Мэтью Бжезинский - Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма
Дома этой части города страдали от той же загадочной нехватки денег в городском бюджете, которая являлась причиной ужасного состояния дорог. Суммы, отпущенные на строительство, имели тенденцию уменьшаться в ходе выполнения работ, оставляя бетонные корпуса завершенными лишь наполовину. То есть построены были только нижние этажи, а на верхних торчали бетонные колонны с железной арматурой. По ночам, когда из-за полярного круга дули холодные ветры, эти недостроенные дома как-то странно завывали. Но нетерпеливые люди переезжали в нижние этажи недостроенных домов, желая наконец обрести жилье после многих лет ожидания в списках очередников.
Геннадий давно отказался от мысли получить благоустроенную квартиру. Об этом ему прямо сказал декан, когда они с женой впервые приехали в Вологду в конце восьмидесятых годов. И теперь он навеки обречен гнить в доме общежитского типа. Коридоры в его доме, похоже, делались по одному стандарту, с небольшой коррекцией в зависимости от назначения и места здания: неокрашенные бетонные стены и тяжелые стальные двери, тускло освещенные мигающими на низких бетонных потолках лампами дневного света. Правила требовали известить коменданта общежития о моем приезде. Дежурная с чувством собственной значимости, прищурившись, смотрела на меня через плексигласовое окно своей кабинки у входа.
– Документы! – резко бросила она в качестве приветствия.
Я не думал, что ее действительно интересовали мои документы, но в этот момент Гена взял меня под руку и стал упрашивать не поднимать шум:
– Это только для записи в ее журнале. Я не могу принять тебя, если она не запишет номер твоего паспорта.
– Коммунизм закончился год тому назад. Помнишь? Полицейского государства больше не существует. – Я был раздражен и хотел спать, а эта ищейка с пышной прической и пытливым взглядом заставляла меня все еще бодрствовать.
– Мачей, – Гена назвал меня по-польски, – это то, о чем я тебе рассказывал раньше. Ничего не изменилось в Вологде, кроме цен. Пожалуйста, просто дай ей свой паспорт и не напрашивайся на неприятности.
Она жадно схватила паспорт, и я видел, как ее толстые пальцы листали каждую страницу с визами и штампами.
– Канадец, – сказала она с одобрением и повелительно кивнула нам головой, разрешая пройти.
Лена, жена Геннадия, встретила нас у двери. Она была жгучей брюнеткой с чернильно-черной челкой и большими грустными глазами, взгляд которых, казалось, был погружен куда-то внутрь себя.
– Вы что-то запоздали, – сказала она, приветствуя нас. Гена рассказал ей про троллейбус. Что-то в его торопливой и сбивчивой речи подсказало мне, что за порядок в доме Мишурисов отвечала Лена. Они встретились в университете, и Гена обхаживал ее целый семестр, прежде чем она неохотно согласилась выйти за него. Парочка поженилась непосредственно перед защитой Геной диссертации.
Лена имела степень магистра и преподавала математику «хулиганам» в местной средней школе. Их общий заработок составлял примерно тридцать долларов в месяц. Это обычный средний доход семьи в Вологде, диктуемый раскинувшимся оптическим заводом – главным работодателем города. Завод выпускал прицелы для танков, прозрачные фонари кабин реактивных истребителей и различные линзы и объективы для гражданских фото- и кинокамер. Бизнес развивался плохо, и люди по всей Вологде продавали фотоаппараты, которые им выдавали вместо части зарплаты. Два новых фотоаппарата подпирали книги на Гениных полках.
Моя комната в студенческом общежитии на Бельведерской теперь казалась мне дворцом по сравнению с квартирой Мишурисов. Гостиная, где стояла раздвижная кушетка двойного назначения, служила и спальней. Пол в гостиной был покрыт каким-то оранжевым эластичным материалом, который можно встретить в залах для занятий тяжелой атлетикой. Занавеска в гостиной закрывала вход на кухню, где хитроумная на вид плита соседствовала с унитазом. Глядя на блестящее синее сиденье унитаза и лежащую в нескольких футах от него грязную сковородку, я решил, что обедать мы поедем в город.
Гена опять завел свою обычную песню о ценах, но Лена оборвала его несколькими резкими словами, смысл которых, как я понял, сводился к следующему: «Если богатый иностранец хочет тратить свои деньги, то позволь ему это делать».
Мы обедали в римской католической церкви, которую советская власть превратила в ресторан. Церковь была построена в готическом стиле, из красного кирпича, с остроконечными арками, богато украшенными витражами со свинцовыми узорами в окнах и просторным нефом, переделанным под зал ресторана. В меню большая часть блюд была зачеркнута, как нам объяснили, по причине плохого снабжения Вологды говядиной и свининой. Мы были единственными посетителями, что говорило о трудных временах, переживаемых Россией в первый год ее постсоветского существования. Ресторан, как объяснил Гена, был кооперативный, то есть принадлежал всему коллективу работников, которые его обслуживали. Однако официант, он же совладелец ресторана, не показался мне слишком озабоченным тем, останутся клиенты довольны его обслуживанием или нет. Казалось, его больше интересовали события в мексиканской мыльной опере «Богатые тоже плачут» на экране черно-белого портативного телевизора над баром.
Обед в ресторане обошелся под три тысячи рублей, и официант был очень доволен, получив банкноту в десять долларов. Гена предложил завершить обед десертом в единственной в Вологде синагоге, которая, как и городская католическая церковь, при коммунистах превратилась в гастрономическое предприятие.
– Русские православные храмы были превращены в складские помещения, – сказала Лена. – Я думаю, они просто побоялись превратить храмы в рестораны или кафе из-за возможных протестов горожан.
Русские всегда четко разделяли людей, употребляя слова «они» и «мы». Слово «они» означало существующую власть, а «мы» относилось ко всем остальным. Создавалось впечатление, что «они» всегда зажимали «нас».
По дороге в синагогу, ставшую небольшим кафе-мороженым, по улице, обсаженной лиственными деревьями, мимо нас, громко сигналя, на большой скорости промчался кортеж из двух «Волг» и сияющего белизной «вольво» (единственный автомобиль западного производства, который я видел в Вологде). Гена тихим голосом пробормотал:
– Мафия.
Сказал он это таким тоном, каким обычно в фильмах говорят слова «КГБ» или «гестапо» – со страхом и трепетом. Криминальный синдикат в Вологде контролировал среди прочего и распределение водки. В государственных магазинах выпивку приобрести было невозможно, для этого надо было выстоять длинную очередь у грузовика, который останавливался рядом с магазинам. Естественно, каждая бутылка стоила в два раза дороже, но из-за навязанной мафией монополии покупатели вынуждены были платить эту цену. Передвижные магазины обычно охранялись двумя вооруженными «качками» с бычьими шеями.
