Владимир Рекшан - Самый кайф (сборник)
Присутствующие возбудились еще больше. Выпили вина. Собрали по два евро, послали Гастона за выпивкой, съели сыра. В пространстве квартиры слоилась, словно табачный дым, русско-французско-грузино-английская речь. После я запел басом и задавил всех. В окошке мигал вдалеке, украшенный гирляндами лампочек, Тур Эффель.
Затем песни кончились. Но в крови еще гулял адреналин. Гастон сказал мне, размахивая фужером:
– Да я тебя… Да я тебе… Что ты еще не видел в Париже?
– Да все я уже видел.
– Тогда я покажу тебе такие места, где только рельсы и стены! Там уже ничего не ходит.
– Лучше катакомбы. У меня в одном из романов дело происходит в парижских катакомбах. А я там ни разу не был. Только не такие, которые для туристов.
– Завтра же с утра отправляемся в катакомбы! Ты готов? Это страшно. Просто страшно. Там люди катакомбные ползают. Они дико воют и так же поют!..
Я спускался с монмартрской горы и случайно свернул вправо. Обнаружил кладбище, которое перешел по мосту. Я шел в сторону Пляс-де-Клиши. Где-то тут Генри Миллер проделывал свои половые штучки. Но мне было не до Генри. Во мне звенела бесконечная мелодия. То затухала, становясь все ниже и басовитей. То улетала в высь теноров. Так поет Париж весной, длящейся весь год. Этот город, построенный из банального песчаника, для того и есть. Он инфицирован песнями, как Фредди Меркьюри СПИДом. Пора было останавливаться. «Хватит петь», – постарался я приказать себе и спустился в метро. Из тоннеля гулко, словно «Дип перпл», выкатился поезд. Я сел в полупустой вагон и продолжил тушить в себе песню. Тут, будто черт из табакерки, выскочил мужичок средних лет, всклокоченный и джинсовый. Он пробежал по вагону, остановился возле меня, достал губную гармошку и, проговорив что-то про социальный мизер, стал наяривать на гармошке. Он наяривал, но не пел. Мне это понравилось, и я уже собрался достать предпоследнюю монетку. Тут мужичок оторвал гармошку от губ и заголосил.
Митьки & roll
Митьковские пытки
Митьки злы и жадны, как дети. Они больны тяжелыми и никак не излечиваемыми заболеваниями. Они старые. Любая, даже дареная иностранная одежда на митьках выглядит либо как тельник, либо как ватник. Митьки никого не хотят победить, но хотят все съесть. Но все равно они очаровательны и пользуются неизменным успехом, потому что герои, потому что бьются с обстоятельствами, как со Змеем Горынычем, олицетворяя лучшие и худшие качества русского народа. В данном случае митьки – это Владимир Шинкарев, Дмитрий Шагин, Михаил Сапего, Андрей Филиппов и я. Нас пригласили на фестиваль «Золотой Чапай» в приволжский город Чебоксары, проходивший там с 4 по 6 ноября 2006 года.
Мы гоним утром 3 ноября по шоссе между заснеженных полей. Нижний Новгород – Чебоксары. За Лыськовом у микроавтобуса лопается колесо. Коренастый и спокойный водитель достает спущенную запаску и начинает качать. Потом мы все качаем по очереди… два часа. Одновременно узнаем, что у водителя Василия нет домкрата. Мимо пролетают машины и не останавливаются.
– Вот она, хваленая широта русской души, – говорю Мите.
– Знаешь, почему они не останавливаются? – спрашивает Митя и сам отвечает: – Потому что мы банда!
Автобус подняли руками, заменили колесо и продолжили качать. Я прислушался. Воздух с шипом вырывался. То есть насос не работал. Поехали на трех колесах со скоростью лошади…
В Чебоксарах нас поселили на берегу Волги, в пансионате с адекватным названием «Волжанка». Уже в темноте мы покатили в сам город и в выставочном зале с видом на водохранилище до трех ночи развешивали картины. То есть художники развешивали, а я старался помочь.
К одиннадцати утра нас привезли из «Волжанки» на открытие, и, наряженные в тельники, мы старательно прославляли Чапаева перед местной прессой и телекамерами. Открытие удалось. Началось закрытие. Четвертого ноября – праздник-новодел. Затем выходные. Затем понедельник. Выставочный зал не работает.
– Не понял, – сказал Митя. Шинкарев нервно закурил и ушел на набережную. У Фила заблестели глазки, и он про себя подумал о запое, а у представителя непримиримой оппозиции Сапеги давление поднялось до 200 на 180…
Многочисленные проблемы митьки решают через чувственные наслаждения. Они безостановочно играют в карты. Игра называется «крейзи фул». Они постоянно интересуются едой и едят, когда могут. Они курят. А Фил все время проверяет наличие противозачаточных средств. Все проблемы, возникавшие в Чебоксарах, снимались с помощью еды. Нас бесконечно долго кормили в ресторане «Русский Версаль». Митьки заказывали, ели, ругались. Не понимая постмодернизма брани, сопровождающие нас чебоксарцы пугались.
Когда стало известно, что 5-го утром мы должны ехать на вокзал и присоединяться к Шифрину, Арлазорову и Вишневскому, то Шинкарев взвыл:
– Самые ненавистные и пошлые! Ни за что! Это говорю вам я – мрачный сволочуга!
От московских потешников мы все-таки отбились. В полдень на площадке между торговым комплексом и рынком я судил соревнование по игре в шашечного Чапаева. Доски с шашками установили так, что Шинкарев, Шагин, Сапега и Фил, склонившись над шашками, с полчаса были обращены к публике жопами. Митьки рубились с местными жителями и победили. После в листе картона прорезали контур-идеал, и местные красавицы старались через него пролезть. Конкурс красоты назывался «Анка-2005»…
Затем нас повезли в музей Чапаева. Туда привезли и Шифрина с Арлазоровым. Народ шел мимо на рынок, но на московских юмористов реагировал.
Затем в сквере одного из микрорайонов москвичи красили гипсового Чапаева в золотой цвет, а Шагин отправлял в небо на шариках усы Василия Ивановича. Шинкарев продолжал нервно курить в сторонке.
Затем мы ели в очень темном и дорогом ресторане. Затем мы… ели в более светлом ресторане. Кажется, выступали на радио. Затем мы ели… нет, сперва я играл феерический концерт революционных песен на конспиративной вечеринке «Митьки-революшен». После выхода альбома группы «Санкт-Петербург» под названием «Митьки-революшен» наивный народ стал полагать, будто митьки – это еще и рок-группа. Рок-группа в моем лице час бацала и пела, а Митя выразительно разводил руками. Фил в это время держался и не пил. Сапега сдерживал давление, а Шинкарев читал стихи Гаврильчика, ненадолго перестав быть мрачным сволочугой.
Затем нас везли на лимузине в «Волжанку». Затем митьки до утра резались в карты и ругались. Затем завтрак, экскурсия, шашлык на морозе, во время которого мы из политкорректности по очереди уходили в «Волжанку» греться. Когда пришла моя очередь, я убежал в номер, где обнаружил Фила, набивавшего вещами рюкзак. Он с трудом поднял его и, пошатываясь от неиспользованности противозачаточных средств, направился к выходу.
