Отто Коцебу - Путешествия вокруг света
Намереваясь оставить Отдию через два дня, я провел вечер и ночь на берегу с Шамиссо и Каду. Окончив устройство сада, мы расположились на лужке перед домом Лагедиака; островитяне окружали нас и старались забавлять пением и барабанным боем. В наше отсутствие они сочинили похвальные песни, которые теперь пели; они начали с песни о Тотабу, потом следовали Тимаро, Тамиссо и некоторые другие; хотя я и не понимал смысла этих стихотворений, но они были приятны мне, так как, пере ходя от родителей к детям, эти песни могут быть услышаны будущими мореплавателями. Наш ужин был принесен на берег, и мы ели в присутствии наших приятелей, смотревших на нас с большим вниманием. Ужинавший с нами Каду объяснял дикарям употребление столового прибора и, вероятно, был весьма остроумен, ибо слушатели смеялись без меры. За девятимесячное пребывание у нас он до такой степени развился, что должен был чувствовать свое превосходство, но охотно проводил время со старыми друзьями, наставлял их, одаривая детей и старался всеми способами быть полезным.
Как ни гордился он своей европейской одеждой, но немедленно снял ее здесь, особенно же башмаки и сапоги, которых здешние жители не могли терпеть; свои сокровища он раздарил очень скоро. За ужином Лагедиак сидел подле меня и ел с большим удовольствием. Мы послали тарелку с кушаньем в кружок зрителей, и каждый схватывал длинными ногтями по кусочку и лакомился. Всему собранию понравился вареный ямс и картофель; Каду при этом увещевал их стараться смотреть за привезенными нами кореньями, чтобы они могли их иметь впоследствии; его особенно рассмешил один из дикарей, который, показав вареный корень ямса, сказал, что не будет его есть, а посадит завтра в землю.
По мнению Каду, жители Радака еще слишком глупы. Свинина также очень понравилась им, а вина не хотели пить; к обнесенному по кругу стакану вина прикасались они только губами. Каду назвал их дураками, не знающими, что хорошо; он советовал следовать его примеру, поскольку он человек с большой опытностью, и выпил целый стакан вина одним духом. После ужина дикари опять пели и били в барабан; когда Каду выступил на середину и стал плясать по-европейски, поднялся всеобщий смех, а Лагедиак сказал, что наши танцы имеют вид сумасшествия.
Перед сном я еще раз спросил Лагедиака, известна ли ему цепь Ралик, о которой он никогда не говорил ни слова; он отвечал, что часто там бывал; я вновь подумал, как трудно выведать такие известия у дикарей, не зная в совершенстве их язык. Они никогда сами ничего не рассказывают, а только отвечают на вопросы, предполагая, что мы гораздо умнее их и, следовательно, все знаем. Шамиссо часто также весьма трудно было выудить у Каду какие-либо сведения. Теперь Лагедиак рассказал мне, что если плыть от Эрегупа на юго-запад, то через несколько дней достигнешь группы Одья[134], которая превосходит все прочие не только величиной, но и населением. Здесь повествуют, что задолго перед этим к Одье приставал корабль, оставивший там много железа.
2 ноября посетил нас старый начальник острова Ормед и по-детски радовался новому свиданию с нами; он укорял меня за то, что я не пристал к его острову, поскольку он теперь начальник всей группы; добрый и всегда щедрый, старик привез хлебные плоды и кокосовые орехи, несмотря на причиненный хищничеством Ламари недостаток. Каду прежде долго жил на о. Ормед и пользовался отеческим попечением этого старца; их взаимная радость при этом новом свидании была действительно трогательна. Каду проводил с Шамиссо своего попечителя на о. Ормед, где они многое хотели посадить и возвратиться завтра. После полудня я прибил к кокосовому дереву у жилища Лагедиака медную доску, на которой были написаны год и название нашего корабля. Лагедиак чрезвычайно радовался этому знаку памяти и обещал беречь его, но не мог понять, как я теперь с «Рюриком» отправлюсь в море, когда его название прибито к дереву.
3-го утром Шамиссо возвратился с Каду, и я был поражен неприятным известием, что Каду хочет остаться здесь. Еще вчера он уверял, что никогда меня не покинет, и эта внезапная перемена его намерения была для меня загадкой, которую, однако, Шамиссо скоро разрешил. Каду узнал, что его маленький сын на Ауре очень скучает о нем, ежедневно бегает по лесу, ищет его и не спит ни одной ночи; это известие тронуло его родительское сердце, и он решил здесь остаться. Казалось, что он боролся сам с собой, когда рассказывал мне об этом; но когда и я одобрил его намерение (хотя, конечно, с горестью, поскольку очень полюбил его), то он решил привести этот план в действие и обещал усердно заботиться о наших насаждениях. Каждый из матросов хотел от него самого услышать, что он подлинно оставляет нас, и всякому он рассказывал о своем сыне.
Мне было весьма больно с ним расставаться, но я утешал себя мыслью, что ныне он может сделаться здесь полезным, а в нашем холодном климате едва ли прожил бы долго. Поскольку мы намеревались отплыть отсюда завтра, то он хотел еще сегодня оставить корабль, а мы начали собирать подарки для него. В безмолвном удивлении рассматривал он свои сокровища и только страшился, что жители Радака не одолеют искушения и ограбят его; я сам не сомневался, что Ламари не замедлит отнять у него большую часть подаренных нами вещей, и, чтобы отвратить это, оставил я для последнего весьма значительные подарки; я также не забыл старого начальника о. Ормед и Лагедиака. После этого были посажены в шлюпку несколько свиней и собак, которых я поручил заботам Каду; когда он нежно простился на корабле со всем экипажем, я проводил его с Шамиссо на берег.
Лагедиак встретил нас на берегу, изумился выгружаемым сокровищам и был в восхищении от подарков, врученных ему самому. Я велел снести богатство Каду в жилище Рарика, где он его спрятал; островитяне, восхищаясь им, наверно, тайком уже соображали, каким образом присвоить его. Чтобы насколько возможно предохранить от этого Каду, я хотел предупредить всех. Лагедиак немедленно отправил двух глашатаев, которые прошли по всему острову и возвестили, чтобы все жители собрались. Им объявили, что Каду остается здесь, а я намерен сказать им нечто по этому поводу; в ожидании народ стал в круг, в середине которого находились я и Шамиссо.
Каду одевался между тем в жилище Рарика, чтобы в этом торжественном случае произвести сильное впечатление. Заставив ожидать себя некоторое время, он, наконец, вышел тихими шагами из дому; на нем была белая рубаха, голова накрыта соломенной шляпой, в правой руке обнаженная сабля. Жители Радака ужаснулись, когда он со смертоносным оружием важно вступил в круг и сел на сук дерева. Солнце уже закатилось, когда он начал говорить речь, которой его научили.
