Борис Соколов - На берегах Невы
— Вы толстовец, Честер? — спросил кто-то.
Он отрицательно замотал головой. Студент, сидевший рядом с ним, видимо его ярый приверженец, ответил за него:
— Конечно, нет. Толстой ищет в морали убежище от внутренних, личных конфликтов.
Этот студент был почти что оскорблён:
— У Толстого для всех один стандарт. Мы не пропагандируем никакие обобщения в этой области. Человек должен сам найти свою душу. Человек должен самораспознать свои собственные врождённые ценности. Все люди в основном добрые. Если они делают зло, это потому, что они не знают свою собственную душу. Их незнание уводит их не туда. Из этих соображений мы против наложения любых правил и устоев на индивидуумов. Каждый человек должен найти себя сам через познание своей собственной души.
— Но человек слаб, — возразил первый студент, возможно, последователь Толстого. — В нём один дьявол. Он должен иметь чьё-то руководство или устои.
— Толстой, — проповедовал приверженец Честера, — Не понимает ценность индивидуума и её роль в развитии морали. У него ложное понимание хорошего. Да! Есть много несоответствие в жизни людей, много слабости. Но моральная слабость и проступки людей всегда непроизвольны, это их реакция против подавления индивидуальности человеческой души. Человек никогда не делает зло ради его самого.
— Не означает ли это, Честер, что ты против любой формы тирании, религиозной, политической и социальной? — кто-то спросил Честера.
— Тиран — это воплощение зла. Это источник всего зла на земле, — опять ответил студент Честера.
Я побежал в свой лабораторный класс, на который я опаздывал из-за встречи с интересным человеком. Я решил встретиться с Честером. Однако прошло несколько недель, прежде чем мне представилась эта возможность.
Был поздний июльский вечер, белая ночь. Было немного туманно. Я прогуливался вдоль берега Невы. Я спустился к реке и нагнулся зачерпнуть воды. Только тогда я заметил человека, сидящего на ступеньках.
— Я знал, что ты придёшь, — сказал он.
Это был Честер.
— Но вы меня не знаете, — я был озадачен.
Он молчал, как будто я ничего не сказал.
— Вообще-то я хотел с вами поговорить, — пробормотал я.
— Я знал это. У вас беспокойная душа. Но со временем вы найдёте себя так же, как я нашёл себя.
— Как?
Ответа не последовало. Мы сидели в тишине несколько минут. Он даже не двигался, и глаза его были закрыты. Было даже не слышно, как он дышит. Вдруг он открыл глаза и произнёс:
— Я вижу вас стоящим на улице, это Москва. Вы в форме британского офицера. Она вся порванная и грязная. У вас очень длинные волосы. Вы улыбаетесь и выглядите счастливым. Вы узнали меня и сделали движение поприветствовать. Я шёл в группе людей по середине улицы, похожей на Тверскую. Все были мрачные и некоторые плакали. Мы были окружены охранниками: дюжиной людей в странной форме с какими-то эмблемами в форме красных молотков.
— Очень интересный сон, — заметил я. — Вы шутите?
— Это не сон, это видение, — мрачно сказал Честер. — Иногда у меня бывают эти видения, предчувствия. В такие моменты я полностью теряю контакт с реальностью. Моё шестое чувство становиться предельно чутким.
— Ваши предчувствия всегда сбываются?
— Всегда, — он был твёрд. — Вы увидите.
Я не верил. Это был 1910 год. Я был первокурсником. Через десять лет, когда меня только выпустили из Бутырской тюрьмы, я стоял на улице Москвы, оказываясь верить своему счастью. Позади было четыре месяца тюрьмы. Мне надо было перейти через Тверскую улицу, когда я заметил группу заключённых, окружённую чекистами. Они шли вдоль улицы. В первом ряду шёл высокий, прямой человек. Он выделялся среди группы несчастных и испуганных заключённых своим невозмутимым видом. Он повернул голову в мою сторону и улыбнулся — это был Честер. Он не изменился. В той же самой Толстовке, без шапки, чисто выбритый, с длинными золотистыми волосами, он, казалось, был оторван от действительности. Инстинктивно я поднял руку, чтобы поприветствовать его, но осёкся: это было небезопасно.
— Я не сумасшедший, — сказал он, улыбаясь, когда мы сидели на ступеньках возле Невы, и ласково посмотрел на меня. — У некоторых людей есть эта способность предвидеть события. Это наиболее удручающая способность. Однако пойдемте ко мне перекусим.
Он жил на Мойке. Его двухкомнатная квартира была очень простая и очень чистенькая. Почти аскетическое место. Несколько стульев, несколько книжных полок, маленький стол. Я заметил много книг по уголовному праву.
— Я был адвокатом, — заметил он, пока готовил чай и бутерброды. — У меня была большая практика. Но затем я начал думать. Это довольно обширный процесс. Но постепенно я решил оставить адвокатскую практику и посвятить себя полностью отысканию смысла человеческого существования. Когда я защищал убийц, которые всегда были жертвами своих конфликтов с окружающим миром, я нашёл, что мне было мало известно относительно мотивов, которые двигают человеком. Один из моих клиентов был очень богатый человек, который потерял на бирже всё своё состояние. Что он сделал: он убил свою жену и двоих детей. Он выжил, и его судили. Абсурд! Другой клиент. Пожилой человек, ревновал свою жену, подозревал в неверности. Он убил её. Чушь! Люди этого сорта абсолютно не имеют здравого смысла и нормальной оценки жизни. Современный человек потерял ощущение всех настоящих ценностей, которые были известны даже древней Греции. Поэтому я бросил адвокатскую практику и посвятил свою жизнь познанию самого себя. Я пожертвовал своё состояние государственным образовательным институтам, потому что настоящее существование просто. Современный человек обставлен многочисленными вещами. Он никогда не бывает счастлив. Он сам всегда возбуждает свои внутренние конфликты и он внутренне болен.
— Чем вы зарабатываете на жизнь? — спросил я.
— Я преподаю математику в вечерней школе.
— У вас когда-нибудь было предчувствие о судьбе России? — рискнул спросить я.
— Нет, мои предчувствия всегда связаны с моей собственной жизнью.
— И что вы знаете о своём будущем?
— Несколько раз у меня было одно и тоже видение: я убиваю человека.
— Вы убиваете? — я был в ужасе. — С вашей философией? С вашим самопознанием?
— Возможно, противоречие до абсурда. По крайней мере, в моём сне. Но обстоятельства этого извинительны.
— Есть ли обстоятельства извинить убийство? — Я было начал спорить.
Но он рассказал предчувствие.
— Я заключённый на каторге и работаю где-то на строительстве железной дороге на Севере. Зима, всё покрыто снегом, кроме дороги, на которой мы работаем. Заключённые представляют собой самых разнообразных людей: старые и молодые, мужчины и женщины. Они все мне кажутся безликими, кроме двоих: коменданта и юной девушки. Я раньше её не встречал, да и вообще таких девушек. Она была мне совершенно незнакома, однако, в моём предчувствии она была моей частью. Я возвращаюсь с работы и слышу её крик о помощи из домика начальника лагеря. Я иду туда и вижу, как он пытается изнасиловать её. Мои руки внезапно вспухли и стали огромные; они заполнили всё поле зрения и задушили начальника. Это было ужасно: мои огромные пальцы душат шею злодея.
