Александр Майсурян - Другой Ленин
Любопытно, что именно в голодные 1918–1919 годы в столицах прославились знаменитые поэтические кафе: «Десятая муза», «Красный петух», «Музыкальная табакерка», «Стойло Пегаса» (и здесь тоже не обошлось без «конской» темы)… Пировали в них в основном подпольные торговцы и налетчики. Журналист Л. Василевский в 1919 году описывал, как выглядела эта роскошь эпохи «военного коммунизма»: стену московского кафе поэтов-имажинистов «Домино» украшал шокирующий лозунг «Господи, отелись!», а гвоздем убранства служили повешенные рядом черные штаны. «Мелькают элегантные, бледные, «кокаинного» типа девицы-кельнерши. Они пробираются между тесно по-коммерчески расставленных столиков, разносят мясные блюда, кофе, чай, печенье и самым буржуазным образом, хотя и сохраняя на лице маску небрежности и пресыщения, собирают чаевые деньги… На стойке высится холодная телятина, ломтики белого печения… Чьи желудки призваны удовлетворять все эти вещи? Присмотритесь к посетителям, и вам станет ясно, что литературы здесь крохотная горсточка — она жмется по углам и пьет пятирублевые стаканы чаю с сахарином. А «настоящий» гость, «сурьезный» — это кто угодно, только не писатели, не поэты, не люди духовных интересов…»
Но поэтические кафе все-таки обслуживали «элиту», а какой пищей мог в те годы порадовать себя простой человек? Московская эсеровская газета «Дело народа» в 1919 году рассказывала о знаменитом Сухаревском рынке — центре столичной торговли (очерк К. Буревого):
«Вот закусочный ряд… Люди трутся друг о друга; толкотня, давка. Приятно щекочущий запах жареного возбуждает аппетит. Кастрюльки, сковородки, целые баки шипят; варят, разогревают, поджаривают…
— Жареная колбаса горячая! Ветчина! Сало, сало!
— А вот горячая пшенная каша! Подходи! Давай, давай!..
Каша настоящая, хорошо так пахнет. Едят по 13–14 р. порцию. Можно достать рублей за 5–10 маленькую булочку, стакан горячего молока за 6–7 р., порцию жареной картошки с конским мясом за 15 р. Горячих пирожков и ватрушек очень много. Немало и охотников до этого лакомства… Встречаются даже самые настоящие белые лепешки и печенья. Много сала, ветчины… масла…
На столиках стоят громадные самовары, из которых публика угощается чаем и кофе. Сахар продается тут же: на двадцатку 8 кусков. Сластей много…
Пожилая дама в шляпе и пенсне продает картофельные лепешки:
— Берите, берите! 5 руб. штука!
А вот и краснощекие деревенские бабы. Они за хлеб наменяли уйму разнородных товаров и материй и с трудом, рассыпая и подбирая покупки, волокут их с сияющими лицами».
Продавая муку и хлеб, крестьяне и торговцы-перекупщики («мешочники») откровенно обогащались за счет обедневшего городского населения — и это вызывало у многих возмущение. Обыкновенный хлеб или муку купить было труднее всего. Сергей Раззява в 1919 году в том же «Деле народа» публиковал «Поэму о булке»:
Ах, булка, булка!
О ней, о пышной,
Горяченежной,
Как вздох степей,
Вздыхаю гулко,
Ропщу мятежно
(Хотя неслышно)
О ней, о ней!
Хочу упругой,
Стыдливо сдобной,
Румяно белой,
Что день, — сильней.
Слетаю вьюгой,
Куда угодно,
Как оголтелый,
За ней, за ней.
Отдам я слепо
И бестолково,
Сквозь смех и слезы,
Добро мое, —
И все совдепы,
И исполкомы,
И совнархозы, —
Все — за нее!
На карикатуре Алексея Радакова премьер Ленин (с ангельскими крылышками за спиной) по случаю Первомая 1918 года преподносил рабочему на блюде красный цветочек:
«— Вот, голубчик, кушай. Красная гвоздика. Твое любимое блюдо.
— Эх! К этому бы кушанью да гарнир из картошки, да говядины!!»
На рисунке художника Михайлова-Северного изможденная женщина в кокошнике (Россия) просила у Ленина: «Подай, кормилец, хлебца». Обложенный кипами подписанных декретов, тот отмахивался: «Подожди… Видишь, дело кипит».
Любопытно, что похожая сцена и вправду произошла во время одного из посещений Лениным бывшего завода Михельсона. Какая-то пожилая женщина сказала ему:
— Хлебушка бы нам дали побольше!
Он ответил:
— Да, хлеба у нас сейчас нет. Это правда. Но он у нас будет… Вот мы разобьем белых — и тогда будет у нас хлеб… А кто вам обещает немедленно хлеб? Враги… Но смотрите в оба: обещают хлеб, а дадут камень.
Сам Владимир Ильич тоже не был совершенно чужд мыслям о «булке». В декабре 1919 года он мечтательно заметил в разговоре с одним самарцем: «Да, Самара… Помню, какие там чудесные калачи выпекали! И сейчас, наверное, самарцы едят настоящий хлеб, а нам приходится довольствоваться суррогатом…»
В газетах 1918 года еще можно встретить рекламы средств против ожирения: «Ваш живот растет непомерно. Вы обрюзгли, стали сутулым, неизящным. У Вас вялость желудка… Наденьте эластичный мужской пояс… ожирение уменьшится». В печати 1919 года таких реклам уже не найти. Фельетонист Отсоли в журнале «Красный дьявол» бодро писал: «Некоторые болезни, как-то: черезмерная полнота, отсутствие аппетита, хандра, сахарная болезнь и т. д. совершенно исчезли из среды буржуазного общества».
Большевик П. Лепешинский вспоминал, как летом 1918 года принимал у себя дома Владимира Ильича с супругой. Хозяин угощал гостей самым шикарным по тем временам блюдом — пельменями из конины. Ленин ничего не имел против конины, он часто ел ее еще в ссылке и эмиграции и находил, что это «очень вкусно». «Но увы, — продолжал Лепешинский, — ни Ильич, ни Надежда Константиновна и не притронулись к нашему «роскошному» угощению. Наличность белой муки свидетельствовала о том, что здесь дело, по-видимому, не обошлось без сделки с каким-нибудь мешочником — а это по тому времени было очень предосудительной вещью, — и, по всей вероятности, оба моих главных гостя решили не изменять своим скромным привычкам, приноровленным к эпохе жестокой борьбы с мешочничеством». Ленин вежливо объяснил, что ему нездоровится, и поэтому есть пельмени он не сможет.
О том, какое отношение летом 1918 года вызывала подпольная торговля хлебом, можно судить по такому случаю. (Его описал оппозиционный «Синий журнал».) Какая-то торговка вздумала помимо молока продавать на базаре печеный хлеб. Возмущенная толпа выхватила каравай из ее рук и швырнула в реку… Вслед за хлебом в воду едва не полетела и сама торговка.
Между прочим, еще одна народная частушка тех лет «уличала» Троцкого и Ленина именно в этом неприличном преступлении — мешочничестве.
Ленин Троцкому сказал: —
Я мешок муки достал.
Мне — кулич, тебе — маца,
Ламца-дрица, гоп-ца-ца.
Порой Ленину приходилось, как и многим в те годы, пить дома морковный чай. По цвету этот напиток напоминал крепко заваренный настоящий чай, в нем даже чувствовался слабый сладкий вкус. Вместо сахара в чай часто добавляли сахарин.
