София Старкина - Велимир Хлебников
Спасскому Хлебников посвятил стихотворение:
Так, душу обмакнув
В цвет розово-телесный,
Пером тончайшим выводить.
Как бисер, паучки блестят водою пресной.
Ты кистью, я пером
С тобой вдвоем,
И воробей подслушивает мысли
Летунчики, летящие за выси.
(«Евгению Спасскому»)
Митурич заботился о поэте, часто приносил ему от Исаковых обеды, снабжал табаком-самосадом. И все же чувствовалось, что Хлебников устал. Устал от постоянного безденежья, от невозможности напечатать свои произведения, от жизни у чужих людей, по чужим углам. Устал от мучившей его уже более полугода лихорадки. Устал от одиночества и непонимания. Одно из стихотворений этой поры имеет характерное название — «Одинокий лицедей». Еще в 1916 году в прозаической вещи «Ка» Хлебников написал: «Хорошо, — подумал я, — теперь я одинокий лицедей, а остальные — зрители. Но будет время, когда я буду единственным зрителем, а вы лицедеями». Образ «одинокого лицедея» прочно связывается Хлебниковым с его собственной судьбой.
И пока над Царским Селом
Лилось пенье и слезы Ахматовой,
Я, моток волшебницы разматывая,
Как сонный труп, влачился по пустыне,
Где умирала невозможность,
Усталый лицедей,
Шагая напролом.
А между тем курчавое чело
Подземного быка в пещерах темных
Кроваво чавкало и кушало людей
В дыму угроз нескромных.
И волей месяца окутан,
Как в сонный плащ, вечерний странник
Во сне над пропастями прыгал
И шел с утеса на утес.
Слепой, я шел, пока
Меня свободы ветер двигал
И бил косым дождем.
И бычью голову я снял с могучих мяс и кости
И у стены поставил.
Как воин истины я ею потрясал над миром:
Смотрите, вот она!
Вот то курчавое чело, которому пылали раньше толпы!
И с ужасом
Я понял, что я никем не видим,
Что нужно сеять очи,
Что должен сеятель очей идти!
В последних строках ясно чувствуется перекличка с пушкинским стихотворением «Свободы сеятель пустынный…»:
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…
Хлебников продолжал бороться за издание «законов времени». Ближе к лету, накопив денег, он собрался поехать в Астрахань, где жили родители и Вера. Там, несмотря на ссоры и споры с отцом, Хлебников чувствовал себя дома. Он понимал, что родители по-прежнему переживают за него, страдают от его бесприютности и неудавшейся, с их точки зрения, жизни. Хлебников рассказал Митуричу о своей семье, о сестре Вере, художнице.
Уже после смерти Хлебникова Митурич познакомился с Верой, и в 1924 году они поженились. В 1925 году у них родился сын Май, ставший, как и его родители, художником. Ныне Май Петрович Митурич-Хлебников является хранителем семейного архива. У других братьев и сестер Хлебникова детей не было. После смерти Екатерины Владимировны (старшей сестры) родители Хлебникова переехали в Москву к Вере, зятю и внуку. Там они и умерли: Владимир Алексеевич в 1934 году, Екатерина Николаевна — в 1936-м.
Хлебников, как и раньше, не умел распоряжаться деньгами. Получив гонорар, мог накупить на все деньги сладостей. Но весной 1922 года он попросил Митурича отправить немного денег в Астрахань Екатерине Николаевне. «Тогда, — сказал он, — у меня развяжется узелок». Эти деньги оказались последним приветом матери от сына.
Хлебникова начинает тяготить и то, что он носит одежду с чужого плеча. Изношенный серый костюм и такой же изношенный тулупчик, доставшиеся ему от Маяковского, теперь Хлебникову неприятны, хотя раньше он таких мелочей не замечал. Однажды они шли с Митуричем по Кузнецкому и Хлебников остановился у витрины с костюмами. «Я бы не отказался иметь такой костюм, — сказал он. — Мариенгоф хорошо одевается». Митурич принялся утешать друга, говоря, что его костюм «соткан из нитей крайностей нашей эпохи», но Хлебникова это не утешало. Он стал все чаще раздражаться, причем раздражали его порой те самые люди, которые заботились о нем.
Он был совершенно измучен лихорадкой. Приступы становились все чаще и чаще. Спасский пишет, что во время приступов он наваливал на себя все, что возможно, но его так трясло, что кровать под ним начинала двигаться. Комната Спасского была в подвальном помещении, сырая и темная, и там больному человеку находиться было практически невозможно. Во время одного из самых сильных приступов больного приютили у себя на несколько дней супруги Куфтины. Оба они были образованные люди, не чуждые литературе и музыке. Они не побоялись взять к себе больного с лихорадкой, но через несколько дней, когда ему стало лучше, Хлебников сам отправился «домой», к Спасскому.
Прошло еще немного времени, и Хлебников вновь остался бездомным: к Спасскому приехала жена, и надо было освобождать комнату. На помощь вновь пришли Куфтины. Они предоставили свою комнату Хлебникову, а сами уехали. Он понимал: нужно принимать какое-то решение, долго так продолжаться не может. Больше всех переживал за своего друга и учителя Митурич. Он изо всех сил старался скрасить мрачное существование Председателя земного шара. С его помощью у Исаковых необычным образом справляли Пасху. Митурич рассказывает: «У Исаковых оживление. Достали творог, и сооружается творожная пасха. Я сделал для нее форму четырехгранной пирамиды, на каждой стороне которой вытеснены эмблемы вер: христианский крест, буддийский — след Будды, магометанский — серп месяца и „будетлянский“ — ветви двоек и троек. Было вино — всем по маленькой рюмочке — и пирог. Стараниями Анны Осиповны Велимир сидит в чистом белье по обыкновению с поднятым воротником пиджака. За столом острит Петр Константинович, идет мирная праздничная при солнечном дне за большим столом со скатертью еда. Потом закурили, пили чай. Хороший был день в это ненастное время. Ах, если бы побольше таких деньков было в то время, и все было бы иначе».
Вскоре Митуричу удалось выхлопотать для Хлебникова бесплатный проезд до Астрахани, но ехать можно было только через две недели. В это время кардинально изменились обстоятельства у самого Митурича: он получил бессрочный отпуск и мог покинуть Москву в любое время. Он сразу же решает ехать в Новгородскую губернию, где жила его жена с двумя детьми. Жена, Наталья Константиновна, работала там учительницей, у нее были свой огород, корова, так что детям там жилось гораздо лучше, чем в полуголодной Москве. Но Митурич не мог оставить и Хлебникова: Куфтины должны были скоро вернуться, и жить больному поэту было больше негде. Митурич предложил Хлебникову ехать с ним в деревню, с тем чтобы недели через две вместе с ним ехать в Астрахань или же впоследствии отправить туда его одного.
