Моисей Кроль - Страницы моей жизни
В назначенный вечер я пришел к Куломзину. Меня крайне поразило, как Куломзин просто держался, и с какой предупредительностью он меня встретил. Он меня принял, как гостя; мы с ним беседовали по разным вопросам около двух часов. Куломзина особенно интересовали два вопроса: 1) действительно ли нуждаются забайкальские буряты в тех больших территориях, которые они занимают? и 2) можно ли в какой-либо части забайкальской области выделить подходящие районы для новых русских переселенцев? Я ему на эти два вопроса дал подробный ответ. Следующий вопрос, который мне задал Куломзин был: как долго должна продолжаться исследовательская работа в бурятских улусах? На это я ему ответил: не позже, чем до 15 октября, так как в это время начинаются в Забайкалье сильные морозы, и так как в юртах необычайно холодно, то исследовательская работа становится невозможной.
– Это, стало быть, означает, что в конце года экспедиция может вернуться в Петербург?
– Конечно, но я не смогу приехать в Петербург, так как департамент полиции мне разрешил оставаться в Петербурге только 6 месяцев. И срок этому разрешению кончается в конце апреля.
– Этот вопрос вас не должен беспокоить, – заметил Куломзин. – Я беру на себя ответственность, что вы сможете вернуться в Петербург, как только экспедиция закончит свою работу в Забайкалье.
Впоследствии я узнал, что Куломзину удалось добиться у департамента полиции не только разрешения на постоянное правожительство в Петербурге, но и освобождения от тайного надзора со стороны полиции.
С предварительными работами мы были готовы через несколько недель, и в конце апреля 1897 года экспедиция тронулась в путь. В правительственных кругах этой экспедиции придавали такое большое значение, что Куломзин получил от царя разрешение поехать в Забайкалье вместе с нами на несколько месяцев.
Глава 22. Волнующие встречи.
В середине ноября 1897 года я закончил свою исследовательскую работу в Селенгинском округе. Это был конец пятимесячному напряженному труду при весьма тяжелых условиях.
В Иркутск мы приехали крайне уставшие. Там начальник экспедиции сообщил нам, что нам дается месяц отдыха. Я решил использовать предоставленный мне месячный отпуск для объезда моих родных и друзей, которых я не видел в течение многих лет.
В Иркутске я предполагал провести не более двух-трех дней, но в этом городе, где у меня было много друзей и близких знакомых и где мне привелось провести столько интересных моментов, меня ждала большая радость: я там застал самого близкого друга моего детства и юности Льва Яковлевича Штернберга, который после долгих лет ссылки на острове Сахалин получил возможность вернуться к себе на родину, в Житомир.
Трудно описать чувство радости и подлинного счастья, которое мы оба испытали при этой нашей встрече. Целых девять лет мы были оторваны, целых девять лет мы должны были довольствоваться только обменом письмами, проходившими через полицейский контроль, в то время когда мы с детства привыкли делиться друг с другом всеми нашими переживаниями, нашими юношескими мечтами и сомнениями.
Потребность в этом интимном общении стала нашей второй натурой, и все эти долгие годы мы не переставали думать о том дне, когда мы снова встретимся. Бывали моменты, когда нам казалось, что этот день никогда не настанет… Но вот желанный час настал. Мы стояли друг против друга, молодые, в полном расцвете наших сил, с великими надеждами в сердце и с глубоким сознанием, что долгие годы ссылки, которые нам при объявлении приговора рисовались как мрачная полоса в нашей жизни, для нас прошли с большой пользой.
Я не мог в достаточной степени налюбоваться на Штернберга, такой у него был бодрый, свежий и мужественный вид! Его жизнерадостность и кипучая энергия чувствовались в каждом его движении, блеске его глаз и в его особенной живой манере рассказывать обо всем, что он видел, слышал и переживал. Его полный энтузиазма идеализм еще более углубился, его богатое воображение как будто стало – еще ярче, а его вера в человека и в светлое будущее человечества еще более пламенной, чем раньше. В нем чувствовалась большая моральная сила, та сила, которая помогла ему в чрезвычайно трудных условиях сахалинской ссылки совершить настоящее чудо. Сосланный в пустынный кордон за участие в протесте ссыльных против жестокости сахалинской тюремной администрации, Штернберг посвятил себя изучению населявших этот пустынный край примитивных племен. И это было началом его карьеры как научного исследователя, впоследствии ставшего весьма известным этнографом и редким знатоком истории первобытной человеческой культуры.
Начал Штернберг свое исследование сахалинских гиляков в 1891 году, а в 1893 году в «Этнографическом обозрении», выходившем в Москве, была уже напечатана его статья о системе родства у этого племени. И эта его статья сразу привлекла к себе внимание ученого мира. В последующие годы Штернберг с особого разрешения местного начальства продолжал свое обследование первобытных племен, как населивших Сахалин, так и живших в Приморской области.
В то же время он основал в Александровском посту, на Сахалине, музей, который вскоре приобрел значительный научный интерес. Особенно богато было поставлено этнографическое отделение этого музея, и главным образом потому, что Штернберг пожертвовал ему чрезвычайно ценные коллекции, собранные им с большим знанием дела и с любовью среди обследованных им племен – гиляков, айнов, орочей и гольдов.
Как, однако, Штернберг ни был захвачен научной работой и как много сил он ей ни отдавал, он не довольствовался только этнографическими исследованиями. Его сильно заинтересовала также местная общественная жизнь. Он берет на себя редактирование ежедневной владивостокской газеты «Дальний Восток», в которой он уделяет много места сложным проблемам русского Дальнего Востока.
И обогащенный таким своеобразным жизненным опытом и огромной ценности научными материалами, Штернберг возвращался в Житомир, полный сил, энергии и надежд, что ему удастся начать новую жизнь наперекор всем затруднениям и препятствиям, которые ставит департамент полиции возвращенным политическим ссыльным.
Из-за Штернберга я задержался в Иркутске лишних пару дней, а затем мы проделали уже весь путь до Житомира вместе. Наше путешествие было необычным. Мы останавливались в целом ряде городов с тем, чтобы повидать старых товарищей, и эти встречи запомнились мне на всю жизнь.
Первую остановку мы сделали в Красноярске, где мы посетили Василия Андреевича Караулова. Надо ли сказать, что он встретил нас с трогательной сердечностью? С большой радостью я узнал, что его сильно расстроенное в Шлиссельбургской крепости здоровье в Сибири значительно поправилось (когда мы встретились в пересыльной московской тюрьме, Караулов болел тяжелым катаром легких).
