Уильям Моррис - Искусство и жизнь
И вместе с этими семенами будет посеяно и семя подлинного искусства, выражающего радость человеческого труда, — искусства, творимого народом и для народа как радость и для творца и для потребителя искусства.
Это — единственно подлинное искусство, единственное, которое будет способствовать развитию мира, а не служить препятствием на его пути. И я не сомневаюсь, что вы все или хотя бы те из вас, кого влечет искусство, в глубине сердца чувствуете истинность моих слов. Верю, что вы согласитесь со мною в этом, хотя, может быть, кое о чем из того, что я говорил, вы думаете по-иному. Во мне крепнет убеждение, что ради развития именно такого искусства мы здесь и встретились, равно как и ради тех необходимых познаний, которые мы решили как можно шире распространять.
Итак, я высказал свои соображения о том, какие надежды можно возлагать на будущее искусства и чего нужно опасаться. И если вы спросите, какого практического результата я жду, поделившись с вами моими мыслями, то должен признаться, что даже если бы мы все придерживались одинакового и с моей точки зрения верного взгляда на этот предмет, то и тогда, думаю, перед нами возникло бы множество дел и масса препятствий, и все равно понадобилась бы вся мудрость, проницательность и энергия лучших из нас, и даже в этом случае мы вынуждены были бы подчас брести по избранному пути почти вслепую. И сегодня, когда идеи, которые мы считаем правильными и которые спустя некоторое время встретят общее признание, должны упорно пробиваться в жизнь, чтобы на них хотя бы обратили внимание, мы все еще не можем отчетливо увидеть перед собой свой путь. Вы, наверно, сочтете банальной мою уверенность, что общее образование, которое учит людей думать, со временем научит их верно судить об искусстве. Пусть моя мысль банальна, но я в это верю, и это меня поддерживает, когда я вспоминаю, как заметен в наш век переход от старого к новому и какую странную смесь, от которой мы однажды избавимся, наше невежество или полуневежество норовят состряпать из изжеванной ерунды старого и сырой чепухи нового, — то и другое лежит у нас под рукой.
Но если вы все еще ждете от меня чего-либо, что могло бы сойти за практический совет, то я счел бы свою задачу трудной. Я боюсь обидеть кого-нибудь из вас, — ведь здесь начинается скорее сфера этики, нежели искусства в обычном его понимании.
Но ведь, на мой взгляд, невозможно оторвать искусство от этики, политики и религии. Согласно великим принципам истина едина, и только в формальных трактатах она может предстать расщепленной. Кроме того, должен напомнить, что моими устами — пусть слабо и несвязно — высказываются мысли многих людей, лучших, чем я. Но ведь даже если общее положение дела и обнадеживает, мы все еще, как уже сказано, будем нуждаться в этих лучших людях, которые могли бы вести нас по верной дороге. Но даже теперь, когда мы еще так далеки от успеха, самые малые из нас безусловно могут внести в наше дело скромную лепту, прожить небесполезную жизнь и достойно умереть.
Итак, заявляю, что верю в силу двух добродетелей, необходимых в современной жизни, если ей когда-либо суждено стать счастливой. Они абсолютно необходимы, когда сеются семена искусства, создаваемого народом и для народа на радость его творца и потребителя. Добродетели эти — честность и простота. Чтобы мои слова были понятнее, я назову порок, противоположный второй добродетели, — а именно роскошь. Под честностью я разумею беспокойное и страстное стремление воздать должное каждому, решимость отказаться от всего, что приносит ущерб любому человеку. Однако честность, насколько я знаю по опыту, далеко не всеобщая добродетель.
Поэтому важно заметить, как одна добродетель прокладывает дорогу другой. Ибо если наши потребности невелики, то вряд ли они принудят нас к совершению несправедливости. А если мы утвердимся в намерении каждому воздавать должное, то как же тогда чувство собственного достоинства разрешит нам воздавать слишком многое самим себе?
И в искусстве и в подготовке к занятию им, без которой не может быть достойного искусства, новая жизнь начинается вместе с приобретением этих добродетелей. Они помогут нам возвысить те классы общества, которые до сих пор были унижены. Ибо если вы богаты, то простота вашей жизни приведет к сглаживанию ужасного различия между расточительностью и нуждой, которое кошмаром нависло над цивилизованными странами. Она подаст пример достойной жизни и тем классам, возвышения которых вы намерены добиться. Ведь они, по существу, очень похожи на богачей тем, что предаются зависти и желанию подражать праздности и расточительности, которые порождает богатство.
Оставляя в стороне нравственные проблемы, о которых я вынужден был напомнить, позвольте сказать, что, хотя простота в искусстве может быть и дорогой и дешевой, она по крайней мере не расточительна, и ничто так не убивает искусство, как отсутствие, простоты. Мне не приходилось бывать ни в одном богатом доме, который не стал бы выглядеть лучше, если бы девять десятых его содержимого сожгли на костре, разожженном вне его стен. Думается, наша борьба против роскоши обойдется поэтому недорого или вообще — даром. Ведь, насколько я могу понять, так называемая роскошь — это либо богатство, за которое владельцу приходится постоянно тревожиться, либо оковы пышных условностей, которые на каждом шагу опутывают и раздражают богача. Да, роскошь не может существовать без того или иного вида рабства, и уничтожение роскоши, как и других форм рабства, освободит и рабов и их хозяев.
Наконец, если вместе с простотой жизни мы обретаем также и любовь к справедливости, то тогда все будет готово к приходу новой весны искусств. Ведь если мы являемся работодателями, то как смеем мы платить любому человеку меньше денег, чем ему необходимо для скромного существования, и предоставлять ему меньше досуга, чем требует его образование и чувство собственного достоинства? А если мы — рабочие, то как мы осмеливаемся нарушать договор, который заключили, и вынуждать мастера бродить взад и вперед и выслеживать наши плутни и увиливание от работы? Или если мы — продавцы, то как же мы можем выставлять свои товары в ложном свете с целью взвалить на плечи других наши убытки? А если мы — покупатели, как можем мы платить за товар, который одного лишает покоя, другого разоряет, а третьего обрекает на голод? Или, скажу более, как мы можем пользоваться и наслаждаться вещью, на которой запечатлелись муки и тоска ее создателя?
Теперь, кажется, я сказал все, что хотел. Признаюсь, в этом нет ничего нового, но, знаете ли, опыт убеждает, что свою мысль следует высказывать не один раз — до тех пор пока вы не привлечете большое количество слушателей. Так пусть в моих словах вы уловите ту мысль, которую мне непременно нужно было внушить вам.
Как бы серьезны ни были ваши возражения, я уверен, что говорил сегодня перед аудиторией, в которой любые слова, сказанные как мои, из чувства долга и сердечной доброжелательности, оживят мысль и посеют добрые семена.
Во всяком случае, думающему человеку полезно встретиться лицом к лицу со своими собратьями и высказать им все, что не дает ему покоя; только так можно добиться, чтобы люди стали менее чужими друг другу, и только так можно избежать недопонимания — этой прискорбной причины бессмысленных конфликтов.
Но если кому-нибудь из вас могло показаться, что от моих слов веет отчаянием, то виной тому недостаточное красноречие. И вы должны помнить, что отчаяние, запечатав уста, вынудило бы меня молчать. Я же действительно преисполнен надежд.
Но разве можно указать время осуществления моих надежд и сказать, что оно наступит еще при нашей с вами жизни?
И все же я хочу по крайней мере воскликнуть — мужайтесь! Ведь удивительные, неожиданные и славные события произошли даже за время моей короткой жизни.
Да, несомненно, наше время удивительно и полно перемен, которые при неизбежном увядании старого и одновременном рождении нового в один прекрасный день принесут с собою новые радости для исполненной труда жизни. И люди со свободной душой и ясным взором вновь ощутят красоту мира и будут наслаждаться ею. Но если сейчас еще много тьмы, то по крайней мере не будем сидеть сложа руки, не будем глупыми изнеженными господами и не станем считать обычный труд для себя зазорным. Но будем лучше трудиться, как бравые парни, стремясь при тусклом свете свечи подготовить нашу мастерскую к завтрашнему рассвету — к тому завтрашнему дню, когда цивилизованный мир, чуждый алчности, конфликтов и разрушений, обретет новое искусство, славное искусство, творимое народом и для народа как радость его творца и потребителя.
Красота жизни
Propter vitam vivendi perdere causa
Ювенал{1}Я выступаю перед вами в этот вечер, испытывая неловкость, какой не ощущал в прошлом году, ибо могу сказать вам мало нового, — разве что расширить уже сказанное тогда, осмелиться подать тот или иной практический совет или сформулировать свои мысли так, что они, возможно, станут для некоторых понятнее. Но мое сообщение остается, в сущности, тем же, что и в первую нашу встречу.
