Джованни Джерманетто - Записки цирюльника
Без сомнения, «Меднобородый» писал это без злого умысла, но он ошибается. Не депутат Фаллетти и не граф Фрутери запретили митинг, а мой отец. Это было сообщено мне письмом моими сестрами. Когда фашисты узнали о готовившемся митинге, они направились прямёхонько к семье, которой возмущенно заявили, что достаточно было их одних, для того чтобы добиться помилования, и что вовсе не требовалось вмешательства «красных», и потребовали у моего отца выставить красных за дверь, если бы они явились, и атаковать их в местной газете. Отец мой, консерватор, но не фашист, ответил этим господам, что он был признателен «красным» за то, что они сделали для его сына, и что у него нет причины нападать на них. Позже моего отца запросил синдик, желает ли он, чтобы митинг состоялся. Мне грустно сообщить, что отец ответил отрицательно. Ораторы, очевидно, не были осведомлены об этих подробностях, объясняющих поведение местных властей, запретивших митинг. В этом и состоит неточность «Меднобородого», которую я и исправляю во имя истины.
В остальном его корреспонденция — великолепный реалистический набросок, рисующий мою деревню. Реакционные настроения ее объясняют поведение моего отца и слова депутата Фаллетти. Ни депутат Фаллетти и никто другой не могут сказать, чтобы я когда-либо обнаруживал преступные наклонности. С детских лет я в поте лица зарабатывал хлеб свой. Но я анархист, я приговорен, следовательно, для депутата Фаллетти я — висельник. Поведение моего отца как бы оправдывает такое мнение. Кончаю заявлением, что я в хороших отношениях с моими сестрами, братом, родственниками и моими старыми друзьями. Никто из них не стыдится меня. И мои сестры хотели бы сердечно принять «Меднобородого», землемера Кьярамелло и другого оратора, которым я посылаю привет и благодарность также от имени моих сестер.
Сердечно Ваш Бартоломео Ванцетти
Р. S.
Депутат Фаллетти рассматривал наше дело как обыкновенный случай, когда в виновности обвиняемых не сомневается даже защита или когда никто не заинтересован в их смертном приговоре и последующей казни. Поэтому он просил для нас помилования, то есть пожизненной каторги. Тем не менее — спасибо депутату Фаллетти.
Что же касается фашистского правительства, то для него не было ничего легче, как добиться правосудия, но по всему видно, что оно хочет быть помощником палачей.
9. VII. 1926 года».
Ванцетти написал мне еще одно письмо из тюрьмы, за несколько месяцев до казни. Он его послал в редакцию редактируемого мною еженедельника. Об этом я узнал гораздо позже. К сожалению, это письмо до меня не дошло из-за того, что я был выслан фашистами из провинции Кунео.
Когда прах Ванцетти прибыл в Филлафаллетто, деревня была словно на военном положении. К гробу были допущены только члены семьи и то в сопровождении полицейских и фашистской милиции.
Глава V
Работа социалистической организации… и Лурдская богоматерь
Работа нашей социалистической организации, несмотря на все трудности, приносила свои плоды. Из кружка выросла Палата труда. Но было очень трудно подыскать для нее соответствующее помещение; одной комнатушки на чердаке, как это было раньше, теперь не хватало. У нас уже имелись три профсоюза: строителей, металлистов и текстильщиков. Кончился период политических диспутов по кафе и парикмахерским, начинался период реальной работы по организации рабочих. На выборах в палату депутатов мы выставили уже своего кандидата.
После длительных поисков мы нашли помещение, и работа закипела. Организовались новые союзы — сапожников, бумажников. Должен сознаться, что в Фоссано мне не удалось найти и десятка сознательных парикмахеров — числа, необходимого для организации профессионального союза. Классовое сознание работников бритвы здесь было еще ниже, чем в Турине, а число парикмахеров намного меньше.
В новом помещении мы разместились недурно. У нас был большой зал для собраний и несколько комнатушек для работы, где мы разместили кружки, библиотеку, врачебную и юридическую консультацию. Каждую неделю у нас происходили собрания, конференции, лекции. Часто наезжали секретари и пропагандисты различных профсоюзных организаций, к которым принадлежали наши местные союзы, давали директивы, поддерживали постоянную связь. Позже мы добились даже собственного секретаря для нашей Палаты. Нам удалось широко развить агитационную работу, провести несколько забастовок, увенчавшихся успехом.
В парикмахерской тоже кипела борьба. Почтенные клиенты в мое отсутствие схватывались с хозяином за то, что он держит меня.
— Стоило появиться этому иностранцу — никто даже не знает толком, кто он, — как все за ним и побежали!
Они советовали хозяину уволить меня, но, чтобы не показаться жестокими, говорили:
— Кто знает, сколько он зарабатывает как секретарь и журналист? Даром и собака хвостом не вильнет!
Отношения мои с клиентами явно портились. Однажды некий майор вздумал прочитать мне нравоучение:
— Мне было сообщено, что вас видели с моими солдатами. Знаете, это опасная игра! Я запрещаю вам останавливать солдат, иначе…
— Что такое? — перебил я, потеряв терпение. — Я гуляю, с кем мне нравится, и плюю на угрозы. Вам, очевидно, кажется, что вы разговариваете с рекрутом? Я запрещаю вам разговаривать со мной таким тоном!
Офицер, привыкший к совсем иного рода ответам в казарме, забил отбой.
Старшина карабинеров и комиссар «общественной охраны» братски делили между собой работу по слежке за мною. То один, то другой по очереди в дни наибольшей работы в парикмахерской — в воскресенье или среду — вызывали меня для «объяснений» с очевидной целью вынудить хозяина уволить так часто отсутствующего работника. Но — странная вещь — он держался за меня крепко.
С утра до вечера хозяин грызся со мною, но не сдавался.
В числе посетителей парикмахерской был каноник, придерживавшийся мнения, что «необходимо уважать всякое убеждение». Презабавный был каноник! Он вбил себе в голову «обратить» меня и мечтал свезти меня в Лурд (французский город в Пиренеях) к знаменитой мадонне, которая должна была исцелить мою ногу! Он вел свою кампанию «обращения неверующего» по особому методу: приносил мне религиозные бюллетени, посвященные описанию чудес, совершаемых лурдской богоматерью.
Аккуратно два раза в неделю я получал очередную дозу сообщений, которые действительно приносили мне пользу… снабжая материалом для антирелигиозной рубрики, которую я завел в «Лотте нуове».
Когда каноник решил, что почва достаточно подготовлена, он начал наступление. В один прекрасный жаркий полдень, когда обычно замирает вся жизнь в провинциальных городах, каноник появился в парикмахерской. Я был один и очень удивился, так как он отличался пунктуальностью, а это не был его день.
