Сергей Смирнов - Непередаваемые прелести советской Прибалтики (сборник)
– Нет, Лёш, сейчас уже ясно всё… И спасибо тебе. Огромное… Но, положим, раскололи нас. И что, на офицера руку поднимут? На державного, казённого?.. При погонах?
– В прошлом году… На Лиго, кстати. Повесили в этом самом ле́пайском парке плакат. На эстраде-ракушке повесили. «К 64-ёхлетию Великого Октября – 64 трупа оккупантов!». Три дня висел. Почти. Высоко, говорят – снять, мол, сложно.
– И что?
– И ничего.
– Не выполнили, значит?
– Не выполнили. Но счёт открыли. И не футбольный. Очень даже хоккейный счёт получился – семеро. Все – военнослужащие. Вот и в дивизионе том, куда вы путь держите, матрос пропал. Из увольнения не вернулся. Поначалу думали, на бабе завис. Ждали-ждали – нет его. Гарнизон перетрясли – патрули там, розыскные мероприятия… Нету. Решили – до дому подался. Запрос по месту жительства, с родственниками плотно поработали. Не объявлялся… Ну, рано или поздно, объявится – записали в дезертиры, да во всесоюзный розыск подали. А в ноябре, аккурат к этой самой 64-ой годовщине, приходит в дивизион посылка. Бандеролька. На имя начпо. А в ней – лицо его. Матроса этого.
– Как?.. Как лицо?!!
– Ну-у-у… Кожа с лица. На деревянную чушку натянутая. Аккуратно так… На гвоздиках. А он здесь вообще никаким боком – куда призвали, там и служил. И не в комендантском взводе даже – рядовой матрос с рембата дивизиона строящихся и ремонтирующихся кораблей.
Я был ошарашен. Раздавлен просто. Едва верилось… Но смысла Алексею врать не было никакого.
– И… И… что? – я мгновенно охрип.
– А ничего. Результатов следствия не доводили пока. Да и есть ли они, результаты-то эти?.. Так что, Серёг, с месячишко тут на юрмальских пляжах проваляться и жить… А, тем паче, служить – это, как говорится, две большие разницы.
– Это в прошлом году было. А в позапрошлом, – продолжил Лёха, закуривая, и уже не забыв угостить и меня, – психическая атака приключилась. Как в «Чапаеве». Видел? Во-во… Здесь, у меня, – он махнул сигаретой в сторону огоньков, – Не знаю, с чего уж они там завелись, но под утро уже, позже четырёх, поднялось человек пийсят. Пьяные все. Голышом. В веночках одних. Встали рядком – мальчик-девочка, мальчик-девочка… – взялись за руки и попёрли. На запретку. С песней.
– И ты?.. – я откровенно боялся услышать ответ.
– Поорали. Чтоб по Уставу всё было. Идут… Ну, дали очередь…
– По ним?!!
– Дурак что ль?!! – взвился Алексей, – Они ж – дети!!! В воздух. Ну, и разбежались они. Год потом отписывался. Майора опять отодвинули.
– А-а… а если б не разбежались?..
– Что «если б не разбежались»? – медленно переспросил Лёха, всё, видно, отлично понимая.
– Ну-у-у… Не разбежались они? Так бы дальше и пёрли?..
– Ну, ещё б дали.
– Лёх! Не увиливай! Всё, вот она – запретка!..
– Задержал бы пару-тройку… Желательно зачинщиков. А нет – так назначил бы. Из этих бы… Из задержанных… Зачинщиками-то.
– Да больше их! Больше, чем твоих кордонов, постов с секретами и тревожной группой в придачу!!! Свалка б началась… Тут уже, на запретке! Ну?!!
От зарниц стали доходить едва слышные отголоски далёкого грома. Алексей молчал и нервно курил. Потом обернулся ко мне всем телом и в упор спросил:
– Ты хочешь знать, отдал бы я приказ открыть огонь по этим свихнувшимся от водки соплякам?
– Да.
– А как же? – зло заговорил Алексей, смяв чуть начатую сигарету, – А как же?!! И стреляли бы!.. Я здесь для того и поставлен – свинчивать да стрелять! Стрелять да свинчивать… Но тогда бы уж я от жизни своей непутёвой ничего больше и не ждал бы. Выполнил ты, товарищ капитан, свой воинский долг, проявил верность присяге – а теперь проваливай отседова… к х…ям собачим!..
– А сейчас-то ты чего ждёшь?
– Я? Как чего, – и Лёха неожиданно деловито и спокойно стал перечислять, – Первое – звезду майора. Второе – жильё. И третье – демобилизацию. И будь у меня первые два – дня бы я тут не задержался.
– А не отпустят?
– Кого? Меня?!! Мила-а-ай!.. Да во мне столько дыр, что не на одну – на две военно-врачебные комиссии хватит!!! Не-е – майора к пенсии, какое-никакое жильё – квартиру там… Или дом лучше. И – ДМБ. Всё! Хоть сыном займусь, пока совсем в оболтуса не превратился.
– Так у тебя – сын? А где ж он?
– Вот и я говорю – где ж это он? Экзамены уж неделю, как закончились, а оболтуса этого всё не-е-ет!.. В Казани он. В кадетке. Суворовец, мать его!.. Надежда моя: «Лёша-а-а… Костик на каникулы к нам не сразу приедет… Они с мальчиками хотят по Волге на пароходе проехать. Экскурсия у них, кажется… Так я думаю – пусть? А, Лёш?». А у этого оболтуса на самом-то деле – двойка по экзамену!.. И в году еле-еле «трояк» натянули, чтоб до экзаменов только допустить. Щас сидит, видать, шуршит страничками. Переэкзаменовка! Об-болтус!.. – смачно закончил Лёха, улыбаясь во весь рот.
– А ты-то откуда знаешь?
– Я-то? Ну, ты даёшь, Серёг! Откуда я знаю? Позвонил, кому следует, и вот – знаю. А Надежда моя – умрёшь с неё – ходит гоголем!.. Решила-таки проблемы кровиночкины-то. Ещё и денег у меня взяла – «Костику на экскурсию». Конспираторы!
– Пороть будешь? – так же улыбаясь уже, спросил я.
– Да нужен он!.. – наплевательски-притворно сказал Лёха. И с затаенной гордостью прибавил, – Он уж выше меня.
Точно в центр горизонта, почти вертикально ударила первая молния. И задержалась на мгновения, как бы приглашая собой полюбоваться – ярко пульсируя, она разветвлялась вверху на короткие змейки, скрывающиеся в громадной чёрной туче, ею же освещаемой, будто ветви в косматой кроне…
– Ну, вот тебе и Иванов дуб, – зачарованно проговорил Алексей, – Как по заказу. Щас ливанёт, и разгонит всю эту братию к чертям собачьим!.. И пойдём мы с тобой, Серёга, с дорогой душой… – и тут все звуки потонули в страшном грохоте. До нас докатился гром!.. Сначала он оглушил нас одним мощным разрывом какой-то чудовищной шрапнели, что Айсарг аж чуть взвыл и втянул голову. Потом разбросал во все стороны разрывы послабее, став совсем похожим на беглый артиллерийский огонь, ведомый какой-то немыслимой небесной батареей. И, наконец стал понемногу затихать. И тут, на фоне последних, едва слышных уже раскатов, ясно донеслись далёкие автоматные очереди – три грамотные, по два патрона, и одна подлиннее, патронов на пять-на семь. Левое ухо Айсарга развернулось на звук. Тут же вспыхнул прожектор МПК и луч, дернувшись, пошёл влево по пляжу, вскоре заплясав на небольшом пятачке в дюнах, где копошились какие-то муравьи…
– Всё, – упавшим голосом проговорил Лёха, взглянув на часы. И – раздражённо, – Допи…делись!.. – Накаркал!!! – уже орал он. Вскочив на ноги, он заорал соседней вершине, – Что там?..!!
– Выясняем… – Борькин голос тоже стал напряжённым.
