Генрих Волков - Тебя, как первую любовь (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение)
И ты - наш юный Корифей
Певец любви, певец Руслана!
Что для тебя шипенье змей,
Что крик и Филина и Врана?
Лети и вырвись из тумана,
Из тьмы завистливых времен19.
Вскоре после выхода из Лицея у Пушкина с Кюхельбекером дело дошло до дуэли. Кюхля частенько хаживал к Жуковскому, читал ему свои стихи, требовал оценки. Добрейший Василий Андреевич терпеливо слушал, похваливал, но и его долготерпение имело предел. Однажды Жуковский был куда-то зван на вечер и не явился. Объяснил он свое отсутствие так:
"Я еще накануне расстроил себе желудок; к тому же пришел Кюхельбекер, и я остался дома"2. Пушкин живо себе представил двойное страдание Василия Андреевича и изобразил его так:
За ужином объелся я,
Да Яков запер дверь оплошно
И было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно, и тошно!
Стих Пушкина скоро дошел до Кюхли. Тот обиделся не на шутку и потребовал удовлетворения: обида должна была быть смыта кровью, и только кровью! Однако Кюхля вряд ли когда-либо до этого держал в руках пистолет и страдал к тому же сильной близорукостью. Секундантом его был Дельвиг. Когда Кюхля принялся целиться, Пушкин воскликнул:
- Дельвиг, стань на мое место, здесь безопаснее.
Кюхельбекер, которого и так било в нервной горячке, дернулся от возмущения, нажал курок и в самом деле прострелил фуражку Дельвига.
- Полно дурачиться, милый, - сказал ему Пушкин, - пойдем чай пить.
Друзья обнялись и помирились.
Впрочем, Кюхля отнюдь не был лишен чувства юмора, и таланта его хватало не только на высокопарные оды, но и на изящные стихи. Как-то он зашел к Пушкину в дом Клокачева на Фонтанке, в его холодную, давно нетопленную комнату, долго ждал друга, продрог и оставил на столе такие строки:
К тебе зашел согреть я душу;
А тело между тем сидит,
Сидит и мерзнет на досуге:
Там ветер за дверьми свистит.
Там пляшет снег в холодной вьюге;
Здесь не тепло; но мысль о друге,
О страстном, пламенном певце,
Меня ужели не согреет?
Ужели жар не проалеет
На голубом моем лице?
Нет! над бумагой костенеет
Стихотворяшая рука...
Итак, прощайте вы, пенаты
Сей братской, но не теплой хаты,
Сего святого уголка,
Где сыну огненного Феба,
Любимцу, избраннику неба,
Не нужно дров, ни камелька;
Но где поэт обыкновенный,
Своим плащом непокровенный,
И с бедной Музой бы замерз...19
Вильгельм преклонялся перед Пушкиным, понимал, что друг его в поэзии неизмеримо выше его самого, но самолюбиво шел своей трудной и неблагодарной стезей: "Люблю и уважаю прекрасный талант Пушкина, но, признаться, мне бы не хотелось быть в числе его подражателей..."20 Что ж, это делало честь Вильгельму.
Друзья находятся в разных литературных лагерях. Пушкин воюет с группой литераторов-архаистов (Шишков, Шихматов, Шаховской и другие), а Кюхля верно служит в этой "дружине славян". В одном из писем к Вильгельму Пушкин основательно и строго разбирает его комедию, без обиняков и "дипломатии" резко критикует его за ненатуральные стихи и кончает шутливо, ребячливо, чисто по-пушкински: "Ты видишь, мой милый, что я с тобою откровенен по-прежнему; и уверен, что этим тебя не рассержу - но вот чем тебя рассержу: князь Шихматов... бездушный, холодный, надутый, скучный пустомеля... аи-аи, больше не буду! не бей меня".
В письмах к друзьям из михайловской ссылки Пушкин часто справляется о Вильгельме. "Что мой Кюхля, - пишет он Вяземскому, - за которого я стражду, но все люблю?" Рылеев сообщает Пушкину о том, как был с Кюхельбекером у Плетнева, где читалась поэма "Цыганы", и восклицает: "Можешь себе представить, что делалось с Кюхельбекером. Что за прелестный человек этот Кюхельбекер. Как он любит тебя! Как он молод и свеж!"
Между тем жизнь Кюхли полна событиями необыкновенными. Осенью 1821 года он отправляется в качестве секретаря при одном вельможе в длительное странствие, посещает Францию, Германию (знакомится с самим Гете!), Италию. Вернувшись на родину, едет на Кавказ в действующую армию генерала Ермолова, где сближается с А. С. Грибоедовым, становится его другом. Неожиданная ссора с одним из чиновников и дуэль навлекает на него гнев Ермолова. И вот он в Москве. Вместе с В. Ф. Одоевским он издает альманах "Мнемозина", где страстно отстаивает свои литературные взгляды и убеждения.
Кюхельбекер ратует за возрождение и восприятие всего богатства древнего русского языка. Еще в 1821 году в Париже он выступил с блестящими публичными лекциями о русском языке. Он развил в них глубокую мысль о том, что язык - это "душа народа", и потому история его тесно связана с историей народа.
"История русского языка, - говорил Кюхельбекер в лекции, - быть может, раскроет перед вами характер народа, говорящего на нем. Свободный, сильный, богатый, он возник раньше, чем установилось крепостное рабство и деспотизм, и впоследствии представлял собою постоянное противоядие пагубному действию угнетения и феодализма. Русский московский язык, не считая кое-каких изменений, является языком новгородских республиканцев. ...Древний славянский язык превратился в русский в свободной стране; в городе торговом, демократическом, богатом, любимом, грозном для своих соседей, этот язык усвоил свои смелые формы, инверсии, силу - качества, которые без подлинного чуда не могли бы никогда развиться в порабощенной стране. И никогда этот язык не терял и не потеряет память о свободе, о верховной власти народа, говорящего на нем. Доныне слово вольность действует с особой силой на каждое подлинно русское сердце"21.
Какая смелость мысли, оригинальность и глубина ее у двадцатичетырехлетнего молодого человека! Нет, не обижен он был "искрой божьей".
Неприятие деспотизма, царского произвола становится у Кюхельбекера год от года все определеннее. Незадолго до восстания декабристов он становится членом Северного общества. Во время событий на Сенатской площади ведет себя героически и бесстрашно. Пытается застрелить великого князя Михаила и генерала Воинова, призывает матросов к штыковой атаке.
После разгрома восстания ему удается скрыться и проделать путь до самой Варшавы. Здесь он был схвачен. Осужден. Приговорен к смертной казни, которую "милостиво" заменили каторгой. Десять лет, десять долгих лет провел он в одиночных камерах, наедине с собой. Не сломился, не пал духом, много работал, размышлял. Ему удается даже переправлять свои произведения, письма на волю.
В 1828 году он пишет двум Александрам Сергеевичам - Грибоедову и Пушкину: "Любезные друзья и братья, поэты Александры. Пишу к Вам вместе: с тем, чтобы вас друг другу сосводничать. - Я здоров и, благодаря подарку матери моей - Природы, легкомыслию, не несчастлив... Пересылаю вам некоторые безделки, сочиненные мною в Шлюссельбурге. Свидания с тобою, Пушкин, ввек не забуду".
Речь идет о встрече 15 октября 1827 года на станции Залазы (между Боровичами и Петербургом). Кюхельбекера везли из Шлиссельбургской крепости в Динабургскую. Пушкин не сразу узнал своего друга.
"Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черною бородою, в фризовой шинели... Увидев меня, он с живостию на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга - и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством - я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали".
До Кюхельбекера и через стены казематов доходят как-то вести с воли.
Он узнает, что Пушкин собирается жениться, и снова пишет ему:
"Любезный друг Александр. Через два года наконец опять случай писать к тебе. Часто я думаю о вас, мои друзья; но увидеться с вами надежды нет, как нет... А сердце голодно: хотелось бы хоть взглянуть на тебя!.. Я слышал, друг, что ты женишься: правда ли? Если она стоит тебя, рад...
Престранное дело письма: хочется тьму сказать, а не скажешь ничего.
Главное дело вот в чем: что я тебя не только люблю, как всегда любил, но за твою "Полтаву" уважаю, сколько только можно уважать..."
Кюхля просит Пушкина помочь опубликовать его произведения. И Пушкин совершает, казалось бы, невероятное: мистерия Кюхельбекера "Ижорский" выходит в свет в 1835 году, отпечатанная в типографии III отделения. Тем временем положение Кюхельбекера изменяется к лучшему, он покидает одиночную камеру и отправляется на поселение в Сибирь. Пушкин приглашает его печататься в "Современнике", пытается помогать материально...
Третий из лицейских "мушкетеров" Пушкина - Антон Дельвиг - "добрый Дельвиг", "мой парнасский брат", "художников друг и советник" флегматичный ленивец и необыкновенный фантазер, вымыслами которого лицеисты заслушивались. Начал печатать стихи раньше всех в Лицее. За свою короткую жизнь написал он немного, но среди этого немногого есть настоящие золотые крупицы песенной поэзии: "Ах ты, ночь ли, ноченька...", "Соловей мой, соловей...", "Не осенний мелкий дождичек..." стали народными песнями. А может ли быть лучшая награда для поэта?
