Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970
На обочине дороги фиолетовая орхидея и высокий желтый гладиолус, также цветущий кустарник. Один раз наш водитель вышел из машины, потому что заметил антилопу, однако до выстрела не дошло.
Мы остановились возле одинокой фермы немецкого плантатора, господина Бикманна, который основательно выучил диалекты туземцев, знает также их мифы и обычаи. К сожалению, мы не застали его.
Фрау Крёль не живет в Кимберине; это отдаленное dependance[530]. Она сразу занялась неграми, выслушала доклад десятника и распределила работу. У десятника отсутствовало пол-уха; торчал только серповидный остаток. Я услышал удивительное объяснение этой беды, согласно которому во всем был повинен какой-то вид мышей или крыс. Грызя ухо, они, якобы, все время дуют и этим дыханием вызывают своего рода анестезию.
Поскольку, размышляя над чем-то, я предпочитаю находить самое простое решение, то и сейчас подумал, что животные, скорее всего, используют состояние беспомощности, например, грудного ребенка или пьяного. Правда, при сверке (в мае 1978 года) я могу добавить, что речь, по-видимому, идет о широко распространенном среди negritude[531] поверье. Так в «Anthropophyteia», весьма примечательном органе, который на рубеже веков выходил как частное издание[532], я, между прочим, читал статью «Вера в колдовство на Гаити», в ней было следующее:
«Когда крысы обгрызают детям палец ноги, а те во сне этого не чувствуют — что на самом деле случается часто — то они сперва изрядно дышат на место захвата и продолжают беспрерывно дышать на него также во время обгрызания. Этот "прохладный" ветерок делает член совершенно нечувствительным». Автор с некоторым скепсисом подчеркивает, что весь мир в это верит. В этом и вправду чаще всего что-то есть. Например, тот, кто преследует крысу, должен набрать в рот воды. Это толкуется магически, но имеет и практическое значение — человек тогда наверняка будет вести себя молча.
После обеда сиеста в пустой гостиной. Только портрет Баронезы висел над камином.
Ферма пришла в упадок, однако обветшалость скрывается, даже заколдовывается, массой бугенвилий. Задремавшая жизнь, почти уже сновидение. Мы прошлись по узкой тропинке, пока она не закончилась звериным следом. Оттуда видны были только кусты — далеко-далеко, до фиолетовой гряды гор. Мы стояли на краю света.
Вечером снова в семье Тюббен. Разговоры с Кросигком-старшим о Семилетней войне, прусской династии, общих знакомых по армии, и с его дочерью, фрау Тюббен, о туземцах.
Здесь еще есть домашний учитель, обучающий их детей. Он подружился с одним негром, который повел его на праздник танца. Ужасный смрад! Какая-то женщина танцевала с ребенком на спине, который умер три дня назад. Для погребения следует дождаться астрологически благоприятного дня, а до того момента оберегать труп от злых духов.
Перед похоронами мертвецу связывают руки и ноги, затем его заворачивают в одеяло. Труп прикрывается слоем древесных стволов, чтобы его не выкопали гиены. Родственники, чтобы попрощаться с умершим, обращаются к нему вниз через полую трубу. В торце могилы в землю втыкается палка; место вскоре заметается ветром. Только могила вождей или важных мужчин покрывается каменной плитой. Ей приписывается магическая сила; на нее усаживаются старейшины, когда держат совет.
Учитель также знаток животных, прежде всего местных птиц; здесь их царство. Особенно многочисленны голуби; некоторые богатством красок могут соперничать с попугаями. Я получил от него sternocera[533], бледно-фиолетового вида. Поразителен контраст между эфиопскими и ближневосточными разновидностями; он отражает также различия между африканской и индо-малайской культурой. Туземцы знают животное; красноватые яйца его едят, например, как икру. Они называют его Kipanda Giunsa; оно, видимо, водится на mungalla, с которым я познакомился еще в Салазаре. Величественный экземпляр этого дерева стоял у дверей дома Тюббена; я исследовал его основательно, но безуспешно.
КИЛУМБО, 30 НОЯБРЯ 1966 ГОДА
Последний день на ферме. До полудня прощальный обход квадратного участка. На одной травинке сидел хамелеон, не больше конечной фаланги мизинца, зелено-желтый, прозрачный. Он вращал глазами и вытягивал пальцы ног, точно крошечные щипцы. Прекрасный день; перед короткой грозой мы снова были в доме. Сегодня вечером мы хотим еще раз отведать курицу с funchi — так называется каша из маниока — и уже завтра чуть свет тронуться в путь.
ЛУАНДА, 1 ДЕКАБРЯ 1966 ГОДА
После завтрака отъезд в солнечную погоду. До этого мы попрощались с нашими «маврами»: Доминго, Африкану и доньей Терезой, прачкой, сделали также «mata bijo», «убей зверя»[534].
Еще предусмотрительно были приняты лекарства; при этом я наблюдал за Штауффом. У негритенка, цепляющегося за мать, был кашель; для начала ему в крошечный темный зад вставили свечку. Старший братец для этого сам раздвинул маленькие ягодицы. Затем малыш должен был проглотить сироп от кашля, от которого он с криком отказывался, пока братец не зажал ему нос: ешь, птичка, или умри.
На спуске от Либоло стало жарче; мы поприветствовали баобаб и молочайное дерево. Дорога размокла от ливней и пошла трещинами; тем не менее, мы ехали, особенно от Дондо, довольно стремительно. Штауфф, когда по левую руку появился полевой аэродром, заметил: «Недавно построен — верный знак, что администрация уверена в беспорядках».
Дондо, знойное захолустье, старый невольничий рынок. Ангола раньше управлялась из Бразилии и поставляла рабов для этой колонии. До Дондо они в шейных колодках шли пешком и потом на судах доставлялись по Куанзе до моря.
О древности места так же, как в Сингапуре, свидетельствовал и возраст делониксов[535]. Мы прибыли в разгар цветения; у некоторых великанов, словно на раскаленном куполе, не видно даже было крошечных листиков.
Дорога уставлена вывесками, на которых расхваливается прохладительный напиток «Сиса». Эти вывески желтые с красным центром, где значится название. Они напоминают мишени, и я действительно не видел ни одной, на которой не было бы следов попаданий. Я снова вспомнил замечание Лихтенберга: «Если кому-то придет в голову мысль нарисовать на двери своего дома мишень, наверняка найдется и тот, кто в нее выстрелит».
В полдень в Луанде, где было изрядно жарко. Мы отправились в агентство Companha Nacional de Navigaceo, затем в гостиницу «Turismo»; номер мы забронировали еще по прибытии. После этого на Илья, где по случаю одного из частых праздников было полно народу. Наконец мы отыскали местечко в «Tamariz» и заказали превосходных раков, которые составили все три блюда. — как закуска, сваренные с пири-пири, затем как суп и под конец разделенные пополам и поджаренные, с салатом из помидоров в качестве гарнира. Не еда, а кулинарный пожар, успешно потушенный vinho verde. В завершение купание. Вода была приятной, не слишком теплой. Я смог промыть соленой водой негритянские язвы, а также глубокие порезы от острой травы. На берегу по форме напоминающая финик раковина улитки, которую здесь называют «Oliva». В лагуне улиты[536] и белые ибисы[537] ловили рыбу. Один золотисто-коричневый скакун ускользнул.
