Ю. Куликов - Сподвижники Чернышевского
До 1906 года продолжалась его служба в морском ведомстве. Двадцать два года политической летаргии, оправдание которой он искал в пользе своей службы для родины, закончились уходом Обручева в отставку в чине генерал-майора.
Судьба обоих Обручевых, бывших друзей и сподвижников Чернышевского, была судьбой людей, не вынесших удара, который нанес царизм революционному движению 60-х годов, первому «революционному натиску». Для Владимира Обручева он явился большой личной драмой. И когда настало время подвести итоги жизни, отыскать в ней самые светлые воспоминания, старый генерал обратил взор к эпохе «Современника» и «Великорусса».
В конце своего пути, склонясь над мемуарами у письменного стола, он вновь испытал суровый упрек жизни. Его мечта рассказать потомкам о «Великоруссе», о борьбе революционеров 61-го года оказалась неосуществимой. В стране все еще царил деспотизм, от борьбы с которым он отошел с болью и мукой.
«Словом, ясно… если я теперь не заставлю себя написать то, что… должно быть написано, то оно так и уйдет со мной в могилу. А это было бы нежелательно, так как мне пришлось быть прикосновенным к обстоятельствам, которые не должны быть забыты и без моего свидетельства неизбежно будут искажены… Но… наиболее важное из того, что я имею сказать, не скоро еще может быть оглашено… Об Н. Г. Чернышевском и М. И. Михайлове еще не наступило время говорить… Путешествие Н. А. Серно-Соловьевича было, кажется, неблагополучно… Мне рассказывали, что он умер почти тотчас по приезде в Иркутск… Я назвал Некрасова… потому, что его можно называть. Никого больше не назову…» — перо выпало из рук семидесятипятилетнего Обручева. Он умер в 1912 году.
Знаменательно, что с первым словом об этом человеке обратился к потомству сам Чернышевский. Героем романа «Алферьев», к которому Чернышевский приступил в Петропавловской крепости тотчас после «Что делать?», не случайно был избран Владимир Обручев. Вдохновенны пламенные слова, посвященные автором своему младшему соратнику:
«Милый друг! Мы шли по одной дороге. Под Вами оборвалась крутизна; я продолжал итти, гордясь тем, что цел, отчасти стыдясь того, что цел, — не очень долго: и подо мною оборвалась крутизна. И вот оба лежим разбитые. Это ничего, мы оба выздоровеем, опять пойдем своей дорогой, одной дорогой… А мне хотелось бы, чтобы и это время разлуки не пропало даром для нашей дружбы. И вот мне вздумалось показать Вам, как я понимаю Вас, как я ценю Вас».
Тайну «Великоруса» и его Комитета начал открывать тот, кто лучше всех знал ее и имел на нее право, — «великорусский демократ» Чернышевский.
Ю. Куликов
ПЕТР ЗАИЧНЕВСКИЙ
Агитатор
Подольск. Люди в заплатанных зипунах и в рубахах навыпуск плотно сгрудились у крыльца единственного в городе двухэтажного дома.
Тучный господин в мундире коллежского советника что-то говорил собравшимся, изредка оборачиваясь к исправнику, стоявшему рядом на крыльце. Поодаль, возле нарядной коляски, вытянулись во фронт квартальный надзиратель и несколько будочников.
Молча, без шапок слушали крестьяне оратора. Им давно были знакомы и это обрюзгшее лицо и холеные руки. Даже мальчишки» знали князя Оболенского, богатого землевладельца, уездного предводителя дворянства, обладателя не одной тысячи крепостных душ.
Чрезвычайный сход в Подольске был созван по его распоряжению. Причину никто не объяснил, и потому каждый теперь старался пробраться поближе к крыльцу.
— С вами, друзья мои, будет все улажено по закону, — раздавался елейный голос князя, — уставные грамоты[16] в имениях составят полюбовно, по доброму согласию. Государь в каждом уезде поставил мировых посредников и указал им строго следить, чтобы земля между помещиками и крестьянами делилась по справедливости, чтобы в обиде никто не был. А ныне, — продолжал оратор, — повелевается открыть повсюду сельские и волостные выборные крестьянские управления. Опекать их поручено опять-таки мировым посредникам.
— А что, эти самые… мировые из мужиков, что ли, аль из чиновников будут? — крикнул из толпы кто-то.
— Избираются они из честных и добропорядочных землевладельцев уезда, — повысил голос предводитель. — Вот мы и собрали вас, чтобы представить посредников. Господин Поленов, господа Давыдов, Вердеревский, Демидов, пожалуйста!
На крыльцо поднялись четыре человека. Трое были в штатской одежде, один в офицерском мундире. Крестьяне рассматривали посредников с явным недоверием, словно фальшивый товар. Неловкое молчание затянулось.
— Перед вами исполнители государевой воли, защитники законности, ваши благодетели, — заговорил, наконец, князь Оболенский. — Воля, объявленная государем, — это святое слово, его нельзя толковать так, будто все теперь дозволено. Бог учит чтить государя и повиноваться властям.
— Волю сказали, а на барщину сызнова гонят! — раздался тот же голос.
Толпа вдруг ожила, зашумела.
— А выкуп-то, выкуп неслыханный, кому за землю платить? Все нам, мужикам!
— А лучший наш выгон пошто огораживают?
— Управляющий снова оброк требует!
Исправник загремел ножнами сабли. По его знаку на крыльцо кинулись будочники. Они стащили со ступеней старика, который тянулся к предводителю.
Оболенский поднял руку.
— Не будем препираться, — пропел он медовым голосом, — я сказал ведь… господа посредники для того и поставлены, чтобы законным путем разрешить споры. Прежде я был вашим отцом и благодетелем, теперь они. Во мне вы прежде находили барина и защитника, теперь найдете в них. Ну, а сейчас идите с миром домой. Готовьтесь в труде и молитве к устройству нового сельского и волостного управления.
Речь окончена. Предводитель спустился с крыльца, направляясь к коляске. На дрожках поместилась свита. Поезд тронулся, его замыкали полицейские. Через минуту вдали слышалось лишь цоканье копыт.
У крыльца наступила тягостная тишина.
— Ну, дед, что ж не выложил напрямки, чего хотел? — прервал молчание высокий чернобородый крестьянин, обернувшись к старику, тому самому, которого стащили с крыльца.
— Да ведь, чай, слыхал исправника, покуда князя ожидали? «Будете, — говорит, — супротивничать, всех перепорю». А будошники-то? Они что злые псы!
Толпа снова загудела.
— Твоя правда, дед. У них сила, не у нас.
— Ан нет… Не у них! — раздался сочный молодой голос.
Все встрепенулись. Юноша в красной рубахе поднимался на каменные ступени. Ветерок шевелил русые кудри, полуденное солнце освещало простое круглое лицо с высоким лбом и темными умными глазами.
