Конкордия Ландау-Дробанцева - Академик Ландау. Как мы жили
— Вот это вас уже не должно тревожить!
Дауньке я сказала:
— Заинька, сегодня выпал снег и очень хорошо, давай мы тебя с Танечкой оденем и пройдёмся по свежему воздуху.
— С тобой бы не пошёл: боюсь скользко. А вот с Танечкой и тобой давайте погуляем.
У дверей больницы стояла машина старой марки «ЗИМ». Двери у машины угрожающе распахнуты. За машиной, как злодеи, притаились обладатели сильных мужских рук. Все предусмотрел Чахмахчев, управделами АН СССР.
Мы с Таней направились в сторону машины. Но Дау круто повернулся, сказав: «Пойдёмте в другую сторону». Мы стали удаляться от машины. Тогда засада обладателей сильных мужских рук вышла из-за машины, легко догнала больного академика, бесцеремонно взяла его за руки и за ноги и понесла запихивать в машину. Им так приказали. Дау кричал: «Как вы смеете со мной так обращаться? Я ещё очень болен! Мне домой рано!». Я рыдала. Таня тихо плакала.
Мы молча сели в машину. Дау от меня отвернулся. Он мне сказал: «Кора, ты меня предала». Эти слова по гроб не забыть! Он чрезвычайно редко называл меня Корой. Он был прав!
Приехав домой, Дау обратился к Танечке: «Танечка, помогите мне выйти». Таня помогла выйти, машина уехала. Я открыла дверь, но Дау, обращаясь только к Танечке, сказал: «Я к Коре не пойду». Они стали гулять во дворе института. Оставив дверь открытой, стала готовить обед. Плача и следя за стрелкой часов, сколько времени он выдержит без уборной. Через 20 минут Даунька вместе с Таней вошли. Одевание, выход из больницы, приезд домой заняли около 20 минут. 40 минут — это был самый большой срок, который он мог выдержать без уборной. Теперь я клиницист, я должна наблюдать и лечить больного, моего несчастного Заиньку. Теперь я сама приглашу врачей, специальность которых «кишечник». Танечка вывела из уборной Дау, подвела к лестнице, он машинально здоровой правой рукой стал опираться на круглые отполированные перила из розового бука, толщиной в обхват руки. В левую руку я ему быстро сунула палку, к которой он привык в больнице. Он впервые стал подниматься сам. Таня, страхуя, шла сзади. Я ползком, чтобы видеть, как он ставит ноги на ступеньки, замыкала шествие.
— Я сам смело поднялся потому, что знал: если начну падать, Танечка меня поддержит.
Освободив кишечник от газов, он повеселел, меня уже не гнал. А когда мы его уложили в удобную приготовленную постель с тёплым пушистым одеялом, он облегчённо вдохнул и обращаясь опять только к Танечке, сказал:
—Ну как, Танечка, простим Корушу? Мне дома оказалось не так-то плохо!
— Лев Давидович, Кора Терентьевна не виновата. Это все Гращенков и новый главврач Сергеев! Это их работа. Теперь, когда Кербиков скоропостижно скончался, Гращенкову некого было бояться.
— Танечка, что случилось с Олегом Васильевичем? Он был очень умный медик.
— Лев Давидович, у него был диабет, а он не знал. Много работал, не следил за своим здоровьем. Во время не сделал анализ крови, ночью ему стало плохо. Вызвали скорую помощь, в больницу привезли мёртвого. Диабетическая кома.
— Как жаль. И Топчиева нет. Теперь уже и Кербикова нет, — сказал Дау.
— Даунька, а знаешь, какой Топчиев анекдот придумал про тебя?
— Нет, не знаю. Расскажи.
— Будто бы пришёл к тебе в больницу Зельдович. Спрашивает: «Ну как, Ландау, будете вы прежним Ландау?». А ты ему ответил: «Во всяком случае Зельдовичем-то я всегда смогу быть!».
Дау весело рассмеялся. Анекдот ему понравился.
— Дау, но имей в виду, вся Москва считает, что это было в самом деле так.
Вдруг Дау заметался:
— Я опять хочу в уборную. Это мне надо теперь спускаться каждый раз по лестнице вниз. Я поэтому и домой боялся идти.
— Дау, успокойся. В ванной я установила унитаз, специально для тебя.
— Неужели? Танечка, скорей, скорей, помоги мне.
Я опять хотела, чтобы он опёрся на стальные поручни у постели. Он накричал на меня. Танечка помогла ему встать. Вернулся весёлый, спокойный.
— Я всегда говорил, что ты, Коруша, очень умная. Я хочу походить, а здесь негде ходить.
— Даунька, я Гарика перевела вниз в мою спальню. А в его комнате сделала тебе физкультурный кабинет. Вот пойдём, посмотришь. Там есть шведская стенка, но, к сожалению, там нет красивой Людмилы Александровны.
— Коруша, я оказался не в её вкусе! Я так тихонечко, робко её спросил: «Людмила Александровна, когда я выздоровлю, вы пойдёте со мной в кино?». Она категорически отказалась и даже рассердилась.
Танечка рассмеялась. Ближняя память Ландау фиксировала все, что её интересовало, так было и до болезни! Но согласитесь, мелкие ситуации быта недоступны медикам, а Гиппократ учёл это во второй своей заповеди: он говорил, что внешние обстоятельства должны способствовать выздоровлению больного.
У шведской стенки Танечка стала с ним заниматься гимнастикой. Я пошла вниз заканчивать приготовление обеда. Обедать Дау спускался по лестнице в кухню с помощью Тани, а поднимался наверх самостоятельно. Уже кое-что!
Когда сильные газообразования в кишечнике донимали его, он так спешил на унитаз, слушать не хотел о том, чтобы попробовать самому держаться за стальные поручни.
В восемь часов вечера сделали ему хвойную ванну. Он совсем успокоился. Сильная Танечка с небольшой моей помощью легко и ловко вынула Дау из ванны. Дау с вечера сразу уснул, пока я готовила ужин для Гарика, потом постелила себе в физкультурном кабинете. Спать не могла, снотворное принять боялась. Дау проспал около часа, потом стал звать, крича: «Алло, алло!». Хотела надеть комнатные туфли, но он так кричал. Туфли стояли не с той стороны, чуть не упала, побежала босиком. Он закричал: «Скорей, скорей, надеть ботинки — в уборную».
Стала с трудом, без привычки надевать протезные ботинки. Они выше нормальных, нужно плотно зашнуровывать и завязывать. Помогла ему встать, он сонный, вдруг начал падать. Удержать нет сил. Быстрее молнии бросилась под него, он упал на меня.
— Дау, ты жив.
— Да, Коруша. Почему ты ночью дежуришь в больнице?
— Даунька, ты не расшибся, ты головой не ударился? — Нет, я не ударился.
Подняться мне было трудно. С большим трудом я встала. Дау сидел на полу. Посмотрела на ноги и ужаснулась: я надела протезный ботинок на здоровую ногу. «Бог мой, хорошо, что все благополучно кончилось!».
Но поднять Дау с пола было непросто. Он привык за годы в больнице беспомощно виснуть на медсёстрах. Поднять 70 килограммов с полу у меня не хватило сил. Безрезультатно измучившись, я обратила внимание на гладкость линолеума. Тогда я взяла его за уже правильно надетые ботинки и тихонько поволокла к лестнице из кабинета. Когда ноги по колени спустились на лестничные ступеньки, сидящего, со спущенными ногами я уже могла его поднять. Наконец уложила, потушила свет. Заснуть не могла. Встала, не зажигая свет, босая вошла к Дау. Он спит. Дышит легко, беззвучно, никаких хрипов! Теперь я очень внимательно сначала брала тяжёлый протезный ботинок и упаковывала его больную ногу. Надо выработать такую закономерность, чтобы в дальнейшем избежать ошибок. Заснуть не удалось. Сколько раз ходил Дау потом, потеряла счёт! Было ещё темно. Слышу — пришла Танечка.
