Маргарита Анисимкова - Каменный пояс, 1979
— Коля, Петя — в баню!
Даже заглянуть Пете страшно, куда вошел отец. В бане жарища, как в духовке. Слышны глухие удары, оханье, словно за дверью отец нещадно дерется с кем-то. Пунцово-красный вышел Лукерин-старший в предбанник, сел на скамейку, тяжело дыша и улыбаясь.
— Ох и молодо на душе, Петь, как напашешься да напаришься.
К полудню разведрилось, и Лукерин выехал в поле. Однако вечером трактор стал. Оборвался привод вентилятора. Наладил это — лопнул скат.
— Ничего, не страшно, это мы быстро уладим. Это нам как дважды два… — говорил Лукерин от имени двух лиц, поручаясь за себя и за свою машину, как бы сливаясь с ней в один живой организм.
В поле приехали председатель и механик. Советовались, как устроить все лучшим образом. Были даже такие разговоры:
— А не взять ли на время новый К-700 у Ильи Федоровича? Все равно человек с прохладцей пашет.
— Ничего, свое поле мы сами допашем, — сказал Лукерин.
Теперь он забывал о себе, ухаживал за трактором еще с большим рвением и любовью, понимая, что успех дела — в этой его заботе о машине, в преданности ей.
Сопротивляясь затягивающему азарту работы, он, жалеючи машину, все же не единожды за смену останавливал ее для осмотра. Он вообще всегда был аккуратен с ней, не допускал, чтобы трактор переходил из рук в руки: станет машина бесхозной — тут ей и конец. Он привык предупреждать ее недуги, убедившись в простой истине: долгая служба машины — долгая трудовая жизнь машиниста. На исправном тракторе не надо изматывать себя, наверстывать потерянные гектары за счет сверхурочных часов.
Он не раз слышал: «У тракториста, как и у заводского токаря, должен быть четко нормированный день. Вместо энтузиазма нужен строгий порядок…»
Кто же против порядка, против нормированного рабочего дня сельского механизатора? К этому стремятся и приближаются в колхозе. А пока не только две смены, но и одну как следует укомплектовать подчас не удается. Ну а земля-то тут при чем? Ее ли винить, если ляжет под снег неухоженной?
У пахарей, как у рыбаков, в году своя путина. В эти дни они, как в штурмовом броске, работают в полный загруз, ибо дни эти порой год кормят.
И он пахал, пахал от зари до зари, видя в этом железную необходимость, зная, что через две-три недели поле отпустит его благодарно, и снова у него пойдет нормированная рабочая жизнь.
«Давай, родной, давай! Не подведи…» — уговаривал он трактор.
Когда, наконец, в колхоз доставили новый двигатель, Лукерин отказался заменять своему трактору мотор.
— Спасибо, — сказал он. — Колхозу очень нужен этот мотор. Но устанавливать его сейчас — потерять время: сборка, обкатка… Нет, уж лучше полегоньку на своем допашу…
И допахал. Полторы тысячи гектаров добротной зяби черными полотнами легли за богатырским плугом Лукерина, не былинного, а взаправдашнего оратая, кавалера ордена Трудового Красного Знамени, коммуниста.
Победа!
Тут отдохнуть бы денек-другой, выспаться хорошенько, но услыхал Лукерин, что в соседнем колхозе из-за нехватки трактористов много зяби не поднято. «Забуксовал Хаеров…»
Поехал на выручку и пять дней пахал не свое, но и не чужое поле.
И вот он конечный итог: тысяча шестьсот пятнадцать гектаров! Рекордная цифра по области.
…Помню, я застал Николая как раз на том самом «финишном» поле, где он допахивал последнюю загонку. Он остановил трактор, слез на землю, поздоровался и молча кивнул на пашню. Потом продолжительно оглядел ее.
— Я же говорил, можно дать полторы тысячи, если взяться по-настоящему, вот так! — сказал он негромко и озорно тряхнул перед собой кулаком.
Мы стояли возле жаром дышащего, но умолкнувшего, точно задремавшего трактора. В утреннем воздухе была дивная свежесть и тишина, а кругом голубела, раздвигалась и будто тихонько позванивала светлая и веселая даль просыпающейся земли.
Людмила Туманова
СТИХИ
Получив письмо, девяносто девять человек из ста так и скажут: «Я получил (получила) письмо». А один из ста не скажет, а напишет о том же самом: «Среди будничных дел ко мне красной ладьей вплыли строчки письма…» И этот сотый будет поэт.
Дело не в умении говорить красиво. Краснобай и поэт — вовсе не одно и то же. Дело в особом, всегда немного праздничном настрое души, который рождается из умения преодолевать будни. Это — трудное умение, но именно оно выделяет в толпе поэта. Идет себе человек, вроде бы ничем не отличимый от других, но на лице его даже в пасмурный день — отсвет солнца… и в ладони — не пятак, а солнечный зайчик.
Девяносто человек из ста пройдут мимо раскрытого гаража и ничего особенного не заметят. А сотый — поэт — увидит вдруг в этом обыкновенном гаражике сходство с замшелым лесным пнем:
В сторонке, словно пень замшел,
гаражик крохотный открыт.
В нем мотороллер тих и бел
опять разобранный лежит.
Вы думаете, что заглянули в гараж? Нет: вы заглянули в сказку. И мотороллер — «тих и бел» — похож здесь на того самого козлика, от которого остались «рожки да ножки»… Наивно и трогательно.
В поэтическом мире Людмилы Тумановой радуга, вспыхнув, становится «парусом», а снежинка способна «притвориться» лепестком незабудки. Это — доброе «притворство», от которого человек становится немного счастливее.
Людмила Туманова мечтала связать свою жизнь с театром. Не пришлось… И тогда она создала свой поэтический театр. Но не думайте, что это «Театр одного актера», здесь много действующих лиц. Сама природа склонна к феериям. Приглядитесь хотя бы к бабьему лету:
Ведь лето осенью — такая же условность,
Подобно декорации на сцене.
Как все ненастоящее в нем хрупко:
И неба синь, и яркие цветы.
Хрупок и фантастический мир поэта. Да и так ли он хрупок?
Да и так ли он хрупок?
…Взгляните: в зеркале водоема дрожат и, кажется, вот-вот исчезнут деревья, облака… Но нет: даже если вы будете бросать в нега камни, дробить этот прекрасный и зыбкий мир на тысячу осколков — он все равно срастется снова и будет сиять, победный и трепетный…
И вечно будет плыть в море доброты красная ладья поэзии.
Светлана СОЛОЖЕНКИНАДЛЯ ЧЕГО МЫ С ТОБОЮ ПРИШЛИ В ЭТОТ МИР?
Среди будничных дел ко мне красной ладьей
вплыли строчки письма незнакомки одной.
Лет семнадцать… Но жизнь размышленьем была:
для чего в этот мир я, скажите, пришла?
Что сказать… Для меня это тоже вопрос.
Пусть ресницы блестят лишь от утренних рос.
Ты источник реки, доброты и тепла,
знай, что вовремя в мир этот светлый пришла.
Все приходит к нам в срок и уходит навек.
Перед выбором встал молодой человек,
он в душе равновесья пока не обрел:
для чего в этот мир я, скажите, пришел?
Для чего, для чего? — Множит эхо гитары,
И легенды сюжет мне припомнился старый.
Сильным стать торопись и неси людям свет,
в их глазах и сердцах ты отыщешь ответ.
Что в мечтаниях просто, на деле так сложно,
и ошибок порой избежать невозможно.
Можно выйти с победой, верша свой турнир,
а иначе, зачем мы пришли в этот мир?
Чтобы сделать друг друга немного счастливей,
чтоб земля наша стала намного красивей,
чтоб однажды себе мы признаться могли:
не напрасно с тобой в этот мир мы пришли.
ДРУЗЬЯМ
Приятно вдруг среди газет
найти конверт — знакомый почерк…
Потом писать, бежать на почту
и с нетерпеньем ждать ответ.
Как мне легко друзей понять,
их справедливую атаку:
не совестно ли мне, однако,
недели, месяцы молчать?
Ах, не сердитесь, бога ради!
Не объяснить причины всей.
Была б хоть горстка новостей,
на письма извела б тетради.
Бывает, что порой грущу,
тугие нервы, как тетива…
Пустынна творческая нива,
но я росток свой отыщу.
Он мал наверно. С ножкой тонкой.
Вбирает, спрятавшись от всех,
дождей задумчивый напев,
чтоб отозваться песней звонкой.
Пошлю друзьям привет-обнову,
окно раскройте перед ним.
Он ветром благостным гоним,
к вам залетит листом кленовым.
ЯНТАРНОЕ МОРЕ
