Джованни Джерманетто - Записки цирюльника
— Вот и прекрасно! — воскликнул каноник, приветливо здороваясь со мною. — Я именно и желал поговорить с вами с глазу на глаз.
— Садитесь, — пригласил я, полагая, что последует повествование о каком-нибудь необычайном чуде.
Каноник уселся, вытер пот, понюхал табачку и затем торжественно и внушительно, как подобает пастырю, начал:
— Я знаю, что вы социалист и неверующий. Я же — слуга господа, недостойный раб его, всячески пекущийся об исполнении воли его. — И снова понюхал табачку.
Я не понимал, куда он гнет.
— Вы знаете, как чту я лурдскую девственницу.
«Так, — подумал я, — новое чудо!»
Каноник продолжал:
— И вот, я твердо уверен, что она исцелит вашу ногу. Это исцеление спасет вас от неверия и направит на истинный путь. Я знаю, что только чудо убедит вас. Святая дева, которой я давно уже молюсь за вас, совершит это чудо. Я пришел к вам с практическим предложением. Что бы ни рассказывали о вас ваши враги, я знаю, что вы бедны и что вам не по карману поездка в Лурд даже с поездом богомольцев, который как раз отправляется на днях. У меня есть кое-какие сбережения. Я отдаю их вам на поездку в Лурд. Вы исцелитесь и убедитесь в том, что бог всемогущ. И так как вы умны, честны и добры, то из вас выйдет прекраснейший миссионер. Это будет блестящая победа веры, которая вполне вознаградит меня!
Каноник умилился, вспотел, из носа у него выглянула коричневая капля.
— А если я не исцелюсь? — возразил я.
— Это невозможно! Если вы не исцелитесь, у вас будет право писать все, что вам угодно…
— У меня и так есть это право.
Каноник вытер пот, обильно орошавший его лоб, и с новой энергией принялся уговаривать меня поехать. Он говорил долго, было очень жарко, и я с трудом боролся с дремотой, овладевавшей мною.
— Решайте: да или нет? — торжественно воскликнул каноник.
— Согласен, — произнес я, почти засыпая.
Каноник сиял.
— Я сейчас же бегу занять вам место в вагоне второго класса. Завтра приду с билетом — кстати, это мой день для бритья. — Он пожал мне руку и умчался с невероятной быстротой. Я скоро забыл о нем, занявшись клиентами.
На следующий день, однако, каноник не явился. Не явился он и в следующий «свой» день. Через некоторое время он прислал хозяину письмо со вложением абонементной карточки. Каноник писал: «Я не могу больше пользоваться вашими услугами. Причины этого я объясню вам лично».
Хозяин недовольно сказал мне:
— Причина эта — вы. Вы оскорбили его религиозные чувства.
— Никоим образом! Он хотел отправить меня в Лурд, я согласился. Чего же вам больше?
Физиономия моего хозяина превратилась в вопросительный знак.
— Вы едете в Лурд?
— Готов отправиться. Вы ведь знаете, что каноник уговаривал меня поехать туда. На прошлой неделе он предложил мне поехать за его счет. Ушел купить билет и не вернулся. Вероятно, он сообщил о моем «обращении» своим более умным коллегам, в результате чего вы потеряли клиента.
История стала притчей во языцех в городке. Каноника я так больше и не видел.
Глава VI
«Аванти» Муссолини
Бедняга каноник, который, сам того не подозревая, сотрудничал в антирелигиозной работе «Лотте нуове», кончил тем, что был обессмертен на страницах «Аванти».
Я был необычайно счастлив, когда на страницах «Аванти» появилась моя первая корреспонденция. Главным редактором («директором») газеты был тогда Муссолини[22].
Муссолини!.. Главные редакторы «Аванти» всегда являлись руководителями Итальянской социалистической партии, но «Аванти» не везло. Все они кончали плохо. Первый из них — Биссолати — стал интервентистом (сторонником вступления Италии в мировую войну), затем министром национальной пропаганды во время войны и в палате депутатов грозил социалистам расстрелами! Энрико Ферри, некогда наш кандидат в парламент, превратился в фашиста. Это был самый развязный паяц, какого когда-либо знала политическая жизнь Италии. Оддино Моргари кончил реформизмом. Тревес — тоже. Кем стал Муссолини, мы знаем; чем он кончит, еще не известно.
И лишь один Серрати[23] хотя и отошел в начале от коммунистов, но после года борьбы с III Интернационалом все же признал свои ошибки и вернулся к нам. Муссолини, нынешний палач итальянского пролетариата, был, пожалуй, наиболее популярным из главных редакторов «Аванти». В его руках орган Итальянской социалистической партии перестал быть, как при Биссолати и Тревесе, вместилищем бесконечных статей, ложившихся кирпичами на мозги и в замаскированной форме призывавших к сотрудничеству с буржуазией. Газета стала по-настоящему боевой. Когда мне случается теперь перечитывать пыльные страницы бедного «Аванти», я размышляю о поражении, которое итальянский пролетариат потерпел после знаменательного захвата фабрик и заводов в 1921 г., и о судьбах нашей газеты и ее главных редакторов…
Но Муссолини заполнял всю газету собственной особой. Имя Муссолини пестрело на всех шести колонках ее, как красуется оно теперь на всех страницах «Пополо д’Италия»[24].
Статьи эти прекрасно подходили к нашей латинской психике: слова, слова, торжественные, напыщенные, громкозвучные. Последний документ того времени, его воззвание против войны, был все в том же стиле.
В сущности, все мы были приучены к такого рода пропаганде. Что такое социализм? Справедливость и свобода. Как этого достигнуть? Путем сотрудничества с наиболее передовыми элементами буржуазии и речами, более или менее зажигательными. Как сделать революцию? Весьма просто…
Муссолини превзошел всех своих предшественников в искусстве демагогии.
Я познакомился с ним в Милане, в помещении «Аванти», на одном из собраний корреспондентов этой газеты. Он мне показался иным, чем я его себе представлял, и это впечатление усилилось, когда я слушал его выступление: я был разочарован. Он все время говорил о себе, о своих предложениях, о своих статьях… Это было накануне войны в Ливии. Он дал нам директивы, объясняя, как писать корреспонденции, говорил долго. И небрежным жестом подписал наши корреспондентские карточки (моя была забрана вместе с прочими бумагами при обыске). В нем не чувствовался наш товарищ. В его отношении к остальным редакторам тоже было что-то неприятное.
Я снова увидел его в Турине, на выборах в палату депутатов. Он надеялся быть кандидатом от пролетариата Турина, но рабочие отклонили кандидатуры всех интеллигентов, а среди них было немало жаждавших принять на себя это бремя! Муссолини тоже жаждал, но, узнав о том, что выбор рабочих пал на рабочего же, Бонетто, поспешил снять свою кандидатуру. Он прибыл в Турин, чтобы выступить в защиту кандидатуры Бонетто. Он очень боялся перед этим собранием: националисты были по-боевому настроены и могли поколотить его если не как Муссолини, то как главного редактора «Аванти».
