Татьяна Маврина - Цвет ликующий
23.10.66. Была на выставке Фалька перед открытием. Развешивали тихо, без суеты. Хотя не все было хорошо. Но Фальк — моя молодость, ВХУТЕМАС. И живопись. Она сохранилась в чистоте до конца жизни. Это французская «живопись». Щукинский музей. Импрессионисты. Пейзаж. Натюрморт, портрет, интерьер. Скажут, нет гражданственности, современности. Но разве изображение «вечных» тем когда-либо ставилось в вину творцам? По-видимому, есть художники «момента», есть художники природы, которая при любом социальном строе будет цвести.
Октябрьские перламутры. Цветы и фрукты. Можно сказать: «Сегодня фальковская погода». Пейзаж фальковский? Можно. Значит, он научил видеть. Значит, он вечен, пока земля стоит на месте и погода воспринимается глазами.
Есть лица с чертами лица, но про цвет ничего не подумаешь. Такие портреты решают светом и тенью или графически, или кубистически. Но есть лица — цвет. Вот такие портреты мне у Фалька понравились.
Фальк — это живопись с большой буквы, как мы понимали во ВХУТЕМАСе. Молочные дни скорее всего октябрьские, бывают такие и весной. Это не дождь и не туман. Без ветра. Стоячий воздух. Какая, интересно, жизненная философия соответствует такой «любимой» погоде? Наверное, больше всего мысли о смерти. Нирвана индийской философии. На этом фоне молочной нирваны яркие вещи особенно выигрывают. Мог он и яркий, мой любимый цвет, цвет жизни и радости писать, и получалось хорошо. Я знаю одно мудрое правило живописи: если хочешь хорошо написать серое, долго пиши цветное. Тогда серое будет тоже цветным, возьмет у тех цветных силу. А у Фалька, по-видимому, наоборот. На фоне серого — нет-нет да и напишет цветное. И яркий цвет тогда звучит нежно. Это, наверное, вполне объяснимо психологически. Одно от другого заряжается.
7.12.66. Выставка Пикассо в Музее им. Пушкина на Волхонке.
Знакомых много. Все какими-то судьбами достали билеты. Эренбург ужасно старый, больной, отечный, сущий мертвец, сказал хорошо и дельно. «Пикассо подарил нам новые глаза». Выставлены литографии, акватинты, линогравюры. Живого рисунка или акварели нет. XX век — век техники. А как все это делается — не поймешь. Красиво, цветно, линии таких неожиданных изгибов и нажимов, что просто диву даешься. И все на свободном и сильном дыхании. Я уже не говорю о бесчисленных формах, вернее, деформациях, соединениях линий фигур, цветов, все превращается в узор, то упрощается до полнейшей обтекашки, то, наоборот, так усложняется (лица женщин), что диву даешься. Сколько раз можно пройтись по лицу женщины, не убив его и не забив чертами.
Свет ликующий в последних вещах. Этого у него раньше не было. И везде касание его гениальной руки. Мы все должны гордиться, что были современниками такого художника. Такого еще я не видала. А говорят, нет искусства.
Большую роль в восторгах имеет, конечно, и техника печати с какими-то непонятными фокусами.
Много фигурных причесок у посетителей. Много лиц, интересных, особенных. Толпа стала нарядной и занятной. Окультурился народ. Я уже в самый последний момент только стала глядеть на живых женщин — наверное, глазами Пикассо.
1967 год16.3.1967. Была в Третьяковке. Антонова Валентина Ивановна читала лекцию по выставке икон Ростово-Суздальской школы. Здесь же мимоходом посмотрела выставку акварелей. Лансере — выставлено немного и очень «академически», скучно, хоть и цветно. Довольно противно.
Добужинский — аккуратный, сдержанный. Но в выборе тем загадочный.
Бенуа интересно имитирует технику гобеленов. Получилось хорошо.
Всех лучше стенка Врубеля. Игра и трепет.
20.3.67. Никто никогда не говорил и не писал, но мой ближайший родственник все-таки не Матисс и не Боннар, а Пикассо.
«Хорошая читаемость на плоскости — т. е. декоративность». Вагнер, «Мастерская древнерусской скульптуры», 1966.
22.3.67. Рядом с Шагалом Дюфи жидкий какой-то. Легкая болтовня. Еле справляется с деформацией, хоть и хочется. Руо заманчивый и тайный. Много чертовщины перепробовал пока, не нашел чудесного, как в иконах, и красоты, на мой взгляд.
27.3.67. В доме «Детской книги» открылась выставка французской детской книги. Очень хорошо технически сделаны оцеллофаненные обложки. Прошиты тетрадочки часто сверху донизу. Хорошо открывается книжка. Оборот форзаца зарисовывают. Рисунки механические, общестильные, бездушные. Понравилась только одна книжка «Басни Эзопа», илл. А. и М. Провенсен. Чудесный бестиарий, сделанный как бы рукой Шагала, правда, более статично и «вяло».
Но у мальчишек пользуются успехом маленькие книжонки с приключением какого-то героя, которого они узнают из книжки в книжку и ликуют, и смотрят усердно.
«Против неба на земле». Ольга Георгиевна Чайковская. Изд. «Детгиз», 1967. — Книжка, казалось бы, и полезная, дает такой материал детям, но вреда в ней немало. Я подчеркнула много, просто противно читать, мест в тексте. Повторять не буду, но, видно, ей самой все впервые вошло в сознание, и она спешит поделиться своими дамскими восторгами о Богородице, о триединой Троице и о всем прочем, что увидела, следуя теперешней моде, «в святых местах». Но этот наивный дамский восторг даже интересен. Прочитала, во всяком случае, с удовольствием, есть места прекрасные. Пишу ей письмо с благодарностью, потому что книжка-то ведь дареная и с надписью.
А вред от снисходительной точки зрения на древнерусскую живопись. Левитан лучше. Там (т. е. в иконах, фресках) нет светотени, пространства.
9.8.67. Дорого, как детская память — Николай Гумилев. 1907–1913 из цикла «Шатер», «Экваториальный лес»:
Я поставил палатку на каменном склоне
Абиссинских, сбегающих к западу гор
…Из большой экспедиции к Верхнему Конго
До сих пор ни один не вернулся назад.
Из «Огненного столпа» 1918–1921 «Заблудившийся трамвай»:
Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы —
Передо мной летел трамвай.
Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня.
И воздуха огненную дорожку
Он оставлял при свете дня.
Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!..
7.10.67. Несколько дней читала с большим удовольствием «Казаков» Л. Толстого. «Он (Оленин) раздумывал над тем, куда положить всю эту силу молодости, только раз в жизни бывающую в человеке — на искусство ли, науку ли, на любовь ли к женщине или на практическую деятельность — не силу ума, сердца, образования, а тот неповторимый порыв, ту на один раз данную человеку власть сделать из себя все, что он хочет, и, как ему кажется, и из всего мира все, что ему хочется. Правда, бывают люди лишенные этого порыва, которые, сразу после входа в жизнь, надевают на себя первый попавшийся хомут и честно тянут его до конца жизни…»
Издание 1954 года, большого нелепого формата. Иллюстрации Лансере неинтересные и иногда просто очень дрянные. Хорошо только написан Ильиным титульный лист, а переплет — такая дешевка.
Были на днях у М. А. (у вдовы Ильина) в его квартире. Все блюдется по-старому. Стены понемножку освобождаются от икон и картин, но в общей чистоте и порядке этого не замечаешь. М. А. постарела, нет зуба, пришепетывает, но величава и стройна. Внучка, с удивленным взглядом в очках, 3,5 года, с толстой косой на затылке, один ребенок на троих взрослых, говорит не свои слова.
М. А. развернула папку, и, сдерживая зевоту, мы с Н. В. посмотрели «собрание». Никакие Нарбуты, Бенуа, Билибины не трогают сердце. «13» — хороши, свежи, приятны.
У Н. В. «Зимний пейзаж» — хорош, «Пушкин с женой» — хор. «Две дамы в кринолинах» — это так себе. У меня — «Василий Блаженный» маленький на голубой бумаге — первый сорт. «Кадаши» — тоже. «Букет» — гладиолусы, масло — хор., «Обнаженная» — хор., мелкие акварели — так себе. У Милашевского — «Кабак» — так себе, «Пляж в Кусково» — ничего, «Сердобск» — хор. У Дарана — литография «Цирк» — плохая, рисунок «Цирк» — хор. Рядом Пименов ранний — дерьмо. Маторин — пустое место. Кукрыниксы — хлам.
Как ни странно, хороши вещи более далекие — рисунок Малявина и еще дальше. Эти что-то стоят. А Евг. Ан. Гунсту нравились по инерции мирискусники: «Эту бы я купил» — про Нарбута. Интересно, будут ли они цениться лет через десять, когда умрут все, кто любил это в детстве. М. А. показывала нам рисунки потому, что какой-то коллекционер из Ленинграда (Васильев) хочет у нее купить рисунки «13», и все бы хорошо, но в компанию входят сопли-вопли Пименова (особенно Смердяков с девицей при луне, редкое убожество мысли и образа, хотя потуги все сделать живописно, красиво в цвете. Немножко лучше все же того, что он делал и делает в дальнейшем). Надо было оценить, и все мнутся. Я назначила от 50 до 100, 150, 200. Больше, по-моему, брать с коллекционера, который покупает «13», не следует. Это трогательно.
