сафар.
— И серьги сними! — кричал Хасан, пыхая очередной папиросой.
Буран стихал, но пламя светильника колебалось еще сильно.
Снова выплыл Саид. Горло забивала соленая предсмертная рвота. В глубине еще тускло светилась фара, как глаз подводного чудища, почуявшего добычу.
Уцепился за льдину.
Вылез бы! Да колыхалась льдина от волн. Старец Каспий в вечной заботе уже гнал отары барашков глодать соленые берега.
Рано начал работу синий чабан! Рано!
Ноги Саида еще упирались в мотоцикл, вставший в воде торчком.
Он пытался выбросить на лед бумажник — в нем заработок бригады. А фотография Секки пусть останется с ним. Бумажник был дорог еще и потому, что в одном отделении лежал крошечный томик Лермонтова, а в нем клочок из журнала со стихами какого-то поэта:
За пространством и светом —
По юным планетам —
В тоске неизменной…
На Запад Вселенной —
На Запад Вселенной!..
Отец сажает маленького Саида на коня, и сердце ребенка трепещет от радости, ветра и крутизны гор.
— Лихой сын растет у тебя! — качают головами белобородые старики, и отец, пряча радость в глазах, сурово покрикивает на трехлетнего джигита.
Прошел прихрамывающей походкой сероглазый автоматчик по ночному балкарскому аулу с ребенком на руках, как на памятнике в Берлине. Терпеливые глаза его стали сиреневыми.
Пробежали длинные собаки.
Несся всадник на черном, как ворон, коне.
В море солнечных лет. Домой. На родину. К милым горам Памира.
Последним усилием воли поднял глаза чабан — туда, где блеснуло созвездие Ярлыги.
Только почему оно так стремительно удаляется?
Или он несется с космической скоростью света в иные миры, с орлиным криком о вечной жажде?
Затуманивается созвездие, удаляется навсегда — глаза затягивали ледяные окуляры.
И он летел с ослепительной, ужасающей быстротой.
И достиг края Вселенной бронзовый чабан с бронзовой ярлыгой, идущий за звездной отарой добывать нам, людям, золотое руно.
