Татьяна Андреева - Прощай ХХ век (Память сердца)
Время перемен очень сложное время, оно испытывает человека, показывает ему, на что он способен. Оказалось, что это мое время, что я люблю сопротивляться, бороться, побеждать, искать и находить новое. Жаль, что мне не тридцать или хотя бы сорок, да даже пятьдесят лет. Я бы сейчас построила свое собственное дело.
Родившись в средине двадцатого века, я ощущаю себя временным мостиком между двумя веками и между несколькими эпохами, средством передачи впечатлений и мыслей, возникавших у меня в течение жизни, как у среднестатистической женщины. Я не великая и не гениальная, но, может, кто-то найдет во всем написанном отражение своих мыслей и чувств, своих жизненных впечатлений, и в нем поднимется теплая волна воспоминаний о своей далекой юности и не очень далекой зрелости. Может быть, этот виртуальный человек поймет и оценит то, что происходило в его жизни по-новому, и увидит, что жизнь, какая бы она ни была, прекрасна, нужно только хорошенько присмотреться. Нужно любить, быть благодарным за все и очаровываться людьми и самой жизнью. Однажды, много лет назад я пожаловалась Володе Шваркову, что разочаровалась в одном человеке, и он сказал мне: «Не очаровывайся — и не будешь разочаровываться!» Тогда я подумала, что он, наверное, прав. Сейчас я точно знаю, что это не так. Я всегда очаровывалась людьми и, конечно, иногда разочаровывалась. Но лучше влюбляться в людей, подчас ошибаясь, чем оставаться равнодушной и лишать себя и других ярких красок жизни, буйных фантазий, нежных чувств, полета мысли, радости и слез, счастья и горького похмелья. Да здравствуют разочарованья, ведь за ними следуют новые очарованья!
А как прекрасно великое чувство благодарности! В молодые годы мы не можем полностью оценить то добро, которое нам делают другие люди, часто принимая его как должное. Мы не можем осознать ценность дружбы и любви, которые нам дарят другие. И только в зрелом возрасте понимаем, что доброта и дружеское участие того или иного человека оставили в нашей душе неизгладимый след, отозвавшийся во всей нашей последующей жизни, и какое счастье, если мы успеем это понять, оценить и сказать спасибо! Это повествование и было задумано, как рассказ обо всем хорошем, что было в моей жизни в моем двадцатом веке, и как благодарность всем тем, о ком здесь написано. Благодарность и низкий поклон, потому что они сделали мою жизнь такой полной и интересной.
Отражением в чистом пруду (рецензия с сайта «Проза.Ру»)
Заголовок повести Татьяны Андреевой «Прощай, XX век» не вызвал у меня большого энтузиазма. Кто же не знает, что XX век кончился?
Но с первых же строчек осторожность сменилась удивлением. Очень грамотный, интеллигентный стиль — я бы сказала, «серебряного века». Так писали дворяне, русское зарубежье. Вот, например:
«О чудо, память! Это — осуществленная мечта человека о путешествии во времени.
Я хочу, чтобы мой читатель ощутил, что жизнь прекрасна всегда и что это одновременно дар Божий и испытание. Стоит только попробовать вспомнить хоть что-нибудь из самого далекого прошлого, и воспоминания потянутся одно за другим, и вспомнятся события, впечатления, краски и запахи, которые, казалось бы, пролетели мимо и канули в забвение…»
Или вот такое:
«Мне всегда везло на друзей. Одни появлялись и вставали рядом со мной, переплетая свою жизнь с моей, становясь частью меня, иногда становясь ближе родственников. Другие проходили рядом, по касательной линии, как космические тела, выходящие на мою орбиту, но потом, притянутые более крупными планетами, отрывались и удалялись от меня в иные миры. Дружба — это любовь без страсти, чистое пламя, в котором не сгорают и не коптят, а дарят друг другу свет и тепло».
И это в наше-то, как говорится, «мультимедийное» время!
Не случайно, наверное, считается, что в провинции, в тишине, люди умеют «остановиться, оглянуться» и, как отражение в чистом пруду, узреть главное.
Повесть Андреевой читается легко. События набегают ненавязчиво, как волна на речной песок, ими можно любоваться:
«Я где-то слышала, что человек начинает помнить себя с трех лет. Мое первое воспоминание приобрело форму зрительного образа. Там, где я была, мерцал неяркий темно-красный свет. Через много лет я рассказала об этом маме, и она вспомнила, что… в Польше, где я родилась после войны и росла первые полтора-два года, в доме, где мы жили, на окнах висели вишневые шторы из тяжелого шелкового бархата. Их задергивали днем, чтобы свет не мешал мне спать».
Очень наблюдательно, «вкусно» описывает автор самые прозаические вещи, десятилетиями сохраняя свежесть восприятия:
«…Молоко на рынке было цельное, неснятое (значит, с него не были сняты перед продажей сливки) и по этой причине необыкновенно густое, жирное и желтоватое на вид. Молочницы наливали его в вашу трехлитровую банку похожим на высокий стакан старым алюминиевым литровым ковшиком на длинной изогнутой ручке. Они доставали молоко прямо из бидонов (круглых высоких канистр) с потертыми и неровными от постоянной перевозки боками, тоже сделанных из алюминия. Молоко часто было еще теплое, и бидоны отпотевали чистыми капельками воды сверху донизу… Был там удивительно вкусный сладковатый, чуть розовый творог из томленого в русской печи молока. В густой без примесей сметане ложка стояла, и этим определялось ее качество».
А как прелестны описания Тарногского деревенского языка!
«Лони ходила под угор губину сбирать, да ницево не насбирала». Поняли? Я — нет. А Татьяна Андреева вам объяснит: слово «лони» означает прошлым летом, «угор» — холм, а «губина» — грибы для засолки (волнушки, путники, грузди). И в самом деле, край волнушки или груздя похож на вывернутую губу!
Проходят перед мысленным взором её спутники жизни, друзья, жизнь вологодских вузов второй половины XX века. Трогательно-психологичен образ отца — военного человека, командира, привыкшего к послушанию, уважению и вдруг оказавшегося не у дел. И семье-то он вроде уже в тягость… А умер — и, оказывается, огромная часть жизни близких оборвалась вместе с ним.
Недостатком мне кажутся некоторые длинноты, а также — когда автор переходит на специфический язык, например: «Слева от нас была женская комната, самыми яркими ее представительницами мне казались…» С другой стороны, повествование ведётся от имени научного работника, и такой стиль здесь естественен. Опытный профессионал мог бы намеренно его использовать, чтобы ввести читателя в нужную атмосферу.
Нередко, особенно во второй половине текста, страницы начинают напоминать справочник по туризму. Порой — впечатление схематичности как от описания людей, так и событий.
