Антанас Венцлова - В поисках молодости
— Вы уже записались на курсы? Я уже выучил несколько слов.
Некоторые лавочники, не дожидаясь приказа, сами сменили польские вывески на литовские.
Как много чепухи говорили о Вильнюсе у нас! Интересно проверить все эти слухи у самих вильнюсцев.
— Тиф? Дифтерит? Нет, об этом в Вильнюсе никто не слышал.
— Голод? В городе, конечно, кое-чего не хватает. Но, кажется, никто еще с голода не умер. Лавочники припрятали большинство товаров, когда вошла Красная Армия, поэтому многого стало не хватать. Кроме того, спекулянты все скупают. Но в деревне продуктов не меньше, чем обычно. Поляки почти не успели реквизировать, а большевики у мужиков ничего не взяли — только у помещиков.
* * *По улице Мицкевича все еще идут литовские войска. Катятся: танки, пушки, грузовики, скачут кавалеристы, шагает пехота. Площадь Ожешко не пройти — тысячные толпы слушают речи на литовском, польском, белорусском, еврейском языках. Это слово командующего литовскими вильнюсскими войсками генерала Винцаса Виткаускаса и приветствия вильнюсцев. Сумерки, туман и моросящий дождь не могут разогнать толпы, кричащие и бросающие цветы. Едва увидев в толпе литовца, вильнюсцы со всех сторон окружают его и спрашивают на разных языках:
— Когда можно будет поехать в Каунас?
— Какой будет курс злотого?
— Будут ли делить поместья?
Женщина держит за руку девочку примерно шести лет. Дочка по любому случаю кричит: «Вале!»
— И ты уже литовка? — спрашивает по-польски мать.
— Да, мама, — всерьез отвечает девочка.
* * *Я не буду описывать исторические торжества Вильнюса. Добавлю несколько штрихов, чтоб закончить эти заметки.
Острабрама. Вечер вступления литовских войск в Вильнюс. Холодно. Моросит дождь. Сотни две поляков с шляхетскими усами, жены бюрократов в мехах, чтоб не схватить насморка. Большинство мужчин еще не успели снять польскую военную форму. С образа Марии свешивается литовский флаг. Поляки, охваченные религиозным экстазом, молятся — жутко, страшно, словно собираясь умереть. Нетрудно расслышать в их словах плач по погибшей Польше и надежду вернуть снова привилегии, поместья и хорошо оплачиваемую службу. Но Мария равнодушно выслушивает эти истерические вопли, и, когда мы поворачиваем обратно, еще издали слышна эта страшная молитва.
* * *29 октября. Гора Гедиминаса… Сотни людей поднимаются на нее — многие впервые в жизни — и молча глядят на Вильнюс, который распростерся внизу, — вечный город Литвы, такой прекрасный, такой непохожий на города соседних государств, словно жемчужина из далекой Италии, заблудившаяся под северным небом. Как близок он сердцу! Крыши и башни костелов, дворцы, колонны и статуи — удивительное литовское барокко и готика — все это привлекает к себе мысли и душу литовца. Городской муравейник — кварталы бедноты, гетто — поражает нищетой, а дворцы польских аристократов, ксендзов, епископов и монастырские строения занимают целые кварталы. Этот Вильнюс полон преступного неравенства, полон социальных и национальных несправедливостей, предрассудков и панского безумия. Нелегкая борьба предстоит всем тем, кто жаждет увидеть Вильнюс не только прекрасным, но и счастливым, зажиточным. Кнут папского гнета уже сломан, но, может быть, он еще попытается подняться. Литовский народ должен постоянно следить за тем, чтобы никогда больше не вернулся тот гнет, под которым столько лет прожил Вильнюс».
…Мы с Элизой очень обрадовались, когда наконец нашли двухкомнатную квартиру в Верхней Фреде, на той же улице, где живут мой тесть и Цвирка. Квартира устроена в конюшне, где владелец дома раньше держал лошадей, чтобы ездить в Каунас. Комнаты темные, тесные, но вокруг много деревьев, чистого воздуха. Мы надеялись, что сыну здесь будет хорошо. По соседству жил Пятрас, и теперь мы проводили вместе много часов, когда я возвращался на автобусе с работы, — мы гуляли по тенистым улочкам Верхней Фреды, по Ботаническому саду, говорили о политике и гадали, что же будет дальше.
Вышла из печати книга моих рассказов «Ночь». Читатели и критика встретили ее хорошо. Некоторое время спустя книга получила даже премию типографии «Луч» в две тысячи литов, которые поправили мое пошатнувшееся финансовое положение (несколько путешествий опустошили мой карман).
Весной 1940 года всех нас порадовало новое явление в прогрессивной литературе. Это была книга рассказов мало известного до той поры молодого писателя Юозаса Балтушиса. В своем сборнике «Неделя начинается хорошо» Балтушис писал в основном о жизни рабочих, писал по-новому, сочно, талантливо, и казалось, что это работа опытного мастера. Я уже и раньше, кажется с 1932 года, встречался с этим курьером Общества распространения печати, а позднее — рабочим типографии. Немало рассказывал мне про него Борута, который первый заметил способности Балтушиса. Казис ему много помог книгами и литературными советами. Балтушис казался скромным, трудолюбивым и упорным человеком. Он рассказывал мне эпизоды из своей недолгой, но трудной биографии, и рассказывал так образно, что я не мог слушать его без восхищения. Мы радовались, что Юозас Балтушис пришел в литературу иным путем, чем мы, — можно сказать — прямо от кулацкого стада и от сохи, пройдя крестный путь батрака и рабочего. В его крепком рукопожатии, во взгляде прищуренных глаз чувствовались мужицкая сила, осторожность, хитрость и мудрость. Это был молодой старик. Молодой по возрасту, старый по жизненному опыту.
Шли дни, сумрачные и тревожные. Европа все больше катилась в ад войны. Изредка мы слышали по радио истерический лай Гитлера — он рядился миролюбцем, поносил западных плутократов, пел о своих победах.
А в Литве?
Литовское правительство продолжало вести антисоветскую политику, оно искало помощи против нового нежеланного союзника в военном договоре Прибалтийских республик, в укреплении связей, особенно торговых, с Германией. А рабочие, которыми руководила Коммунистическая партия, чувствовали, что настало время развернуть борьбу за хлеб и работу, за демократию и свободу. Самым ярким проявлением этой борьбы было столкновение с полицией рабочих и безработных в Лампеджяй, в котором участвовало две тысячи человек и которое тотчас же поддержали каунасские фабрики забастовкой протеста. Сметона продолжал вести секретные переговоры с Германией, целью которых было отдать Литву нацистам и выторговать для себя привилегии — главное, сохранить в целости свое имущество.
Казис Борута писал в эти дни в стихотворении «Братьям-поэтам»:
Земля небольшая,
поэтов — чуть-чуть,
и те —
воробьями
в навозе живут.
Один бы хоть начал
от ужаса выть
и жить
как поэт,—
по призванию жить.
Службенку,
халтурку
постыло тяни…
Обычные.
серые, скучные дни.
Никто
ведь не пустит
пулю в лоб,
не скажет никто
великих слов.
Стихотворение было написано под Каунасом, где Борута несколько лет назад выстроил домик на холме. За окнами домика белела заснеженная долина.
