Саймон Моррисон - Лина и Сергей Прокофьевы. История любви
Святослав с Олегом делали все возможное, чтобы добиться освобождения матери; писали ходатайства генеральному прокурору и в Министерство внутренних дел (бывший НКВД)[530]. В июне 1953 года от своего имени и от имени брата Олег отправил первое из ходатайств Лаврентию Берии, вдохновителю репрессий и ГУЛАГа. Всего через несколько дней после этого Берия и сам был арестован – очевидно, по приказу Хрущева[531]. Во славу коммунистической партии Берия руководил массовыми убийствами, изобретал методы пыток и получал садистское наслаждение, насилуя женщин-подозреваемых. Братья вынуждены были отправить ходатайство о пересмотре Лининого дела этому чудовищу, и отказ пришел уже через несколько дней после получения. Берия даже не рассматривал письма, в которых шла речь о судебной ошибке.
Олег, как и полагалось, написал, что не замечал ничего подозрительного в поведении матери, а отец, «лауреат Сталинских премий и народный артист РСФСР», умерший 5 марта 1953 года, «к сожалению, не смог осуществить свое желание обратиться с просьбой от имени мамы»[532]. Весной 1954 года Лина сама отправила запрос о пересмотре дела и получила отказ, поскольку обратилась не к тому человеку – Шостакович уже не был депутатом Верховного Совета РСФСР.
Летом Олег отдыхал в Коктебеле, в Крыму, и познакомился с Лией Соломоновной[533], женщиной, которая два с половиной года была вместе с Линой в Абезьском лагере. От нее он узнал, что Лину перевели в подразделение с более щадящими условиями. Кроме того, Лине сократили срок. Святослав с Олегом почти ничего не знали о деле матери и не были уверены, когда Лину должны выпустить. «Ее приговорили к 20 годам, – написал Олег брату. – В соответствии с постановлением срок сокращен в три раза – вот и считай, – хотя это все равно много»[534].
Однако была и хорошая новость – в новом лагере заключенных не отправляли на тяжелые работы. «Это, конечно, не санаторий», – объяснила Лия Олегу. Лагерь переполнен, условия отвратительные, но, «по крайней мере, не каторжный»[535]. После шести трудных лет жизнь наконец стала легче. Лина выполняла канцелярскую работу и пела народные песни – последние считались частью идеологического воспитания заключенных. Лина обучала пению трех женщин, разучивая с ними оперные арии. Ей разрешили читать газеты и книги – некоторые даже на иностранных языках. Это, конечно, были существенные послабления, однако и теперь Лина в каждом письме просила сыновей сделать все, «вытащить ее отсюда»[536].
После смерти Сталина от кровоизлияния в мозг новый советский лидер, Никита Хрущев, первым делом занялся рассмотрением совершенных им преступлений. Хрущев осудил репрессии, совершенные режимом, – сначала была создана комиссия по пересмотру дел заключенных, страдавших тяжелыми заболеваниями, затем в 1956 году на XX съезде КПСС был прочитан «секретный доклад» «О культе личности и его последствиях», который был посвящен осуждению культа личности Сталина. Лия сказала, что комиссия не рассматривала дело Лины, хотя та вполне попадала под определение «больной» – Лина страдала от артрита и хориодита, воспаления сосудистой оболочки глаза. Олег должен быть доволен, сказала Лия, что его мать относительно крепка и здорова, а значит, в состоянии дождаться освобождения.
20 сентября 1954 года Олег решил предпринять новую попытку повидаться с матерью. У него было четыре свидания с Линой, каждое из которых длилось три часа. Она не сильно изменилась, даже не поседела. Олег впервые услышал историю ее ареста и узнал, каким образом ей вынесли приговор – в результате «несправедливых обвинений (мы такого и вообразить не могли) и чудовищного коварства»[537]. Он вздохнул с облегчением, узнав, что ее жизнь за последний год стала легче – хотя «все относительно» – и есть надежда, что по состоянию здоровья Лину переведут в лагерь для инвалидов, расположенный ближе к Москве[538].
Спустя шестнадцать месяцев, 5 января 1956 года, Лина отправила телеграмму, в которой сообщила сыновьям, что ожидает отправки в лагерь в Мордовию. Лагеря в Абези были ликвидированы. Теперь она будет находиться всего в 8-10 часах езды от Москвы. В том же месяце ее перевели в один из трех женских лагерей для пожилых и имеющих проблемы со здоровьем. Располагался лагерь в Явасе, примерно в сорока километрах от Потьмы, поселка, численность населения которого в настоящее время насчитывает 4100 человек. Министерство внутренних дел фактически закрепило за Явасом почтовый адрес только в мае 1948 года, через три месяца после того, как Сталин приказал начать строительство особых лагерей и тюрем, предназначенных для якобы опасных политических преступников. Теперь Лине следовало писать и отправлять посылки на почту Яваса, ей был присвоен номер 385/14.
До смерти Сталина и начала ликвидации ГУЛАГа в 1954 году большинство из примерно 3 тысяч женщин в Явасской зоне – общая численность заключенных составляла 23 тысячи человек – трудились на фабриках и заводах, на животноводческих фермах и в колхозах. Тех, кто отлынивал от работы, били, часами заставляли маршировать, лишали сна. На протяжении многих лет рабочие, не получавшие жалованья, производили все, от обуви до костяшек домино и железнодорожных шпал. В женских лагерях от работы освобождались только беременные и кормящие; для матерей с младенцами предназначались отдельные бараки. Хотя мужчины и женщины жили в разных бараках, они могли общаться между собой. В летописи ГУЛАГа сохранились многочисленные свидетельства о гомосексуальных и гетеросексуальных связях, об удачных и неудачных беременностях. Были даже супружеские пары, жившие вместе в отдельных помещениях. Лина опять работала на швейной фабрике, но уже семь дней в неделю, а не шесть, как на Севере.
Когда в 1956 году Лину перевели в Мордовию, заключенных сначала привозили в Потьму, осматривали, регистрировали и уже потом отправляли к месту назначения в теплушках – утепленных вагонах[539]. В других частях Советского Союза вагоны такого типа использовались для перевозки скота; здесь в них перевозили людей. В теплую погоду дверной проем оставляли открытым для вентиляции, но в него вставлялся поперечный брус. Кроме того, устанавливали металлические решетки, чтобы заключенные не могли ни выпасть на ходу, ни сбежать. Первое лагерное подразделение в поселке Молочница, в 15 километрах от Потьмы, было мужским. Через 3 километра располагался поселок Сосновка, лагерное подразделение для мужчин, получивших пожизненное заключение, а за Сосновкой – поселок Леплей, для иностранцев, лиц без гражданства и бесчисленного множества прокуроров и судей, обвиненных в заговоре с ними. Далее шли Ударный, Парца, Озерный и другие мужские и женские лагерные подразделения и так до Барашева, где находились больница и морг.
