Анатолий Баландин - Каменный пояс, 1983
ИЗ САЛИСЭ ГАРАЕВОЙ
(Перевод с татарского)
Кажусь себе зеленым стебельком
в проталине среди сырого снега.
Тянусь к теплу
подснежника цветком,
и счастье — все в движении побега.
Иль счастье — лист бумаги на столе
и вера в будущее сквозь обиды?
А может, след мой добрый на земле,
который мне не суждено увидеть.
Полоску алую на горизонте жду.
Неужто зависть к будущему гложет?
В его основу камень я кладу,
а остальное — дочь моя положит.
Евгений Горбатовский
СТИХИ
* * *
Я знаю, где оно, начало!
Я начинаюсь от вокзалов,
От ливней,
по плечам текущих,
От веток,
по лицу секущих!
От той строки,
что в тишине
Звучит, слагается во мне!
И, перегрузки разрывая,
В работу ухожу, как в бой.
Я от работы начинаюсь.
От жажды
быть самим собой!
* * *
Шел завод,
обгоняя даты,
И, сверкая стальными латами,
Трудового фронта солдаты,
Из ворот выходили тракторы.
Уходили туда,
где трудно,
Становились силой России,
На тайгу напирали грудью,
Города поднимая красивые.
А листая пласты целинные,
Как страницы
земной истории,
Распахнули
под небом синим
Золотое пшеничное море…
* * *
Мой цех, наверно, слышит вся Россия!
Он может рассказать о слесарях,
Что очень редко говорят красиво —
За них дела красиво говорят.
Иду по цеху — дружно дышат печи,
Цвет пламени у друга на лице.
Я прихожу не только в цех кузнечный,
Я прихожу в литературный цех.
Наш день рабочий вечно перегружен,
Он в нас давно второй натурой стал.
И после смены
под прохладным душем
Мы остываем долго,
как металл.
Скажу иным: коль есть к заводу тяга,
Так пусть на нем
сойдется клином свет.
Ты станешь свой,
коль скажут: «Работяга!»
Или другое: «Это наш поэт».
Виктор Щеголев
СТИХИ
МАРТ ПРИШЕЛ
Март пришел — из дома выгнал,
Быть серьезным не дает.
Теплый месяц спину выгнул,
Как довольный желтый кот.
Ты прошла и почему-то
Улыбнулась мне светло.
И тебе весенней смутой
Тоже сердце замело?
Знаю, дом сегодня лишний,
Не нужны цветные сны…
В лужах март дрожит чуть слышно,
Светлый замысел весны.
* * *
«Даешь первый трактор!» —
когда-то,
Сейчас трудновато постичь,
Далеких тридцатых ребята
Взметнули ликующий клич.
Пусть лозунг новорожденный,
Не мыслимый даже вчера, —
«Даешь, комсомол, миллионный!» —
Взметнется, как пламя костра.
«Даешь, комсомол, миллионный!» —
В нем отклик далекой поры.
Высокой мечтой окрыленные,
Ребята идут на прорыв.
О них еще в замыслах песни,
Но скоро взлетят над страной.
Я с ними работаю вместе,
Встречаюсь в одной проходной…
МОЛОДЫЕ ГОЛОСА
Владимир Пшеничников
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
Повесть
В этот день Николаю сделали операцию. Врачи в межрайонной больнице определили у него прободение язвы и продержали на операционном столе почти пять часов. Еще дня три Николай провел в отдельной палате на разных подпитках, а потом его откатили в четырехместную.
Все произошло в общем-то быстро, так что он не успел подумать, хорошо или плохо все случившееся, а потом уж, понятно, стал думать, что хорошо. Теперь, коль отмучился, начинай жить сначала. Раз-другой его, правда, передернуло от мысли, что все могло кончиться иначе, но в новой палате он был не один, и страх отступил.
Палата просторная, с высоким потолком, плавно переходящим в стены. Под стать культурной палате и обхождению оказались и новые соседи.
У противоположной стены стояла койка сельского парня по имени Петя, а за изголовьем, ближе к окну, располагались койки Лаптева и Каверзнева, городских моложавых мужчин.
Насторожили Николая порядки в отношении родных и близких посетителей. Его Катерина на четвертый день приезжала к нему, но, не зная правил, угодила как раз в непропускной, неразрешенный час, а когда еще приедет, старушке из «приема передач» не сказала.
Первое время донимали другие неловкости, неминучие для тяжелобольного, и происходили они оттого, что ухаживала за Николаем молодая, молчаливая и резковатая в движениях девушка. Но вскоре, наверное, заметив сильное, до запирательства, смущение соседа, обихаживать Николая взялся «ходячий» Петя.
Постепенно Николай оживал. Хирург Левшов, оперировавший его, сразу сказал, что полежать придется не меньше месяца, да Николай и сам видел, что не меньше, и соответственно настраивался. Окрепнув, он стал разговаривать с Петей о разных делах, старательно при этом обходя семейные темы. Но сосед, видно, был проницательный и частенько говорил безо всякой причины:
— Ничего, раз не едут и не звонят, значит, все чередом у них идет — весна же, елки зеленые, столько делов!
Вскоре Николай уже сидел, свешивая с койки мосластые, давно не знавшие загара ноги. Выворачивая ступни как бы для лучшего их обозрения, он исподтишка поглядывал в сторону городских, дивясь их тумбочкам, на которых располагались сразу парикмахерская, продмаг и библиотека. Видно, умели болеть эти ребята.
В тот день они как раз по очереди прочитали какую-то статью в журнале и, не откладывая, принялись спорить. Речь у них зашла о семье, но не об одной какой-то, а так, вообще. Николаю это было малопонятно, он только старался определить, кто из спорщиков основательнее. Выходило — очкастый Лаптев. Хмурясь, он все склонял: «духовность, бездуховность», и Каверзнев, вторя ему, только слова вворачивал подлиннее: «интимно-физиологические», «психогигиенические»… Так и богдановские мужики умели: один просто матом кроет, а другой еще «распро…» и «перетуды…» прибавляет.
— Умничают целыми днями, а чем сами болеют, не поймешь, — поделился с Николаем своими впечатлениями Петя, когда спорщики куда-то перебазировались.
Прошел еще день-другой, и Николай встал на ноги. Правда, здоровее он себя не почувствовал, стояние, а потом и хождение по стеночке разоблачало его слабосильность, но это же и дух как-то укрепляло.
На обратном пути из процедурного они с Петей садились в кресла под пальмами и отдыхали, глядя через широкое окно на оперившийся больничный сад. В конце апреля долго продержалась непогода, случались дожди и в начале мая, а это само собой и их разговор о поздней посевной, о видах на урожай определяло.
— Свояк приезжал, — сказал как-то Петя. — Ничего, говорит, с посевной не получается. Погода, сам видишь, какая, а в совхозе бардак как нарочно, каких еще не было. Директор не на сев, а на культивацию нажимает. Такая, говорит, поздняя посевная раз в десять лет бывает, давайте с овсюгом бороться, зеленый пожар тушить. По третьему разу утюжат!
— Ну и что, — пожал плечами Николай, — правильно…
— А когда же пшеница будет расти, ты что!
— Ну и овсюг тоже — беда, — неохотно сказал Николай. — У нас, например, из-за него всходов не бывает видно… Петь, а сам ты кем работаешь?
— Радистом. На радиоузле. Мы там со свояком. А что?
— Да так, давно хотел спросить просто…
— Думаешь, не разбираюсь? Да я же вырос в селе! На комбайне лет десять работал.
Николай смутился.
— Да я ничего, — пробормотал. — Тут все от погоды зависит. Может, пойдут еще дожди, потом, в июне… Идут же обычно…
Затем Николай склонил разговор в другую сторону, и неловкость забылась. Тогда он рассказал про свою работу, спросил, дадут или не дадут ему после операции колесный трактор?
