Александр Русов - Суд над судом: Повесть о Богдане Кнунянце
Обвиняемый. (Держась обеими руками за переднюю спинку скамьи и сильно через нее перегнувшись. Говорит, обращаясь к суду.) На вопрос о виновности я не могу ответить, так как мое представление о виновности и представление Уголовного кодекса полицейского государства резко расходятся. Мы решили принять участие в настоящем исключительном суде только потому, что находим его необходимым в целях политических для широкого публичного выяснения истины о деятельности и значении Совета рабочих депутатов. Зародыш Совета надо искать в сентябрьских днях. Сентябрь — это время митингов. Под натиском всеобщей стачки правительство пошло на уступки. 17 октября оно выдало русскому народу вексель на свободу. Обыватель верил манифесту на первых порах. Правда, опровержения на обывательские ликования последовали быстро. Полковник Риман обстреливал Технологический институт, корнет Фролов кавалерийскими атаками рубил толпу на Загородном, полковник Мин расстреливал манифестантов на Гороховой. Знакомство революционного пролетариата с «отцамя города» началось 14 октября и очень скоро оборвалось. 18 октября…
Свидетель (инженер-технолог Позен). 18 октября в помещении Общества технологов состоялось заседание Союза инженеров. Около часа ночи я возвращался вместе с товарищами по Садовой улице. Навстречу нам неслась толпа и хотела нас остановить. Мы успели от них уехать. Та же толпа бросилась на Хрусталева и Кнунянца. Это было около Государственного банка. Тут же стояло спокойно несколько полицейских, и никто не сделал попытки остановить толпу. Вероятно, это происходило оттого, что нападавшие шли с национальными флагами.
Гласный Думы Оппель. Время было тревожное, все вооружались. Многие обыватели уезжали из города. Принимались домашние меры предосторожности. На Пушкинской улице, например, организовалась самооборона квартирантов.
Бывший член Государственной Думы Брамсон. Я проживал в Коломенской части, где расположены почти все общественные и духовные учреждения евреев. Я знаю, что хулиганы собирались разнести синагогу. Кроме того, еврейским детям дети христиан говорили, что их «скоро перережут». В Литейной части некоторые квартиры были отмечены буквой «а», другие — «ж». В этой же части неизвестные люди ходили по домам и брали у старших дворников списки проживающих в данных домах евреев. То же происходило на Петербургской стороне. Когда по вопросу о погроме некоторые общественные организации снеслись с гр. Витте, гр. Витте ответил сначала весьма недружелюбно, но затем, когда на Измайловском мосту была найдена прокламация, призывающая к погрому не только «жидовского отродья», но и «жидовствующего министра гр. Витте», — отношение его изменилось.
Свидетель Яворский (управляющий типографией «Сын отечества»), «Черная сотня» деятельно готовилась к погрому. Редакция получила целый ряд угрожающих писем. Многие фабриканты и инженеры, несмотря на чисто отрицательное отношение к вопросам рабочей жизни, говорили, что Совет рабочих депутатов — единственная гарантия порядка.
Свидетель Статковский (из охранното отделения, принимавший участие в аресте Совета рабочих депутатов). Это было преступное сообщество, произносившее непатриотические речи. Самих речей я не слыхал, но до меня доходили отдельные слова.
Защита. Из чего же вы вывели их непатриотический характер?
Свидетель Статковский. Но ведь просто так полиция и солдаты не явятся.
Защита. Прошу доложить, какие имеются сведения о причине неявки подсудимого студента Тер-Мкртчанца.
Председатель (неохотно). Как уже известно защите, подсудимый Тер-Мкртчанц расстрелян по приговору суда в Кронштадте.
Подсудимые, защита и публика молча встают. Встает и не разобравшая, в чем дело, жандармерия.
Председатель (раздраженно). Прошу всех сесть и не вставать со своих мест без приглашения пристава.
Защита. Вот копия письма, посланного 14 июня этого года бывшим директором департамента полиции Лопухиным господину председателю совета министров П. А. Столыпину. В этом письме г. Лопухин, производивший самое тщательное расследование о печатавшихся в департаменте полиции прокламациях, призывавших к избиению…
Председатель. Прошу не оглашать содержания письма.
Защитник. Я должен указать главные места из этого письма.
Председатель. Нет, скажите вкратце, о чем говорит письмо.
Защитник. Вы хотите вкратце? Извольте. Письмо говорит, что погромы евреев, интеллигенции и всякие иные создавались органами правительственной власти. Письмо говорит, что та же правительственная власть заведомо ложно в сочиняемых и распространяемых ее агентами воззваниях обвиняла представителей Совета рабочих депутатов в растрате рабочих денег. Свидетель Лопухин должен удостоверить перед судом, что в департаменте полиции на особом станке под редакторством бывшего директора департамента полиции, ныне сенатора Вуича, печатались прокламации об избиении евреев, армян и интеллигенции. Лопухин должен также удостоверить, что Рачковский развозил их по всей России, что в Петербурге распространение этих прокламаций было им поручено доктору Дубровину, в Москве — Грингмуту, в Курске — Михайлову, в Вильно — Шкотту. В письме своем г. Лопухин утверждает, что, несмотря на устранение высочайшей волей Рачковского от должности, «другое начальство» сейчас же сделало его начальником всех охранных отделений России, и это его назначение не замедлило ознаменоваться повсеместными погромами. Эти обстоятельства важны не только для подсудимых, но и для истории. Помимо вопроса о виновности, гг. судьи, вам предстоит еще вопрос о наказании. Это вопрос вашей совести. И мы увидим еще, что скажет ваша совесть, гг. предводитель дворянства, городской голова и представитель крестьян, когда вы узнаете, что в Петербурге устраивался погром и что только этим людям, которых вы теперь судите, но на которых, как это доказано, не было ни капли крови, вы обязаны тому, что Петербург избег этих ужасов.
На заседании 14 октября 1906 года палата объявила об отказе в ходатайстве защиты о прочтении письма Лопухина и о вызове его в суд. Слово просит защита.
Защитник. Господа судьи! Защита уполномочила меня изложить перед вами ее соображения. Все, даже враждебно относящиеся к подсудимым, должны были признать, что настоящее дело является обратной стороной того попустительства правительства, которое существовало у нас. Совет не был самозваным. Он явился так же, как являются весной листья на деревьях. А они являются потому, что осенью старая, отжившая листва опадает. Мы хотели показать, как это случилось, но нам не дали.
