Владимир Набоков - Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
Первый эпиграф — из стихотворения Дмитриева «Освобождение Москвы» (1795), строки 11–12.
В начальных стихах величайшей русской оды — «Вольность» (написана в 1817 г.):
Беги, сокройся от очей,
Цитеры слабая царица!
— Пушкин несколько подражает никудышному произведению Дмитриева «Освобождение Москвы» (освобождение от Смутного времени, Польши и претендентов на трон в 1613 г., когда князь Дмитрий Пожарский одержал победу над литовцами и первый Романов был возведен на трон), строкам 3–4:
Не шумны петь хочу забавы,
Не сладости цитерских уз.
Стихотворение Дмитриева (162 ямбических четырехстопника с нерегулярной рифмовкой) отмечено, между прочим, самым труднопреодолимым столкновением согласных, известным в русской поэзии (строка 14):
Алмазный скиптр в твоих руках…
— «птрвтв»!
Второй эпиграф к главе Седьмой — из «Пиров» Баратынского (1821), строка 52 (см. коммент. к главе Третьей, XXX, 1).
Третий — из «Горя от ума» Грибоедова (закончено в 1824 г.), I, 7: язвительное замечание Софьи, парирование Чацкого (см. коммент. к главе Шестой, XI, 12).
По причинам, которые станут ясны в ходе комментирования этой главы, можно предположить, что Пушкин мог взять также и четвертый эпиграф — из поэмы Козлова «Княгиня Наталья <Борисовна> Долгорукая», ч. II, 4.
Москва видна…
Уже в очах Иван Великой,
Как шар, венец его горит…
«Иваном Великим» называют самую высокую в городе колокольню: «замечательная колокольня „Иван Великий“, возведенная в ломбардо-византийском стиле при Борисе Годунове в 1600 г., достигает высоты в 271 фут (с крестом — 318 футов) и имеет много колоколов, один из которых весит 64 ⅓ тонны» (князь Петр Кропоткин и Джон Томас Билби, Encyclopaedia Britannica, 11-е изд., Нью-Йорк, 1911).
I
Гонимы вешними лучами,
Съ окрестныхъ горъ уже снѣга
Сбѣжали мутными ручьями
4 На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сонъ встрѣчаетъ утро года;
Синѣя, блещутъ небеса.
8 Еще прозрачные, лѣса
Какъ будто пухомъ зеленѣютъ.
Пчела за данью полевой
Летитъ изъ кельи восковой.
12 Долины сохнутъ и пестрѣютъ;
Стада шумятъ, и соловей
Ужъ пѣлъ въ безмолвіи ночей.
1–3 вешними лучами… мутными ручьями. Литературная, не русская весна. Во многих модных в то время западноевропейских стихотворениях находим подобное. «Ручейки / Сбежали весной с заснеженных холмов» — из «Лаллы Рук» (1817) Мура: «Хорасанский пророк под покрывалом» (5-е изд., Лондон, 1817, с. 30), и более раннее: «Тающие снега бегут серовато-синими потоками» — из «Весны» Томсона, строка 16. Подлинный источник этого — Вергилий: ср. «Георгики», I, 43–44:
Vere novo gelidus canis montibus humor liquitur…
<Ранней весной, когда от седых вершин ледяная льется вода…
— или подражания Вергилию: «По возвращении весны, когда с белых горных вершин начал стекать талый снег…».
4 На потопленные луга; II, 2 Весна, весна! пора любви! Любопытная перефразировка стихотворения Баратынского «Весна» (шесть четырехстопных строф с рифмовкой abbab; опубликовано впервые в декабре 1822 г. в «Полярной Звезде»), строки 5–10, 28–30:
Земля воздвиглась ото сна.
Утихли вьюги и метели,
Текут потоками снега;
Опять в горах трубят рога,
Опять зефиры налетели
На обновленные луга.
О, если б щедростью богов
Могла ко смертным возвратиться
Пора любви с порой цветов!
10 за данью полевой. Приносить с лугов должное, пошлину; взимать налог с лугов.
Ср.: Жан Антуан де Баиф (1532–89), «Приятное времяпрепровождение», кн. 1, «О весне», строфа IX:
Les ménagères avettes
....................................
Voletant par les fleurettes
Pour cueillir ce qui leur duit.
<Хозяйственные пчелки
Летящие к цветочкам,
Чтобы собрать то, что должно>.
Это тоже идет от Вергилия, а не от непосредственного наблюдения.
11 кельи восковой. Общее место как в английской, так и во французской поэзии. См.: например, Гэй, «Сельские удовольствия, Георгики, посвящается г-ну Поупу» (1713), песнь I, строка 88: «[пчелы] наполняют сладостью восковые кельи», или Андре Шенье, «Элегии», I, (под ред. Уолтера; XVI, «Посмертное собрание сочинений», 1826), строка 33: «Sa cellule de cire» <«Ее восковая келья»>; имеется много других примеров.
В комментариях к «ЕО» Бродский (с. 253) притягивает кое-что из русского «фольклора», где упомянута маленькая келья с медом, явно принадлежащая перу какого-то не первой величины поэта начала девятнадцатого века, читавшего французских поэтов или их русских подражателей.
13 Стада шумят. Рогатый скот и овцы мычат и блеют.
II
Какъ грустно мнѣ твое явленье,
Весна, весна! пора любви!
Какое темное волненье
4 Въ моей душѣ, въ моей крови!
Съ какимъ тяжелымъ умиленьемъ
Я наслаждаюсь дуновеньемъ
Въ лице мнѣ вѣющей весны,
8 На лонѣ сельской тишины!
Или мнѣ чуждо наслажденье,
И все, что радуетъ, живитъ,
Все, что ликуетъ и блеститъ,
12 Наводитъ скуку и томленье
На душу мертвую давно,
И все ей кажется темно?
1 Можно установить ряд аналогий (возможно, случайных или восходящих к Шатобриану) между строфами II и III и Письмами XXII–XXIV в «Обермане» Сенанкура (например, конец XXII: «…окружающая жизнь его не касается, он живет в одиночестве, его нет в мире живущих»; и XXIV: «…то наслаждение меланхолией… Весна… Счастливая пора! Но как страшит она мою смятенную душу!» <пер. К. Хенкина>).
См. также фрагмент из «Замогильных записок» Шатобриана, глава о времени его пребывания в 1793 г. в Джерси, написанная в 1822 г. (под ред. Левелэ, ч. I, кн. X, гл. 3): «То, что восхищает в годы любовной жизни, становится в возрасте забвения, предметом страдания и сожаления. Не желают более возврата месяцев… прекрасного вечера в конце апреля… то, что вызывает потребность и желание счастья, вас убивает».
2 См. коммент. к главе Седьмой, I, 4.
3 темное. В других изданиях — «Какое томное волненье».
5 умиленьем (тв. пад.) Слово может быть точно передано только французским «attendrissement» <«растроганность», «умиление»>, по-английски же перевод этого слова ужасен. Его можно перефразировать как «чувствительное настроение», «мягкосердечность», «нежное чувство» и т. п. Оно относится к состраданию, как очарование к красоте, или глаза, подернутые влагой, к глазам, наполненным слезам. См. коммент. к главе Шестой, XIV, 9.
III
Или, не радуясь возврату
Погибшихъ осенью листовъ,
Мы помнимъ горькую утрату,
4 Внимая новый шумъ лѣсовъ;
Или, съ природой оживленной
Сближаемъ думою смущенной
Мы увяданье нашихъ лѣтъ,
8 Которымъ возрожденья нѣтъ?
Быть можетъ, въ мысли намъ приходитъ
Средь поэтическаго сна
Иная, старая весна,
12 И въ трепетъ сердце намъ приводитъ
Мечтой о дальней сторонѣ,
О чудной ночи, о лунѣ.....
См. мои коммент. в начале строфы II.
IV
Вотъ время: добрые лѣнивцы,
Эпикурейцы-мудрецы,
Вы, равнодушные счастливцы,
4 Вы, школы Левшина птенцы,
Вы, деревенскіе Пріамы,
И вы, чувствительныя дамы,
Весна въ деревню васъ зоветъ,
8 Пора тепла, цвѣтовъ, работъ,
Пора гуляній вдохновенныхъ
И соблазнительныхъ ночей.
Въ поля, друзья! скорѣй, скорѣй,
12 Въ каретахъ, тяжко нагруженныхъ,
На долгихъ иль на почтовыхъ
Тянитесь изъ заставъ градскихъ.
1 Вот время. Ср.: Томсон, «Зима» (1726), строки 33–35, 39:
