Капитолина Кокшенева - Русская критика
Вампиловские спектакли, конечно же, всегда будут «визитной карточкой» Иркутского фестиваля. На этот раз «Утиная охота» была показана славным Омским академическим театром драмы в режиссуре В.Кокорина. Спектакль получился обреченно-минорным, достаточно холодным, обманчиво-тихим — как «тиха» бывает зубная боль, выматывающая человека. Наверное, возможен и такой Вампилов, где пустынно и простенько пространство сцены, — ни эпоха, ни время в нем «не говорят», где «символы» (сосна без верхушки) не играют, не отправляют к глубинному смыслу. А, ведь, казалось бы, начало спектакля обещало эту глубину, когда Зилов (арт. М.Окунев) вышел к столбу-стволу: подумалось, что тут есть некий образ засохшей жизни, символ «позорного столба» к которому герой сам себя «привязал». Увы, но перед нами оказалась «просто мизансцена». Впрочем, тоже случилось и с девизом всего фестиваля: перед спектаклем звучали вампиловские слова о том, что так многое в нашей жизни затерто и заболтано, так сильно скомпрометировано слово, что продраться сквозь штампы и шелуху к источнику жизни в нем стало так сложно! Но и эти точные слова-эпиграф как-то стали проходить в дальнейшем мимо спектакля, как только появился на сцене сам Зилов. Одетый в «зэковскую» ли фуфайку и штаны-галифе, или «косящий» под работягу, серый облик его так и будет лишен живой динамики, так и останется однообразен (при том, что актер обладает гораздо большим актерским потенциалом, чем востребован режиссером) на протяжении всего спектакля (только «фуфайка» будет заменена какой-то бабской кофтой). Скучен Зилов, сразу скучен и монотонен — и это именно какая-то скука замысла, а не то что блестяще сыгранное однообразие, блестяще сыгранный вампиловский циник-философ, безнравственно относящийся к людям, при несомненно-высоких требованиях к ним. Конечно же, «Утиная охота» — самая загадочная пьеса Вампилова, как и сам Зилов будет еще не раз сыгран в диапазоне между героем трагическим и исчерпавшим себя ничтожеством. Но, обращаясь к пьесе сегодня, в начале нового века, мы просто обязаны найти в самих себе силы для творческого диалога с Вампиловым. Как всякий классик, он даст нам свои ответы, если мы сами будем способны поставить должным образом вопросы.
Кажется, главным обстоятельством, не давшим спектаклю силу, было то, что он поставлен вообще как-то мимо времени. Все актеры, кроме Зилова, вроде бы и одеты в костюмы, отправляющие к советской эпохе — но кроме поверхности времени они ничего не отражали. А между тем, из того простого факта, что эта странная пьеса писалась в 1968 году, когда на сцене жизни кипели активные, социально-крепкие «шестидесятники», полные оптимизма и воодушевления — из этого простого факта можно было бы извлечь много принципиально-важного смысла. Именно в эти бодрые годы Вампилов пишет свою самую безотрадную и горькую пьесу, словно зная наперед о мелкотемье всякого оптимизма (сегодня, например — рыночного), заглядывая в ту глубь человека, которая никакими социальными «оттепелями» не может быть согрета и очеловечена. И совсем по-новому сегодня слышатся мечтательно-грустные слова Галины о церковном венчании с мужем — звучат они как тоска об утраченном, о сбившейся дороге жизни, когда так хотелось бы найти в ней опору-твердыню.
Нет, театр не исказил и не «испортил» вампиловской пьесы — просто не дотянул до того метафизического ее измерения, где обретает силу и смысл душа человека. Вроде бы и все вампиловские темы, в которых погружены герои, у омичей читаются, но остается ощущение без-опорности в самом спектакле. Будто «фундамент» спектакля остался где-то от него в стороне, а «дом-спектакль» строится без «фундамента». Да, Михаил Окунев сыграл и изжитость, и раннюю старость своего Зилова, да спектакль вытянул зиловскую линию пересматривания себя, своей жизни, но словно и не пришел ни к какому итогу. И Мария Степанова сыграла убедительно Галину — ее неутраченную трезвость души, а сцена, когда Зилов заставляет ее повторить, проиграть историю их любви — одна из лучших в спектакле. Но все же, несмотря отчаянную прямоту Верочки (И.Бродская), на глупейшую и боязливую тягу Кушака (Е.Смирнов) к нарушению рамок дозволенного инструкцией о его служебном положении, — несмотря на искреннюю игру многих актеров, спектаклю явно не хватило всеобъемлющей идеи, той силы образа, когда не просто играется «неспособность любить, неумение понять себя…», но становится ясен источник этой «неспособности любить», потери мужественности и долгого погубления себя Зиловым. И остается после спектакля вопрос: а не утратил ли за последние «свободные времена» современный театр вкус к пониманию человека? к пониманию духовных законов жизни? Или, быть может, он просто не дошел пока до столь сложных вопросов и может повторить, вслед за героем, что «не нажил смысла жизни», изматывая себя в конфликте с человеком и транжиря на наслаждение больным, бессвязным и формальным?
Однако, в любом случае, вампиловский фестиваль нужен и важен — пока именно этот единственный иркутский фестиваль подталкивает театры ставить А.Вампилова. И быть может, та мера человека, то вопрошание о человеке, что сокрыто в его драматургии — это и есть потенциал будущего театра?
Но есть у фестиваля и другая задача: он направлен на современную драматургию. Сегодня так мало существенных имен в драматургии, где под «существенностью» стоит понимать возможности самой драмы воздействовать на театр, обновить и укрепить его театральные поиски. Не случайно в Иркутск везут спектакли, в основание которых положено литературное прозаическое произведение или судьба значительной исторической личности — московский Государственный Театр Наций представил спектакль «Роман без ремарок» по роману В.Слепенчука (сценическая версия С.Коробова), омская «Галерка» инсценировала прозу В. Крупина, московская Театр-группа А.Локтева выстроила спектакль на основе биографии и дневников Ф.М.Достоевского, а сами иркутяне (драматический театр им. Н.П.Охлопкова) «под занавес» показали премьеру — «Встречи с адмиралом Колчаком», расстрелянным в Иркутске 7 февраля 1920 года на берегу речки Ушаковки, где недавно поставлен ему памятник скульптора В.Клыкова. Все это говорит нам о том, что театры явно не могут полагаться только на современную драму и уж совсем нереально строить свой репертуар, как когда-то в благословенные годы становления Художественного театра, с преобладанием в афише имен талантливых современников. Так что положение современного театра в целом достаточно «двусмысленно», что и отразил фестиваль: без современного героя, без узнаваемого залом человека — театру не жизнь, но и опираться на современную драму, если хочешь подлинного — нельзя, так как ее масштаб часто кажется малым, недостаточным для того, чтобы сам театр шел в рост. И тут-то появляется нечто, что вполне можно назвать «модным», «раскрученным», «скандальным». Появляется, например, В. Сигарев. Но об этом — позже. А пока — о тех спектаклях фестиваля, что вызвали дискуссию в критике и публике.
«Роман без ремарок» московского Театра Наций (в режиссуре Г. Шапошникова) можно назвать вполне конкурентноспособным: он выдержан в зрелищной визуальной эстетике, которая все больше и больше заполняет культурное пространство. Весь спектакль зрительское внимание держат клоунадой и эксцентрикой, веселят узнаваемыми социальными штампами (из текста — «мордой лица не вышел», «пироги с коммунистической начинкой», «писатели всех стран кооперируйтесь в клан», «он постмодернистом был — под режим не подпадал» и пр.). На сцене буйствуют, шумят, гремят, поют, бегают, кричат, понарошку страдают и умирают, «бессознательно» любят, проделывают «ритуальное» унижение советских флага и символики, помещают на причинное место героя серп и молот, а на шею ему вешают крест. Конечно же, занимаются пародированием классиков, назначая «из своих» Маяковским, Толстым, Есениным; конечно же, есть в спектакле и чуть-чуть модного флера — инферно в придаток с агрессивной маргинальностью. А еще — удивляют страшной безграмотностью: Муза главного героя, демонстрируя легкомысленный пеньюар, таинственно сообщает, что при крещении, ее — жрицу свободной и вольной любви, оказывается, намерены постричь в монахини! В общем, получился типичный соц-арт, но именно этим-то спектакль и показался весьма устаревшим. Тысячи раз все эти приемы по «опусканию смысла» и веселому травестироованию уже были использованы в изобразительном искусстве, кино и литературе. Соц-арт — это шлак советской эпохи, и нет в нем ничего передового и нового. Впрочем, автор исценировки С.Коробков сделал все точно так, как требовал, очевидно, режиссерский замысел. А в «замысле» оказалось много претензий и мало продуктивного смысла. История любви и падения поэта Мити Слезкина, прошедшего путь из нищеты к богатству и обратно — абсолютна выморочна, и никакой «настоящей любви», «настоящего вдохновения» в спектакле не играют, сколько бы это не манифестировали они в программке. И еще в «замысле» было ни много, ни мало как показать «историю нашего времени и нашего народа». Но как-то признать за народ это маргинальное отребье, что бегало по сцене, ни при каких условиях позволить себе не могу. Скорее попросту случился в Театре Наций пролетарский театр наоборот: в те давние 20-е годы XX века любили поиздеваться над буржуями, а тут — уже сами «товарищи» из общаги даны со всей силой отвратительности. И какое-то неловкое чувство возникает после спектакля: будто нас накормили объедками истории, чем-то недостойным, уворованным лакеями с барского стола, пока господа вышли…
