Капитолина Кокшенева - Русская критика
Нет тут ни «счастливого безумства», ни грозного полыхания мысли, ни беспокойной оригинальности. В основании сознания Василия Караманова лежит не популярная «ницшеанская» вседозволенность, но вседозволенность для интеллекта, не знающего никаких границ и сдерживающих тормозов. Интеллектуальное сверхотрицание героя так обширно, что грозит обрушить и его самого — отрицая нынешнюю не просто жизнь, но цивилизацию, живет ли он сам? Это, в сущности, запертый ум, повернутый и против мира, и против себя самого. Недостаток живой жизни он «добирает» аскетизмом. Аскетизмом, рожденным презрением к этим человекам. Начинающийся как внешний («бедность и борьба за выживание помогали мне….мириться с недоеданием, одиночеством, холодом…»), карамановский аскетизм перерос в систему отказов. Он отказывается от их морали: «если стало плохо тому, кому было хорошо — они устраивают праздники». Он отказывается от их социума: учительница, о материнской ласке которой мечтал в колонии герой, отдала его, в сущности, в рабство (бесправным работником в хозяйство к собственному мужу). В Москве же у него нет ничего, кроме казенного жилища дворника, крохотного окна, заколоченного картоном, печки-буржуйки и тюфяка. Почти монашеское воздержание (мало ел, к еде был равнодушен, женщин не знал, развлечения презирал) читается все же совсем не в подлинно-религиозном контексте. Монах уверен в сотворении мира и человека, наш герой верит в эволюционное развитие человека и цивилизации. Монах усердствует в спасении (то есть все время меняет себя в сердечно-телесном делании) — наш герой к двадцати годам уже понял себя и мир, и его «делание» состоит исключительно в чтении чужых книг, в компилятивном овнутрении чужых мыслей.
Так что же за аскетизм такой перед нами? На что он направлен и зачем он нужен герою? Вроде бы он не революционный — Рахметов спал на гвоздях, чтобы тело и себя всего подчинить идее служения другим людям. О ложной святости революционного аскетизма лучше всех сказал Николай Страхов — он увидел в революционном аскетизме суррогат религии: «Их нравственный разрыв с обществом, с греховным миром, жизнь отщепенцев, тайные сходки…опасность и перспектива самопожертвования — все это черты, в которых может искать себе удовлетворения извращенное религиозное чувство. Как видно, легче человеку поклониться злу, чем остаться вовсе без предмета поклонения». Наш герой не желает служить нынешним людям, но целиком захвачен идеей нового человечества и сверхчеловека. И, тем не менее, самообман этого аскетизма очевиден — презирающий социум герой стал аскетом именно из презрения к социуму. Презрение привязывает не меньше уважения, — презрение делает зависимым именно от предмета презрения. Социум потребляет, потребляет и еще раз потребляет. Тогда он поступит наоборот — откажется от культа потребления. Презрение ко всем человеческим интересам, ко всем человеческим радостям и удовольствиям, к «простому человеческому счастью» в герое романа «Я» и составляет доминанту: «Могли ли они меня уважать? Меня, чистильщика улиц, существо без каких бы то ни было привязанностей, находящееся в постоянном внутреннем конфликте с их укладом жизни, не признающее ни моду, ни тусовки, ни культуру, ни деньги? Меня выворачивало от их идеалов: религия, государство, идеология, ордена, бюрократическая иерархия — все это было для меня пустым звуком».
Боязнь быть запятнанным человеческим, избегание внешней реальности ради воображаемого будущего нового человеческого типа, предпочтение рационального душевному — все это кажется не «новой философией», но большой провокацией соблазненного старой идеей нового мира по своему честного героя-интеллектуала. Результата нет и он герою неважен — тут существенно лишь само намерение. Василий Караманов — действительно не человек. Он — двойник человека, у которого собственно нет жизненных интересов. Реально в нем только отрицание. Все остальное — виртуально.
Следы социальной реальностиЦивилизационный бунт героя, естественно, требует от автора предъявления параметров отрицания. И, пожалуй, именно здесь я увидела наиболее значительные смыслы романа. Парадокс этого «романа о нечеловеке» в том, что самыми содержательно-яркими в нем являются те страницы, где рядом с героем появляются другие люди — из мира отрицаемого. Темы своей атаки на мир, темы своей критики мира и автор, и герой излагают со всей определенностью. Конечно же, вопросы всяческой обывательской и буржуазной благопристойности не обсуждаются как заведомо скучные для героя. Роман в этом смысле не политкорректный и совсем не толерантный.
Не просто социум, но сами формы современной жизни представляются герою враждебными интеллектуальному, моральному и культурному развитию человека. Мир вызывает глубокое разочарование — он настолько уродлив, что остается только констатировать, что у нынешних людей будущего нет. Но если прежние бунтари-авангардисты были «… в ужасе от него», то наш герой даже и ужаса не испытывает: холодным скальпелем интеллекта он «отрезает» от мира не просто посредственных и заурядных его представителей, но всех homo sapiens как категорически не оправдавших свое имя — разумных. Прежнего социалиста (все — для всех) сменил нынешний глобалист (все для меня), который хочет сразу и всем обладать: потребности увеличиваются до бесконечности, инстинкт потребительства похотливо разожжен до предела. Свободу же человек обернул против себя, унизив себя свободой.
Хождение в люди, предпринятое героем, заметно расцвечивает роман (тут неотвратимо появляется человеческая психология, которую наш герой, естественно, презирает, но без которой автор не может обойтись). Исследование человека в среде его обитания оказалось мало симпатичным, но очень «доказательным» для самого героя. Все дело в том, что страсти и страстишки человеческие возведены им в ранг генного кода (он же читал генетиков! Он же на генную инженерию возлагает большие надежды в перекройке человека!) Страсть, таким образом, помещается так глубоко (в гены), что нет смысла с ней бороться и нет надежды на ее преодоление — она априори заложена в человеческий генотип, в «генный ствол алчности». Подготовив аферу (делал «куклу» из рублей, покупал у военных чеки, а чеки «сдавал» в комиссионку), на которую клюнули граждане военного ведомства, наш герой выявил в людях устойчивый ген наживы. Работая в Большом театре рабочим сцены, он убедился в том, что культурная среда — самая питательная почва для процветания генов зависти и презрения. (Отдадим должное автору — закулисье написано им не без блеска. Особенно — история с букетом в виде роскошных лебедей, из зависти ощипанных и разоренных. Не менее хлестко и увлекательно будут представлены и партийные похождения героя). Собственно тем же закончился эксперимент с политиками: проверка на ген честности и порядочности провалилась — герой обнаружил алчность и зависть, вранье и интригантсво. Василий Караманов пришел к выводу о серьезном мутировании генного ансамбля людей.
Умственная борьба со штампами и мерзостями современной цивилизации потребления и наслаждения, что ведет наш герой, конечно ж, возможна и даже для кого-то неизбежна. Только вот что печально — уж больно с «холодным носом» экспериментирует Василий Караманов с человеками; уж очень он с ними строг, не попуская никакой слабости, ничего слишком человеческого (этот принцип — боязни излишне человеческого — вывел Толстого из Церкви, а Ницше — из ума).
Конечно же, понятие «принуждения» мало применимо к теории нашего героя (он и сам прямо говорит, что путивльцы не хотят насилия). Ну а если вдруг кто-то решит превратить в действующую силу его мысли? Что тогда получится?
Если мы вслед за героем признаем, что человечество деформировано, то логично было бы предположить, что было некое Первоначало, по отношению к которому можно только и знать (понимать, ощущать) эту степень деформации. Вопрос о начале Караманов не мог решить и не мог даже его поставить, так как он эволюционист. А если нет в мире ничего вечного, идеального, неизменного, то какой вообще смысл судить этот мир, зачем человеку «ген совести»? Не достаточно ли и тут «совести кошки» — не воровать, пока хозяин рядом?
Философия «нет»Автор очень многое позволил своему герою: ни за что и ни за кого не отвечать, ни перед кем не иметь обязательств, презреть все «радости жизни» только для того, чтобы выдумывать в своем «подполье» новую мифологию для человечества. Просто роскошная необремененность ничем и никем! Просто потрясающая способность разорвать любые цепи! Просто тотальная возможность раз и навсегда покончить с прошлым!
Суть нового мифа — в доведении нигилизма до последней черты, за которой неизбежно появление более высшего человеческого типа homo cosmicus. Условия его появления — весьма радикальны. Все нынешнее человечество должно исчезнуть — и чем быстрее, тем лучше. Генная инженерия откроет в каждом новом человеке «невероятные возможности разума». «Неистовый интеллект cosmicus» создаст уникальный генный ансамбль — такой, что позволит человеку переместиться в космос, жить в нем. «Наше тело — будет нашим делом», — цитирует герой Н.Федорова… Но самая пожалуй навязчивая карамановская идея — идея совершенствования и развития. Человек смертен потому, что у него нет потребности постоянного обновления, нового осмысления окружающего. «Cosmicus — совсем другое существо. Он будет размышлять над вопросами, стоящими выше их разумения» (Читается данное намерение как слепок с «умного делания» и «сердечного созерцания» отцов Церкви. Но ведь Василий Караманов — сугубый рационалист, неразвитый именно сердечно). Флаг, как говорится, в руки этим космикусам. Только вот с их Высотой разобраться очень сложно. В рамках нашего человеческого разумения и опыта мы знаем: «Вообще, так как единственною мерою совершенствования может быть только самое совершенство или идеал, то, утверждая, что эта мера недостижима, следовательно, бесконечна, мы вместе лишаем себя всякой возможности понимать совершенствование». (Н.Страхов. Значение смерти) У Василия Караманова есть все, кроме этого идеала, дающего возможность понимать саму сущность совершенствования. Ну хорошо: генная инженерия изменила тело и оно может жить в бесконечности космоса, и оно может жить вечно (решена проблема бессмертия), и оно может все время как-то совершенствоваться. Ну, хорошо: человек научился использовать активнее возможности разума, научился воспроизводству себе подобных без любви и страстей, по науке. Но зачем? Для чего?
