Татьяна Андреева - Прощай ХХ век (Память сердца)
Тихо ушел милый дедушка Коля-плотник, оставив свой прекрасный дом. Этот дом до сих пор стоит на краю деревни у дороги, такой же прямой и добротный, как прежде, только никому не нужный. Зимой того же года Стопкина Лида вечером доила корову «на дворе», в хозяйственной части дома, и та почему-то ударила ее копытом по голове. Колька в то время пьяный спал на печи и не услышал, как Лида звала его на помощь. Она не смогла подняться с пола сама, такой силы был удар, и, пролежав несколько часов одна, умерла. Стопку после этого понесло. Он похоронил Лиду и начал пить.
В то последнее лето 2001 года нашей жизни в деревне, он уже ничего не делал, да и дома почти не бывал. Его дом стоял пустой и открытый. Сарай, в котором стояла очередная Звездка, тоже был открыт настежь. Корова по утрам сама выбиралась из навоза, доходившего ей почти до самого брюха, и шла по привычному пути вдоль деревни пастись, сама спускалась к пруду попить воды и вечером возвращалась в тот же сарай, из которого еле выбралась утром. Разбухшее от молока вымя причиняло ей боль, и она жалобно мычала, но не подпускала к себе никого из нас, ей нужен был только хозяин. На третьи сутки такой жизни бедная корова ревела на всю округу, и мы бежали на хутор за фермерами, чтобы хоть как-то ей помочь. В конце концов, Колька продал корову и долго гулял на эти деньги в райцентре.
Стопку нашли мертвым в собственном доме ранней весной — он в прямом смысле слова сгорел от алкоголя.
Дружок остался один. Он лишился даже того скудного рациона, который предоставлял ему бывший хозяин. Деревня почти опустела, Сереге и фермерам было не до чужой собаки. Дружок, как нам потом рассказали, в поисках пищи бегал на трассу побираться у проезжих шоферов, и в один из дней его переехал лесовоз.
В ту же зиму наш дом разграбили мародеры. Через деревню мимо наших окон проходила старинная проселочная дорога, которая когда-то называлась Архангельским трактом и вела из Архангельска в Москву. Именно по ней прошел пешком М. Ломоносов к науке и мировой славе. Теперь по этой дороге ездили пьяные безработные из ближних и дальних деревень и из райцентра, и грабили пустые дома. Брать у нас было нечего, поэтому воры выломали из плиты чугунный верх и собрали алюминиевые ложки и вилки. Все остальное в сердцах побили, порвали и разбросали. И дом принял такой же вид, в каком он был до нашего приезда.
Мы с Сергеем заехали в деревню осенью, забрали старую икону, найденную когда-то на чердаке, забили окна, повесили новый замок на дверь, заколотили ее для крепости и уехали навсегда…
Навсегда, но в надежде, что когда-нибудь, кому-то пригодятся и этот дом, и эта земля, и этот лес. В надежде, что когда-нибудь жизнь вернется в нашу деревню.
Глава 11
Эпилог
Двадцатый век закончился для меня в девяностых годах вместе с жизнью в Советском Союзе. И яснее всего я ощутила утрату старого мира в 1991 году, хотя начало перестройке, разрушению Советского Союза и возникновению на его развалинах нескольких новых государств, включая Россию, положено Михаилом Горбачевым в 1986 году, когда родилась моя Маша. Я сохранила о том времени не вполне ясные ощущения и впечатления, потому что была в декретном отпуске, и мне было совершенно не до того, что происходило во внешнем мире, кроме того, в провинции перевороты происходят совсем не так как в столицах. Здесь не было того шума и треска, которые сопровождали перестроечные события в Москве. Все было довольно тихо, до простых людей доносились лишь слухи о том, что что-то происходит, грядут какие-то перемены, но так как экономически жизнь еще почти не поменялась, (а она для большинства никогда не была сытой и богатой), люди продолжали жить в относительном спокойствии. Удивляли только необычайно смелые выступления Михаила Сергеевича сначала по радио, а затем и на телевидении, в которых он говорил такое, что ранее можно было услышать только по «Голосу Америки»! Удивляло и то, что он очень много говорил, будто убеждая самого себя в правильности своих действий. Он говорил, но почти ничего не происходило, особенно у нас в провинции.
Тогдашнее положение дел можно сравнить с нынешним финансовым кризисом. Еще летом 2009 года ни мы, ни приезжие не ощущали в Вологде перемен, стояло чудесное теплое лето, наш прекрасный город утопал в цветах, кругом ходили хорошо одетые, веселые люди, а чистота и ухоженность Вологодского Кремля и Прилуцкого монастыря производили на гостей города впечатление всеобщего процветания. Маховик безработицы и ухудшения жизни только набирал обороты, и в полной мере он ударил по простым гражданам, начиная с сентября 2009 года. Это стало ощутимо очень просто — большинство вологжан перестали заходить в дорогие магазины, почти перестали покупать мясо и совсем перестали покупать себе новую одежду. Хорошо еще, что нашим областным и городским властям пришла в голову счастливая мысль проводить по выходным дням продовольственные ярмарки, на которых местные производители могли продавать свою продукцию, минуя перекупщиков, а мы могли эту продукцию покупать дешевле, чем в магазинах и на рынке.
1991 год начался для меня с того, что моя зарплата, как и зарплата большинства людей, обесценилась. Накоплений у меня, как оказалось, к счастью, не было, поэтому я сделала то, что мне казалось тогда самым разумным: ушла из института, туда, где за работу платили деньги, и начала новую жизнь. И мой город и моя страна начали эту новую жизнь растерянно, подавленно, не понимая, что происходит и что нужно делать дальше. А раз началась, какая бы то ни было, новая жизнь, значит, старая кончилась навсегда и без возврата. Вот поэтому новый век начался для меня с 1991 года. Однако же сейчас я понимаю, что мой двадцатый век совсем уйдет только вместе со мной и с теми, кто в нем родился и вырос. Не могу сказать, что мне жаль старой жизни, нет. В новом веке у меня все сложилось. И все, что произошло со мной, и с теми, о ком я писала в этой книге, и с новыми знакомыми, коллегами и друзьями, могло бы составить захватывающее повествование о том, как можно жить в совершенно новых условиях, как жизненные вызовы мобилизуют все силы людей. (Вот, только время для этого повествования еще не пришло). И в зависимости от того, к чему тяготеет человек, к добру или к злу, эти условия проявят все хорошее или плохое, что в нем есть. Пройдя сквозь большие испытания последних лет, испытания бедностью, «огнем, водой и медными трубами», я поняла, что граница между добром и злом проходит через сердце человека, и его задача — выбрать то или другое. И, слава Богу, сама я сознательно всегда выбирала добро. Не стоит, однако, думать, что в моей жизни не происходило ничего плохого, так не бывает. В человеке всего поровну: радости и горя, счастья и несчастья, любви и ненависти, красоты и безобразия, удачи и неудачи, добра и зла и так далее. И это живет в человеке и сопровождает его всю жизнь, поэтому, прочитав мои записки, нужно понимать, что за все хорошее в моей жизни я заплатила и продолжаю платить сполна. И не только я, но и все люди. Здесь, правда, есть одна закономерность — чем меньше зла исходит от человека, тем больше с ним случается прекрасного и доброго, тем выше, одухотвореннее, полнее его жизнь.
