Сергей Костырко - Простодушное чтение
«Меня не волнует ваша свобода, меня волнует моя родина, ее почва, ее дети, ее рабочие, ее старики».
Саша и его соратники уверены, что на самом-то деле по ментальности своей русский народ «красно-коричневый». Мы готовы к большей крови, считает он, и если история российская завела этот круг – «заморозка жизни – разморозка – кровавая буча и ужас – снова заморозка», значит, так и надо. И они, как сыны России, должны просто следовать ее законам.
...«Мы режем друг друга, потому что одни в России понимают правду так, а вторые – иначе. Это и резня, и постижение», —
говорит соратник Саши по партии.
В уверенности Саши, что он и его друзья должны дать стране свое правительство, срабатывает уже его позиция политика, Человека Власти, как бы стоящего над «просто людьми». Сам образ грядущей революции в романе как стремления подчинить (вернуть) себе Россию без внятного представления о том, что с властью делать, обращает «союзников» в Людей Власти, власти, так сказать, нагой. Нравственно то, что полезно революции, – эта установка уже присутствует и в деятельности «союзников», и в самом герое. Сашу пытают фээсбэшники, а потом выбрасывают полумертвого в лесочке умирать – пафос этих страниц обличительный: фээсбэшники – нелюди, садисты, потерявшие человеческий облик, и власть, представленная такими людьми, безнравственна и заслуживает свержения. Но вот сам Саша, обнаружив за собой слежку, заманивает на пустынную стройку преследователя, сбивает его с ног и начинает «дознание», – тут-то выясняется, что приемы Саши ничем не отличаются от хватки фээсбэшников, только что осужденных с точки зрения общечеловеческих норм морали:
...«Ничего не говоря, Саша резко ударил сидящего ведром по голове. Получилось очень громко. И, кажется, больно. Саша подумал и еще раз ударил сидящего ведром. На этот раз угодил по рукам, прикрывшим голову. „Я тебе задал два вопроса: „кто ты такой“ и „зачем ты шел за мной“, а ты мне пока только рассказал, что ты Мудон…“»
Иными словами, перед нами просто борьба одних Людей Власти с другими. Не более того. Самой плоти «низовой жизни», а можно просто сказать, жизни борьба эта не затрагивает. То есть для меня, например, как рядового обывателя без разницы, кто сверху – Грызлов, Митрофанов или Лимонов. И роман Прилепина – что бы ни хотел автор – как раз это подтверждает. Трудно увидеть принципиальное различие во «властной ментальности» нынешних и будущих «хозяев страны». Вот, скажем, методы правления нынешних в романе – автор описывает «союзников» после задержания их милицией и спецназом:
...«Почти все пойманные были биты, несли красные, кровавые синяки, быстро заплывающие глаза, расплющенные носы и разбитые губы. Пацаненок лет четырнадцати, весь бледный, с дрожащими скулами, на подгибающихся ногах ужаснул густым, грязно-кровавым сгустком на затылке. Его поддерживали за руки».
Ну а вот методы «союзников»:
...«Замешкавшихся милиционеров сшибли с ног – неловко, но быстро и зло. Кому-то упрямому, успевшему крепко ударить одного „союзника“, разнесли голову прикладом – на плитке фойе щедрое кровавое пятно растекалось. Сашке не пришлось вмешиваться – он стоял и смотрел, как его бешеные ребята орудуют, отнимают оружие, щелкают браслетами… бьют ногами кому-то – дурным голосом кричащему – в лицо, в грудь, в зубы»…
И «союзники», и их «противники» на одном поле – политической борьбы внеполитическими средствами, и принадлежность к этому полю роднит их в гораздо большей степени, чем они отдают себе отчет. Роднит в корпоративной (классовой) этике, в будущей властной практике. И это их, «союзников», счастье, что они еще не у власти и у них есть иллюзия, подкрепляемая социальной реальностью, что они лучшие. Пока они не замечают, что борются со своим зеркальным почти отражением. Ситуация нелепая, она могла бы выглядеть даже забавной, если б не была так трагична. Как минимум для целого поколения молодых людей с гражданским темпераментом. Финальные строки романа рисуют Сашу сидящим с гранатометом в окне захваченного им губернаторского кабинета. Он смотрит на приближающиеся войска. Через несколько минут он погибнет, погибнет счастливым, еще уверенным в своей чистоте и порядочности.
Не знаю, хотел этого автор или нет, но книга оставляет тяжкое впечатление. Оптимистической трагедии, как мне кажется, не получилось. Что касается меня, то я прочитал ее еще и как своеобразную констатацию умонастроений нашего сегодняшнего общества. Как его реакцию на 90-е годы, очень быстро сделавшие для моих сограждан слова «демократ» и «либерал» ругательными. Общество, рвавшееся к свободе и получившее ее, вдруг обнаружило, что свобода – далеко не всегда «сладкое слово», что она требует созидательного ума (того, что сейчас называют «креативностью»), ответственности за свой выбор, жесткой самодисциплины, мужества, развитого нравственного чувства и трудовой этики. Увы, мужественное высказывание Владимира Солоухина в конце 80-х про то, что свобода не для нас, потому как мы выросли в свинарнике – там было тесно, там воняло, свинари материли и били ногами, но там давали харч и была крыша над головой, для жизни же в чистом поле мы не приспособлены, – как ни горько, высказывание это во многом оказалось пророческим.
Ну а в заключение – о реакции читающей аудитории на роман Прилепина. Она и радует, и настораживает – книгу активно читают, появилось огромное количество рецензий и откликов, роман попал в самые престижные премиальные рейтинги, чуть не получил «Нацбест». Ему даже прочат Букера – при том, что его художественные достоинства, скажем так, не слишком впечатляют. Еще немного – и литературная общественность зеркально воспроизведет – истово, искренне – ситуацию с Ленинской премией по литературе, присужденной «Малой земле» и «Целине». У литературных критиков, у интеллигентного сообщества как будто проснулась какая-то повышенная стыдливость – в подтексте их печатных отзывов как бы висит: да бог с ними, художественными достоинствами, когда здесь о «национальной боли», о подвижничестве и жертвенности, о «правде нового поколения», о новых «мучениках». Ну а все-таки – почему бы на этот раз и не подумать, не поддаваясь даже на самые «благородные» чувства. Не вижу в этом ничего безнравственного. Напротив. Нравственность – это прежде всего ответственность мысли. Ну, на худой конец, если и не подумать, то хотя бы память напрячь. Работая над этой рецензией, я мучился странным дежавю: где-то все это – то, что пытаюсь сформулировать, – я уже читал. Я полез в книги проверить.
...«Каких бы убеждений ни держались различные группы русской интеллигентной молодежи, в конечном счете <.> они движутся одним и тем же идеалом. <.> Этот идеал – глубоко личного, интимного характера и выражается в стремлении к смерти, в желании и себе и другим доказать, что я не боюсь смерти и готов постоянно ее принять. Вот, в сущности, единственное и логическое и моральное обоснование убеждений, признаваемое нашей революционной молодежью в лице ее наиболее чистых представителей. Твои убеждения приводят тебя к крестной жертве – они святы, они прогрессивны, ты прав…» —
это написано в одной знаменитой русской книге, которой через три года исполнится сто лет, – в сборнике «Вехи»; приведенная цитата принадлежит А. С. Изгоеву. А вот еще один комментарий оттуда же к переживаемой нами ситуации:
...«Духовная педократия – есть величайшее зло нашего общества, а вместе и симптоматическое проявление интеллигентского героизма, его основных черт, но в подчеркнутом и утрированном виде. Это уродливое соотношение, при котором оценки и мнения „учащейся молодежи“ оказываются руководящими <…> и для старших, и для младших», – С. Н. Булгаков, «Героизм и подвижничество».
Разговор с бесами
Андрей Серегин. Предисловие к будущему// «Новый мир», 2000, № 6
С восхищенным изумлением читал я этот текст. Какое владение мыслью, словом, интонацией! Эрудиция какая. И форма как точно выбрана: откровения бесов на излете тысячелетия – остро, шокирующе; парадокс на парадоксе. Бодрит, как бутылка водки в подъезде. На троих хряпнули – Фауст, Мефистофель, ну и, соответственно, слуга ваш покорный. Смачно так. Прочищает мозги. Освобождает от заморочек.
Наконец-то пришел мальчик и сказал, что король-то голый. Как говорится, устами младенцев; устами шутов, маргиналов, провокаторов… Это как раз то, что нужно, когда замыливается мысль и скользит, как в салазках, уже ничего не цепляя.
О чем текст? Если коротко, – о нашей нелепой гордыни «гуманистов», искренне считающих себя итогом и венцом человеческого развития. О гуманизме как форме недомыслия. О гуманизме как неком щите, которым люди, считающие себя гуманистами, закрываются от реальности. И о том, как, зажмурившись, чтобы не видеть реальности, курочат живую жизнь под себя, под свои «гуманистические идеалы». О философских традициях оправдания и утверждения этой позиции.
