Антанас Венцлова - В поисках молодости
Стихотворение было написано под Каунасом, где Борута несколько лет назад выстроил домик на холме. За окнами домика белела заснеженная долина.
В конце февраля здесь, подальше от охранки, мы собрались поговорить о судьбе Литвы и своих задачах в грозный исторический момент. В совещании участвовали Цвирка, художник Стяпас Жукас, Марцинкявичюс, Корсакас, Шимкус, Микенас, Жилёнис. Наш разговор в основном шел о «культурной политике» клерикалов, об их наглости в выдвижении своих сторонников. Шимкус горячо объяснял, что как клерикалы, так и фашисты всегда объединяются против левых сил. Микенас говорил, что в это опасное время задача искусства — служить народу. Было ясно, что этот скульптор недюжинного таланта все глубже задумывается над местом художника в борьбе двух миров и без колебаний сворачивает налево. Марцинкявичюс, начавший свой литературный путь в правой печати, теперь часто встречался с Цвиркой, Борутой, и его взгляды изменились. В своем творчестве он тоже все острее критиковал буржуазную действительность. К сожалению, условия его жизни были особенно трудны, и последний свой роман «Крепостные», надеясь на большой гонорар, он отдал «Обществу святого Казимира». Марцинкявичюс жаловался, что католические издатели требуют выбросить из его романа ксендза, который прижил детей со своей хозяйкой. Мы советовали Марцинкявичюсу не иметь дел с клерикалами. Я говорил о том, что нам следовало бы собираться чаще, выработать план действий и, где только возможно, давать идейный отпор реакционерам.
Сама жизнь заставляла нас объединяться, советоваться, искать общих путей в борьбе за нужды своего народа.
А Вильнюс в эти дни снова начал превращаться в культурный центр Литвы. Писатели решили, что литературные премии на этот раз должны быть вручены в Вильнюсе. И вот в начале марта литовские писатели впервые собрались на свой праздник в колонном зале Вильнюсского университета.
Премии вручал ректор университета Миколас Биржишка. Многим из собравшихся показалось странным, что государственную премию дали не самому видному литовскому писателю Креве за его значительную новую книгу «Колдун», а правому поэту Бернардасу Бразджёнису. Все хорошо помнили, что клерикальная печать упорно критиковала Креве (он стал ненавистным для них человеком) и ратовала за Бразджёниса. Почитатели Креве (не только «левые») подготовили приветственный адрес Креве с множеством подписей, который тут же прочитали. Клерикалы расценили это как демонстрацию против их лауреата и издевались в своей печати над Винцасом Креве.
По случаю вручения премий был устроен литературный вечер, на котором я прочитал стихотворение «Сквозь дым войны». У правых это вызвало ярость, — не упоминая фамилии, меня в газете обвинили во всех смертных грехах.
Весной исполнилось десять лет со дня смерти Маяковского. Ни одного советского поэта мы не любили так, как Маяковского. Многие из нас — Цвирка, Борута, Корсакас и я — написали большие статьи, в которых рассказали о влиянии Маяковского на нашу литературу, а меж строк старались сказать и больше. Юозас Микенас вылепил барельеф поэта. Мы решили в одном из самых больших залов устроить вечер памяти Маяковского. Но он, к сожалению, не состоялся. «Вам, наверное, уже известно, — писал Цвирка своему другу М. Аплетину в Москву, — что вечер памяти Маяковского не состоялся. В последнюю минуту, когда все уже было готово, начальник полиции уезда запретил его. Правда, нам сообщили, что вечер можно провести, но с условием, что полиции будут предъявлены все тексты докладов о Маяковском и тексты его стихотворений, которые будут читать со сцены, и если вечер проведут с пригласительными билетами, в закрытом зале. Мы решили, что декламировать обкорнанные полицией стихи Маяковского при закрытых дверях — настоящая казенщина. Поэтому мы пока отложили наш вечер.
Подобные действия органов власти доказывают, что буржуазия ненавидит и боится Маяковского, поэтому прогрессивная общественность, интеллигенция, писатели еще больше любят его».
Только теперь Юкнявичюс выпустил в Каунасском театре премьеру «Топаза», который я перевел еще в Клайпеде. Постановка отличалась антикапиталистической направленностью, и правые газеты начали было приставать к режиссеру. Но было неудобно запретить европейскую пьесу, с триумфом обошедшую сцены всего мира…
В четвертой книге альманаха «Просвет» я напечатал и свои стихи «Сквозь дым войны». Как и каждое издание, наш «Просвет» перед выходом из печати побывал у цензора. Все, что хотел, он вычеркнул, все, что хотел, — оставил. Четвертая книга альманаха уже продавалась в книжных лавках.
И вдруг меня вызывает директор гимназии и заявляет: министр просвещения сообщил, что за стихотворение «Сквозь дым войны» (я увидел, что альманах лежит на столе директора) я уволен с работы.
Как? Почему? Эти стихи были написаны чуть ли не в 1931 году, они предназначались для последнего, не вышедшего номера «Третьего фронта». Потом под названием «Неизвестный солдат» я попытался было напечатать его во второй книге альманаха «Труд». Теперь я опубликовал его потому, что опасность войны угрожающе росла; мне казалось, что надо во весь голос кричать о войне, империализме и фашизме. Директор сказал, что меня понимает, но ничего поделать не может. Шепотом он добавил: насколько он понял, это указание самого президента, и даже министр не может его изменить…
Что ж, я снова безработный. Теперь дело труднее, чем когда-то в Министерстве сельского хозяйства. Дома меня ждут жена и сын…
Я узнал некоторые подробности о своем увольнении. А они таковы. Известный генерал Нагявичюс сломал ногу и лежал в больнице. Его проведать в больницу прибыл Сметона. На столике Нагявичюса у кровати лежали книжные новинки, в том числе и «Просвет». Нагявичюс в страшном возмущении заговорил, что у нас публично проповедуют большевизм, и как доказательство этого показал Сметоне мои стихи. Тот прочитал, и очень может быть, что у него волосы встали дыбом. Вернувшись из больницы, Сметона вызвал министра просвещения и сказал, что невозможно оставлять в школе человека, который пишет «такие» стихи. Министр просвещения, разумеется, тотчас же выполнил приказ президента.
Самое странное, что мне попало за произведение, пропущенное цензурой. Вряд ли наказывали авторов в подобном случае. Но ведь генерал и президент стояли выше закона, а я, как и другие граждане Литвы, не пользовался особыми правами в своем государстве. Этот приказ я не мог обжаловать…
Все-таки нашлись люди, которые хотели заступиться за меня. Позднее я узнал, что, кажется, Винцас Миколайтис-Путинас и София Чюрлёнене-Кимантайте ходили к Сметоне и просили вернуть меня на работу. Но это не подействовало. (Позднее Пятрас Цвирка писал об этом событии в своей статье «Как отбирать людей», написанной уже после побега Сметоны за границу: «Просьбы учеников, родительского комитета, отдельных граждан не подействовали. Министр просвещения не передумал. Когда к Сметоне явилась делегация литовских писателей, «вождь» категорически отказался вернуть преподавателя в гимназию и добавил: «Насколько мне известно, ваш учитель не без способностей… А человек со способностями и так не пропадет».)
