МИХАИЛ БЕРГ - ВЕРЕВОЧНАЯ ЛЕСТНИЦА
Характерный пример – проект нового флага для России, описание которого помещено на странице вместе с «Манифестом европейского общества по сохранению классической эстетики» и прочими обращениями. Цвета флага – белый горох на красном поле. Почему красный? Потому что «простому человеку абсолютно ясен и близок красный флаг, вобравший в себя символику понятий, популярных у самых различных людей: единокровности, революции, имперского византизма, пролитой крови, коммунальности, соборно-космического начала и т. п.». Почему белый горох? Потому что красному цвету белый – что горох об стену. А еще горсть белого гороха – вынужденная уступка тем зарубежным грантодержателям, которые могут испугаться и выразить сомнение: а не приросла ли красная маска к лицу? Ведь игра с имиджами предполагает их периодическую ротацию. Да нет, успокаивает «Художественная воля», не приросла. И показывает руки – одну, красную, протянутую читателю, другую, белую, – грантодержателям. Эдакий исконно русский, красно-белый постмодернистский мухомор. Белый по форме, красный по содержанию. Внешне красивый, но в пищу непригодный. Шутка.
1998
Затравленный волками
Во Франции роман Луи-Фердинанда Селина «Из замка в замок», теперь переведенный на русский, был опубликован в 1957 году, почти сразу после возвращения Селина из ссылки, за четыре года до его смерти. До сих пор на родине писателя некоторые его произведения запрещены, хотя ничто так быстро не устаревает, как литературный эпатаж и политическое хулиганство: политические реалии и нормы литературной благопристойности меняются быстро, и новые поколения не всегда точно понимают, что раньше так оскорбляло читателей очередного возмутителя спокойствия. Но к Луи-Фердинанду Селину это относится лишь отчасти, далеко не все его эскапады кажутся сегодня старомодным чудачеством, так как он одним из первых оседлал конька антисемитизма, а это, несомненно, самая долгоиграющая пластинка, или, говоря по-русски, неразменный рубль.
Родившийся в пригороде Парижа за шесть лет до начала ХХ века в семье небогатых буржуа, Селин (настоящая фамилия – Детуш) получил пристойное образование в Германии и Англии и стал врачом, но перед этим успел повоевать на фронтах Первой мировой войны, где был тяжело ранен в голову: мигрени и головокружения мучили его потом всю жизнь. Прославился он в 1932 году, после опубликования своего самого известного романа «Путешествие на край ночи». Почти сразу роман (правда, со значительными купюрами) был издан в Советском Союзе, на русский – по личной просьбе Троцкого – его перевела Эльза Триоле, жена Луи Арагона, так как эту книгу в духе времени воспринимали как «гигантскую фреску умирающего капитализма». Однако уже Горький говорит о главном (и несомненно автобиографическом) герое «Путешествия», что он (этот герой) «не имеет никаких данных, чтобы примкнуть к революционному пролетариату, зато совершенно созрел для принятия фашизма».
Понятно, что ни о каком пролетариате парадоксалист Селин и не думал, его романы (вторым и почти столь же популярным стал роман «Смерть в кредит») – это бесконечный монолог обиженного на весь свет парадоксалиста, французский аналог «человека из подполья» Достоевского. Он упрекает всех и вся, как будто мир и люди объединились в заговоре против одного-единственного человека – Луи-Фердинанда Селина. Получи он Гонкуровскую премию в 1932 году, когда ему предпочли прочно забытого сегодня Ги Мазелина и его роман «Волки», не будь он «ворчливым, беззубым, невежественным, шепелявым, горбатым» (так он характеризует себя в романе «Из замка в замок»), не мучайся он от непрестанных приступов головной боли, быть может, все сложилось бы по-другому, и Клаус Манн (сын Томаса Манна) не назвал бы его «злобным сумасшедшим». В любом случае прогноз Горького оказался верным. Перед войной Селин пишет несколько расистских и антисемитских памфлетов (каждый представляет собой увесистый том около 400 печатных страниц), до сих пор запрещенных во Франции, сотрудничает с коллаборационистским режимом Виши; затем, после разгрома нацистов, бежит в Данию, где его ожидают суд, тюрьма, остракизм, ссылка.
Годы забвения и одиночества были прерваны публикацией романа «Из замка в замок», ставшего первой частью трилогии, в которую вошли также романы «Север» и «Ригидон». О своих скитаниях он рассказывает в знакомом жанре бесконечной и гневной жалобы, монотонность которой прерывается восклицательными знаками и многоточиями (на одной странице я насчитал 47 восклицательных знаков и 32 многоточия). Он любит животных и презирает человека, полагая его глупым и опасным существом. Ненавидит слова, отдавая предпочтение жестам. Но сам при этом пишет, пишет – зло, остроумно, несправедливо, талантливо.
Селин действительно оказал сильное воздействие – и не только на французскую литературу: им восхищался и считал своим учителем Генри Миллер, Жан-Поль Сартр взял эпиграфом для своего романа «Тошнота» цитату из романа Селина, ему подражали битники в 60-х, а слабой русской копией Селина можно считать кокетливо эпатажного Эдичку Лимонова. Профессиональный скандалист и реформатор французского языка, Селин почти в равной степени пугал как левых, так и правых (Селин испугал даже Эрнста Юнгера, назвавшего его «крайне опасным нигилистом»), но одновременно вызывал (и вызывает до сих пор) восхищение тех, кто сладостно ненавидит этот мир и жаждет «вернуть билет Создателю», потому что в своей насыщенной арго прозе совмещал гротеск и трагедию, экспрессивную и несколько нарочитую искренность и злобную, но меткую ироничность.
Роман «Из замка в замок», конечно, опоздал к российскому читателю и прочитывается сегодня совсем не так, как 40 лет назад. Почти все инвективы устарели, приемы эпатажа известны по сочинениям эпигонов и последователей, но мрачное очарование исповедальной прозы продолжает источать свет подлинности. Это не столько роман, сколько автобиография и история болезни – болезнь более чем известна больной более чем оригинален.
1998
Пусть наши отношения запятнаны садизмом написала Елена Гуро в своем дневнике в 1912 году
В петербургском издательстве «Петрополь» вышла книга Елены Гуро, скромно названная «Из записных книжек (1908-1913)». Скромность оправданна: из большого и до сих пор не опубликованного архива Гуро (хранящегося в рукописных отделах Пушкинского Дома и Петербургской национальной библиотеки, а также в Центральном литературном музее) в стостраничное издание с коротким предисловием уместились лишь фрагменты ее дневника. В немногочисленных отечественных изданиях Гуро (в отличие, скажем, от фундаментального избранного «Selected Prose and Poetry», вышедшего в 1988 г. в Стокгольме) ее записные книжки используются в основном для примечаний.
Отдельного и полного собрания сочинений Гуро до сих пор нет, может быть, потому, что при жизни она опубликовала немного, а умерла рано, от лейкемии, в 1913 году, неполных 36 лет. Но ее прозаическим сборником «Небесные верблюжата», вышедшим уже после смерти, восхищался Маяковский, ее стихи высоко ценили Хлебников и Василий Каменский, сборник пьес и рассказов «Шарманка» Давид Бурлюк назвал «первой книжкой футуристов»; рисунки Гуро – а она училась у Бакста и Добужинского – предвосхищают манеру позднего Пикассо и поражают комбинацией таинственной небрежности, нарочитого примитивизма и угловатой нежности.
Дочь генерала Генриха Гуро и жена художника Михаила Матюшина, Елена Гуро уже в 1908 году познакомилась с братьями Бурлюками, а затем принимала участие во всех их знаменитых начинаниях. Ее проза и стихи есть и в «Садке судей 1», и в «Садке судей 2». В сентябре 1913 года вышел сборник «Трое» (Гуро, Крученых, Хлебников) с иллюстрациями Малевича и предисловием Матюшина. Одним из самых загадочных мотивов творчества Гуро – единственной женщины среди футуристов – стала мифология материнства и обращение к якобы умершему (а на самом деле никогда не существовавшему) сыну – Вильгельму Нотенбергу. Еще одно немаловажное обстоятельство: семья Гуро была обеспеченной, что позволяло ей финансировать издательскую деятельность собратьев-футуристов.
«Записные книжки», вышедшие в издательстве «Петрополь», – плод архивных разысканий петербургского исследователя Евгения Биневича. Это черновые наброски будущих произведений, переписанные набело стихотворения, рисунки и необычный писательский дневник, по стилю более всего напоминающий Алексея Ремизова периода «Огня вещей» и «Учителя музыки». Сохранились рабочие тетради и дневники Гуро, где записи велись без четкой хронологии, подчас карандашом, неразборчивым почерком, хотя некоторые фрагменты перепечатывались на машинке, некоторые выправлялись и дополнялись Матюшиным, а несколько тетрадей, попавших в Центральный литературный музей, были в свое время расшифрованы и переписаны другими исследователями (прежде всего Марией Эндлер и сестрой Елены Генриховны Екатериной Гуро).
