Анатолий Луначарский - Том 7. Эстетика, литературная критика
Моральная борьба, колебания, противоречия бывают всегда, но в особенности тогда, когда мораль покачнулась; когда, с одной стороны, нет никакого долга, нет никакой нравственности, и человек должен смотреть прямо на вещи, обсуждать вопросы с точки зрения узкоутилитарной, а с другой стороны, должен спросить себя: лучше ли поступать с точки зрения твоего достоинства, но не интересов, или лучше стать на точку зрения твоего класса, хотя это и гибельно для тебя как единицы? Если мне говорят, что каждый раз надо исходить из таких-то правил поведения, то я требую, чтобы эти правила поведения себя доказали.
Наша мораль не может быть интуитивной, категорически предписывающей, она должна доказать свою правоту. А можно ли жить без морали?.. Нужны нормы поведения, которые мы должны выработать и которые мы должны превратить в воспитательные нормы.
Но тогда мы очень близко подойдем к Чернышевскому, потому что, если мы станем на ту точку зрения, что человек должен обсудить и выбрать для себя правила своего поведения, очевидно, что он должен выбрать лучшие, с точки зрения разума. Каждый человек, как эгоист, имеет право и возможность выбрать то, что для него лучше; мы приходим к нему и говорим: я тебе сейчас объясню, как ты должен себя вести, и докажу, что это для тебя самое лучшее. Приняв это, мы будем очень близки к Чернышевскому.
Почему же на первый взгляд наивная теория Чернышевского об эгоизме, которую так, казалось бы, легко разрушает глубокой критикой Плеханов, вновь возникает для нас?
Потому что время, в которое мы живем, и обязанности, которые на нас возлагаются, то поведение, которое нам этим временем диктуется, похоже на то, которое воображал себе существующим уже тогда Чернышевский.
Чернышевский воображал, что он есть великий учитель жизни, что он сплотит вокруг себя какую-то партию, что эта интеллигентская партия будет перестраивать жизнь, создавать новую, разумную мораль, сможет доказать, что эта мораль действительно разумна, а всякая другая недействительна. Но его представления о времени, в которое он жил, и о роли, которую он должен выполнить, были иллюзорны. А мы на самом деле попали в такое положение. Еще недавно мы говорили: не станем же мы писать кодекс поведения. А теперь ясно, что никуда от этого мы не уйдем. И молодежь требует этого.
Надо в общем представить себе, что такое настоящий пролетарий, что это за тип и как он поступает в разных случаях жизни, что такое наше добро и зло. Нельзя полагаться на то, что инстинкт подскажет. Разве это похоже на нас, воспитателей, сознательных воспитателей новых поколений, разве это похоже на нас, которые стараются пролить свет разума на всякую проблему, полагаться на инстинкт, на то, что «ён достанет»59, кривая вывезет? Нет, мы не можем сказать, что молодой гражданин может жить без норм поведения. И Ленин прямо говорит: будет такой кодекс морали, и основное его положение несомненно: в наше переходное время, время борьбы, каждый человек должен подчинять свое поведение интересам всего своего класса60. А из этого следуют очень многие пункты, которые еще нужно развернуть.
Я не хочу сказать, что Плеханов, если бы рассуждал о наших теперешних моральных задачах, не говорил бы того же самого, что говорил Владимир Ильич и что я вам сейчас говорю. Но когда он подходит к Чернышевскому, чувствуется, что он как будто от этого отходит: уж очень он напирает на то, что все происходит само по себе, что поступки не есть поступки, а процессы, что они есть выражение определенных причин. Почему это? Да потому, что Плеханов выражает собой ту полосу в развитии пролетариата, в развитии пролетарской идеологии, когда надо было разбить субъективизм и утопизм Михайловского61. Это надо было разбить беспощадно; надо было доказать, что пока история не создаст предпосылок, пока массы не выступят на первый план, пока они не заразятся определенной энергией, не приобретут определенной организации, не может быть никакого сдвига вперед, не может быть никакой победы. Поэтому не воображай, что человек может руководить толпой, что ты можешь развязать то, что связала история. Иди к пролетариату, помогай ему расти, сознательно организовываться, действовать в союзе с историческими силами. Только так ты можешь победить, только тогда ты победишь, когда твои собственные желания окажутся совпадающими с законами общественного развития.
Все разумное действительно, все действительное разумно. Но что это значит? Что разумное непременно станет действительным? Но когда для этого созреют сроки, когда это разумное, завтрашнее разумное, созреет из сегодняшнего неразумного? Все действительное разумно. Но это значит, что в нынешней действительности есть неразумное, то, что, собственно, относится ко вчерашнему дню, что отмирает. Так вот, становясь на точку зрения завтрашнего разумного, содействуй его развитию; только тогда, когда ты будешь действовать в унисон с природой, когда ты будешь содействовать истории, ты можешь что-нибудь сделать.
В те времена, когда Михайловский строил свой беззубый субъективизм, свою теорию о том, что можно поворачивать историю как хотите, Плеханов был колоссальным провозвестником подлинной истины, настоящим учителем мудрости жизни. Все сказанное им верно; но есть ли это вся истина? Нет, это две трети истины, скажем, даже девять десятых истины, но не вся истина.
Нужно содействовать действительности. Когда мы были в подполье, слова «развязывать революцию» казались меньшевикам невероятно, страшно смелыми. Как это так? Революция — явление стихийное, приходит сама по себе, все равно как фазы луны. Как можно ускорить фазы луны? Никак, конечно. Наша воля и наше сознание могут только в некоторой степени способствовать общественным явлениям, помогать чуточку. Все это казалось досадным революционерам-романтикам старого народнического типа; они считали себя силой индивидуальной, которая свою печать накладывает на эпоху. А им говорили, — какая там печать? Тут надо только говорить, почему что произошло, надо немного содействовать тому, чтобы не задерживалась старуха-история, а шла бы вперед. И правда, когда мы были в подполье, что это было за содействие истории, если мы, например, на задворках Обуховского завода учили пролетариат по брошюре «Кто чем живет»!62 Сравнить это с теми возможностями, которые дал Октябрь! Произошли исторические события гигантского, мирового значения, которые делались и сознательно и организованно. Пришло время такое быстротекущее, такое революционное, такое заряженное энергией, с таким огромным количеством сил, которые только ждали своей организации, чтобы выступить как доминирующие.
Мы, большевики, знали о том, что время это наступит, еще будучи загнанными в подполье.
Напомню еще раз великую фразу Энгельса о прыжке из царства необходимости в царство свободы. Что этим хотел сказать Энгельс? Когда человеческая воля будет организована, она получит огромную власть над судьбой человека. И Маркс говорит неоднократно, и подчеркивает это, что человек потому верит во всяких богов и т. д., что у него запутаны, хаотичны социальные отношения, а когда общество будет организовано, человек станет выше общественных законов, вся судьба человека будет подчиняться разуму, будет идти соответственно разуму.
Но мы находимся уже на переломе. Мы уже имеем начало социалистического общества, у нас диктатура сознательного класса — пролетариата, мы несем в себе сознание того класса, который является вершителем судеб человечества. Это значит, что все большую власть у нас над действительностью получает сознание, организованное сознание. Власть эта не безгранична, может быть, она даже очень ограничена; нужно прекрасно обследовать явления, чтобы воздействовать на них, нужно их правильно оценивать, чтобы не ошибиться, но тем не менее можно на них воздействовать, их изменять. В числе этих явлений находится и человеческая мораль, правила нашего поведения. Уж нельзя говорить, по Плеханову, что мораль зависит от воспитания, — как тебя воспитали, так ты и будешь действовать. Но, по Плеханову, то есть влиянием всей нашей общественности, эти правила нужно прививать. А так как теперь воспитываем мы, так как теперь все школы, вся пресса, вся экономика, все воспитывающие силы в наших руках, то надо спросить себя: в каком духе мы будем воспитывать, что мы считаем действительно хорошим, и как мы будем воспитывать, сознательно подбирая обстановку, чтобы превратить это хорошее в инстинкт? Мы должны определить содержание воспитания и тот метод, которым мы хотим привить ребенку общественную, пролетарскую мораль, развивая в нем мысль, заставляя его подумать о различных мотивах поведения и выбрать то, что является социально наиболее благородным и полезным.
Вот почему оказывается, что мы на девять десятых согласны с Плехановым, но через его голову протягиваем руку этому утопическому социалисту, который придавал огромное значение власти человеческого разума и воли. Марксизм чрезвычайно урезал эти факторы, показал, что сами они подчинены объективным законам, но в то же время показал, что по мере большей организации пролетариата, по мере того как власть будет переходить в его руки, сфера влияния воли и разума станет все больше и больше, — и уже не так, как представляли себе это утописты, а на самом деле.
