Яков Цукерник - Три комиссара детской литературы
Третьей особенностью крапивинских произведений, пока что очень кратко мною отмечаемой, является особое внимание к развитию способности мыслить у детей. И основная масса его персонажей, к сожалению для нас, советских людей, не относится к числу мыслителей, а по-настоящему думать начинают очень немногие. И это — факт, обычно огульно отмечаемый, но в последние годы всё более заставляющий себя признать. Герои Крапивина — именно та небольшая часть советских детей, которые способны думать на уровне, положенном «хомо сапиенсам», «человекам разумным». Увы, далеко не все двуногие из этого рода, входящего в отряд приматов класса млекопитающих, таковы. Но это — особый разговор. А пока просто отметим внимание Крапивина к процессу поумнения, к его фазам. И — перейдём к разбору его произведений с учётом упомянутых трёх особенностей.
С чего началось превращение рядового писателя в КОМИССАРА?
Началось оно с повести «Палочки для Васькиного барабана», точнее — с одного эпизода в ней. Пятиклассник Игорь Васильков поймал невиданного жука, добыл у девятиклассников эфира, усыпил добычу и, уложив её в коробочку, успел вовремя на урок немецкого. Урок давала студентка-практикантка и на уроке присутствовали «очень солидные дяди и тёти, наверно, из гороно или института». Произошла путаница, вместо коробки с мелом студентка открыла коробку с усыплённым и, следовательно, абсолютно уже безопасным жуком…
«Раздался звон покатившейся крышки и визг.
Визжала студентка здорово. Не очень громко, но зато мелодично…
Визг длился долго. Кое-кто уже успел придти в себя, а Павлик Седых даже сказал:
— Во даёт!
Только тут увидел Игорь жука. Жук лежал на спине, скорбно сложив лапки на жёлто-сером брюшке. Игорь бросился к своему сокровищу.
Решительная рука ухватила его за плечо.
— Как это называется?
— Я ещё не знаю, я его недавно нашёл, — растерянно пробормотал Игорь, и его ясные голубые глаза встретились с холодными очками полной дамы.
— Вон! — сказала дама.
Чьи-то осторожные пальцы брезгливо взяли жука промокашкой, и он отправился в свой последний полёт — через открытую форточку.
Стоило так визжать! Ведь рогатый жук был мёртв!
Бедняга! Лучше бы он бродил среди свежих травинок и грелся под апрельским солнцем. Всё равно ему не суждено было украсить коллекцию.
И как это безголовая Ленка Маслова ухитрилась перепутать жестянки?
После уроков Игоря и Павлика, который сказал „во даёт“, водили к директору. Потом Игорь и Павлик водили к директору родителей…
В общем, дальше ничего интересного не было. Интересно другое. На следующий день про случай с жуком знала вся школа. Девятиклассники сказали, что достанут Игорю хоть цистерну эфира».
Вот и весь эпизод. С юмором написано. Только смех-то сквозь слёзы.
Что взять с дуры-практикантки, описанной весьма иронически — с причёской, похожей на извержение вулкана Этны, розовым маникюром и мелодичным визгом. Но ведь потом-то в дело вступают куда более бывалые педагогические волки! И какое может быть ко всей этой педагогической буре отношение у ребят? Как должны они относиться к грозному директору и его мерам? Будет ли у них иметь авторитет всё взрослое школьное и надшкольное начальство? Ответ — в заявлении девятиклассников, что они не пожалеют усилий для помощи герою, устроившему этот развеселивший всю школу «бой быков»… Это — первый серьёзный случай, замеченный Крапивиным-писателем, первое его обращение к неблагополучию в нашей школе. И больше мы об этой повести говорить не будем, а перейдём к «Валькиным друзьям и парусам».
Повесть «Валькины друзья и паруса» и фильм «Валькины паруса»
В вышедшей в 1967 году повести «Валькины друзья и паруса» было сказано достаточно чётко то, что думал автор о вожатых типа Равенкова и завучах типа Анны Борисовны. Так было сказано, что покровители и размножители оных сразу учуяли неладное и при имевшей место в 1979 году экранизации этой повести для телевидения сумели выкинуть из сценария всё злободневное и острое. Кстати, то, что такая повесть была экранизирована только через 12 лет, тоже результат немедленной их реакции. Так вот — в фильме получилась миленькая и меленькая историйка, где не потому не пошёл Валька собирать металлолом, что считает глупостью бегать за консервными банками, когда вот — перед носом у всего города — ржавеет без пользы и применения многотонный механизм, а только потому, что он рассеянный художник и слишком уж увлёкся рисованием и забыл о воскреснике. И конечно же Анна Борисовна перестала быть той, о которой Валька понял, что «Анна Борисовна устала. И что ей, наверно, очень хочется домой и, может, по дороге ещё надо зайти в булочную, которую скоро закроют; а потом придётся готовить ужин, возиться с посудой и думать о завтрашних уроках… И он, Валька Бегунов, только маленькая частичка многих забот. И, возможно, она вовсе не была уверена, что его следует исключить из пионеров, но раз уж к этому пошло дело, надо доводить до конца. Надо, потому что нельзя поддаваться слабости и усталости, когда на тебя смотрят ученики…»
От такой Анны Борисовны на экране и следа не осталось, а вместо неё появилась молодая и красивая, очень искренняя и обаятельная учительница, которая чистосердечно объясняет детям, что хотела для них только хорошего, но они не поняли; что в этом и её вина, но она надеется, что всё разъяснится, что все друг друга поймут и будет мир на земле и в человецех благоволение…
И то, что такие учительницы безусловно есть, что я от всей души желаю им самого наилучшего, отнюдь не снимает моего убеждения об умышленной преступности той вивисекции, которой постановщики подвергли крапивинскую повесть. Это было именно преступление, направленное теми, кому выгодно, чтобы именно такие Анны Борисовны брали за горло Валек Бегуновых, диктовали свою волю пионерским организациям и калечили души советским детям, чтобы вожатыми были Равенковы, а не такие, как в той же повести описанный лагерный вожатый Сандро, чтобы Вальку Бегунова всё равно выгнали из пионеров, раз уж он не смирился с тем, что его в школе забыли принять в пионеры, и в лагере всё равно пионером стал — при помощи такого вот Сандро… «Это куда ж мы пойдём, если советские по генам дети будут в пионерских галстуках, а потом с комсомольскими значками у сердца, а потом с партбилетами у сердца же? Этак они и коммунизм построить смогут…
Братцы, за что боролись?! Не позволим! В повести проскочило — чёрт с нею, критики о том помолчат, мы им укажем, а вот в фильме, который не тысячи читателей прочтут, а миллионы зрителей посмотрят, мы уж свой порядочек наведём, всё кастрируем…»
Крайне интересно описание классного собрания, а в этом описании очень интересен образ Володи Полянского.
— Разрешите, я скажу, — попросил Володя Полянский и, не дожидаясь ответа, вышел к столу.
Высокий, в отутюженом чёрном пиджачке, подтянутый и какой-то слишком взрослый. Казалось, что Полянский считает себя умнее остальных и в класс ходит только по необходимости. Говорят, он занимался в драмкружке Дворца пионеров и даже по телевидению выступал.
Очень возможно, что Вальке не «казалось», что Володя действительно перерос товарищей. Он-таки умнее остальных, в том числе умнее самого Вальки, только-только начавшего мыслить после невольного контакта с дворовыми малышами. Уже имеет какой-то первичный опыт и не зря не дожидаясь ответа выходит к столу, что на какой-то момент озадачит Анну Борисовну.
Но не надолго. Она собьёт его во время его умной и спокойной речи. И я не уверен, что у него в следующий раз хватит соображения, как её осадить и договорить-таки своё.
Кстати, она собьёт его не только для того, чтобы сбить, хотя таким методом ведения дискуссии Брегели, Ангелины Никитичны и Анны Борисовны всегда пользуются, заодно обвиняя в неумении и нежелании правильно дискутировать своих противников. Нет, тут ещё и выявится, насколько разны плоскости мышления участников данного собрания. Полянскому и мальчишкам нужна справедливость. Крикливому большинству девчонок надо прикрыть Зинку Лагутину (c которой всё и началось, в которую на беду Вальки вселился вполне реальный «бес вредности»), надо ещё ехидно подколоть любого мальчишку (наследие лет раздельного обучения; ещё годы и годы будет оно сеять рознь и беды среди советских людей). А Анне Борисовне нужны только добропорядочность и внешнее благополучие. То, что какой-то Полянский посмел открыть рот не в её поддержку, а против неё — явное неблагополучие. И надо пресечь…
Что есть паранойя? Глубокое убеждение, что «дважды два — пять», и ненависть к тем, кто утверждает, что «четыре». У Анны Борисовны как раз паранойя. И у таких, как она. Их отбирают, их выдвигают те, о ком как раз и пелось в раннем варианте так называемого «Гимна Советского Союза»: «Нас вырастил Сталин». Он-то был типичным параноиком, глубочайше убеждённым в том, что он один всё понимает, а если кто-то считает, что ему понятно непонятное Сталину (как Вавилов и прочие генетики, кибернетики, языковеды, полководцы, руководители отраслей хозяйства, партийные деятели — в общем, все инакомыслящие), то это — враги, подлежащие уничтожению, это — иностранные агенты… И Гитлер был не просто циничной скотиной (хотя был в какой-то степени и ею тоже), он тоже был параноиком, искренне убеждённым, что существуют где-то в Тибете некие гиганты, остановившие издали на нём свой благосклонный взор и сделавшие его орудием судьбы человечества. Это тоже паранойя… А о «Гимне» я пишу «так называемый» потому, что не может быть гимном Советского Союза песня, где говорится о «великой Руси», что худшую замену «Интернационалу» придумать трудно. Это — один из признаков перерождения Советского Союза в Великую Россию, о чём мы ещё будем говорить дальше…
