Николай Долгополов - Легендарные разведчики
— Вами?
— И другими тоже. «Школьные учителя» заволновались, поняли, что дело пошло не так. Англичане провели по школе поголовную проверку. Нескромно говорить, но я прошел ее легко. Еще раз предположу: может быть, потому, что квалифицированные, сугубо профессиональные преподаватели, они же проверяющие, придерживались определенных стереотипов, мыслили стандартно.
Короче, пришлось англичанам лавочку закрывать. Да еще наш Агаянц окончательно добил Спенсера. Напрямую сообщил ему: мы знаем о школе.
— Это зачем же? Ведь английские шпионы шли нашим прямо в руки.
— Могли перенести школу из Тегерана в другой иранский город, куда-нибудь на юг, где действовали только англичане, и мы бы ее не отыскали… Но Агаянц действовал дипломатично.
Когда Спенсер попытался было убедить его, что школа — фашистская и агентуру готовят недобитые немцы, сокрушался: «Они совсем обнаглели, действуют прямо под нашим носом», то Иван Иванович изобразил понимание. Если немцы прямо на наших с вами глазах готовят диверсантов, то «любительский молодежный радиоклуб» необходимо поскорее ликвидировать. И полковнику Спенсеру ничего не оставалось, как согласиться с русским коллегой-союзником.
Англичане в течение стольких лет, до сегодняшнего дня — самые тяжелые оппоненты. Но должен вам сказать, наша разведка — впереди. На протяжении десятилетий с какими только спецслужбами я не встречался. И одно то, что мы спокойно вернулись, говорит само за себя. Я уверенно могу заявить, что наша разведка — самая лучшая. Никому с ней не справиться. Службы, как у нас, ни у кого в мире нет. И не будет. Счастливы, что отдали нашей профессии всю свою жизнь. И, знаете, эта любовь к родине, чувство, что за нами мощная, громадная страна, которая никогда не оставляла и не оставит, давали нам силы. Сколько было трудностей — но мы справились, преодолели.
— А почему «легкая кавалерия» прекратила работу?
— Отношения между Ираном и СССР ухудшались. И после покушения на шаха Мохаммеда Реза Пехлеви, за которым стояли религиозные фанатики, обстановка еще больше обострилась. Местная контрразведка начала проявлять повышенный интерес к некоторым ребятам из нашей семерки. Приблизительно в апреле 1949 года мы прекратили активную работу. По приказу Центра «легкая кавалерия» была законсервирована.
В 1946-м мы с Гоар поженились, обвенчались в армянской церкви и работали в Иране еще пять лет. Попросили у нашего руководства разрешения вернуться на родину, хотелось получить высшее образование. В 1951-м приехали в Ереван и поступили в институт иностранных языков.
— И сколько же языков вы знаете?
— Родных много. Русский, армянский, фарси — на этом языке я говорил 21 год. Хотя я и армянин, но мы долго жили в Ростове-на-Дону, а фарси и армянский я выучил в Тегеране.
— А еще какие? Всего, наверное, языков семь-восемь?
— Приблизительно. Я знал достаточно языков, чтобы жить в самых разных странах мира.
— Сколько же лет вы находились на нелегальной работе? И когда вернулись?
— По нашим меркам не так давно — в 1986-м. А дома нас не было в общей сложности лет сорок пять.
Профессия — родине помогать— За эти годы я трижды выходила замуж, — вступает в разговор Гоар Левоновна. — Первый раз в Тегеране, а потом в законный брак пришлось вступать еще дважды. Как-то я рассказала об этом на встрече с молодыми разведчиками, и зал вдруг затих: ничего себе работенка, три раза меняла мужей. Пришлось объяснить, что всегда сочеталась с одним и тем же человеком — Геворком. Только под разными именами и в разных странах. А единственное, о чем жалеем — не было возможности завести детей. Зато друзей у нас столько — и в Москве, и в Ереване…
— А свою первую свадьбу помните?
— Как такое можно забыть? Геворк до свадьбы очень красиво за мной ухаживал. Всегда дарил цветы — розы, хризантемы. И броши, разные украшения. Мне это нравилось. Он уже в юности был очень серьезным человеком. И я его уважала, как и все наши ребята из «легкой кавалерии». А потом появилось и чувство. Взаимное. Вышло как-то естественно. Иногда мы на задания ходили вместе: идут парень и девушка, сцена типичная, никого не смущает. Мы не очень-то понимали тогда разведывательные термины, да и слово «разведка» не произносилось.
— Как же вы называли свою работу?
— Помогаем родине — вот как. Дома у Георгия была карта фронтов, он сделал маленькие флажки и их на ней передвигал. Но даже когда флажки приблизились в Москве, мы все равно верили, что родина победит. Мечтали, война закончится и мы уедем в Армению. Хотели учиться.
— Не страшились лагерей, бедности?
— Об этом и не думали. Будет, как будет. Правда, стоял у нас дома сундучок, куда мы складывали вещи для переезда. Жора ко всему этому относился с иронией, мой брат — серьезнее. Но ничего из собранного в Ереване не понадобилось. Не в вещах заключалась наша жизнь.
— Но расскажите о вашей свадьбе в 1946-м.
— Мне исполнилось двадцать лет, и Геворк сделал мне предложение. Потом его отец пришел к моему и попросил выдать меня замуж за сына.
— Вполне официально.
— В армянской церкви священник спрашивает жениха, согласен ли он. И Жора сначала сказал «да» тихо-тихо, а потом прямо выкрикнул: «Да!» Вот так мы стали мужем и женой. Свадьбу устроили на крыше нашего дома.
— Ну, это я хорошо представляю. Сколько раз видел в Тегеране такие заасфальтированные крыши. Для иностранцев — необычно.
— Нам было привычно. Мы с друзьями и соседями долго носили наверх ковры, покрывали им асфальт. Поднялся на крышу оркестр, нет, даже два. Один играл в основном персидские мелодии, а второй — современные. Тут и танцы, и столы с угощениями. Мы их ухитрились по всей крыше поставить. Гостей пригласили очень много, они остались довольны. А мы еще больше. Спустя 25 лет мы в одной стране в память о нашей свадьбе снова вступили в брак — день в день.
— А где еще вы женились?
— В Ереване в 1952-м в загсе расписались и отметили это с друзьями. И еще два раза женились в странах, где работали. По легенде мы еще не были мужем и женой, просто знакомыми. Вместе везде бывали. И только потом подходило время вступать в брак.
— А конфликты «производственные» возникали?
— Никогда. Может, обмен мнениями, всегда дружеский, профессиональный. У Жоры хороший характер — уравновешенный. Он всегда меня берег, старался, чтобы не переживала.
— Я слышал, что у некоторых нелегалов, особенно у женщин, после нескольких лет «работы в особых условиях» сдавали нервы. Начинались головные боли, приходилось лечиться, порой уезжать домой.
— Есть от чего нервничать. Напряжение — огромное. Но это — не наш случай. Если муж о чем-то и сокрушался, то от меня пытался это скрыть. Часто ему это удавалось.