Анатолий Алексин - Перелистывая годы
Не забуду, как мы на редколлегии – уже при Борисе Полевом – в приподнятом настроении обсуждали просьбу писателя Анатолия Кузнецова о творческой командировке в Англию. Кузнецов – автор честных, мастерски написанных и даже, по тому времени, дерзко-отважных романов и повестей «Бабий яр», «Продолжение легенды», «Огонь» – собрался в Лондон, чтобы написать «очень важное для него и для всех читателей» произведение об английском периоде революционной деятельности Владимира Ильича. Под его пером должны были «ожить» еще не ожившие страницы истории партии.
Командировали мы его единогласно, не подозревая, конечно, что командируем Анатолия Кузнецова… в эмиграцию. Обратно он не вернулся.
Обсуждая просьбу, все принялись обращаться к бессмертному образу вождя. Я, например, вспомнил о двух беседах моего отца с Лениным… Однажды, это было в двадцатом году, отец, пламенный революционер-идеалист, – тогда редактор (и тоже главный!), но журнала «Спутник коммуниста», – дежурил в московском комитете партии. Зазвонил телефон… Отец снял трубку – и сразу узнал Ленина. Владимир Ильич разыскивал секретаря московского комитета Яковлеву, которую потом, уже в сталинскую эпоху, естественно, расстреляли. Отец, извинившись, будто отвечал за рабочий график Яковлевой, сообщил, что она уехала «по заводам», общаться с рабочим классом.
– Разыщите ее, пожалуйста, – попросил Владимир Ильич. – И простите за беспокойство.
Да, текст был именно таким: «пожалуйста», «простите»… Отец принялся судорожно разыскивать: была и уехала, была и уехала…
Вновь зазвонил телефон.
– Это дежурный по московскому комитету? Вас зовут Георгием Платоновичем? Простите, опять Ленин… Я хочу сказать, что уже сам нашел Яковлеву. Чтобы вы ее не искали и не волновались.
Вот так. Все доподлинно. В другой раз отец имел беседу с глазу на глаз… Приближалось пятидесятилетие вождя. Редакция обнаружила редкую фотографию, которую и вознамерилась опубликовать на обложке юбилейного номера: Ленин с кошкой. Он нежно гладит ее… Впрочем, это сентиментальное зрелище потом стало известно всем. Но тогда на публикацию фотографий Владимира Ильича требовалось его личное разрешение.
Фотиева пропустила отца в кабинет… И Ленин, не дав ему опомниться, заговорил о великой роли женщин в революционном государстве и о том, что газеты и журналы – «Спутник коммуниста» в том числе! – этой роли недооценивают. Владимир Ильич вспомнил о своей матери, которую, по его словам, очень любил, а последний раз видел в стокгольмском порту. Она стояла на набережной, а он, конспиратор, не имея возможности покинуть корабль (шпики, сыщики!), посылал ей с палубы воздушные поцелуи. Кстати, Стокгольм был в какой-то степени родным городом для Марии Александровны и ее «великого» сына – там до переезда в Петербург и крещения жила семья Бланк: дедушка вождя (он же папа его мамы). Все это мне подтвердили шведы, когда я оказался в Стокгольме. Причина моего приезда туда была далека от биографии ленинских предков (вручал Международную премию талантливейшей детской писательнице Астрид Линдгрен), но о родословной Марии Александровны, а стало быть, и Владимира Ильича не без гордости повествовали всем гостям из России.
Отклонился немного… Вернусь к той «исторической» беседе отца. Предписывая ему, то есть главному редактору, ценить женщин, а главное, их «роль», Ленин даже процитировал стихи своего самого любимого поэта (им оказался Некрасов), который, в отличие от средств массовой информации, как раз воспевал русскую женщину: «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Отец записывал мысли-указания и совсем забыл, по какому поводу он явился. Так и вышел в приемную с фотографией в руках, но без резолюции.
Фотиева, которая сочетала должность секретаря Ленина с неофициальной должностью сотрудницы ЧК, объяснила, что возвращаться в кабинет неудобно. Пошла с фотографией сама, а минуты через три, вернувшись, сказала, что Владимир Ильич против публикации своих снимков, и в юбилейные дни тоже (скромный был вождь, даже застенчивый!), но если уж отец хочет отметить его юбилей, пусть, так сказать, «сосредоточится на нерешенных задачах», об одной из которых юбиляр ему и поведал.
Разумеется, Ленин создавал о себе легенды… Сталин и тут был его достойным выучеником (об этом я «с фактами в руках» уже рассказал). Но легендам о «дедушке Ленине», о его скромности и непостижимом бескорыстии мы долго верили. Даже о его сердечности. Это уж после (значительно позднее!) нашим сногсшибательным достоянием стали письма, приказы, телеграммы «доброго дедушки», подобные, к примеру, телеграмме, адресованной главе губернской администрации Евгении Бош, в которой предписывалось расстрелять всех без исключения дворян, офицеров и священников. Всех до единого! Скромник-гуманист предлагал осуществлять казни «без идиотской волокиты».
О телеграммах и приказах я, выступая на той давней редколлегии «Юности», еще не знал, а о беседах отца с объектом якобы предстоявшего кузнецовского изучения говорил подробно и с воодушевленьем. Не скрою…
Когда Анатолия Кузнецова стали клеймить «паном Анатолем», «невозвращенцем», а то и «предателем», Борис Полевой в доверительном разговоре высказал мне свою точку зрения:
– Кто где живет – это, поверьте, только наша проблема. В любой цивилизованной стране человек может перемещаться как пожелает. Да и в Декларации прав человека четко сказано об этом праве. Оно определено как одно из первых! И мы ведь ту Декларацию подписали… Чего только не подписали! Подписывать – это не выполнять…
Борис Николаевич обладал бесценным в наш суетный и забывчивый век качеством: безукоризненной обязательностью. Если обещал прочитать рукопись за воскресенье, на понедельник не откладывал. И непременно откликался письмом… Сколько у меня таких откликов, написанных зеленым фломастером и не очень внятным, словно бы торопящимся к адресату почерком!
Уважаю людей, которые доказали верность родной земле (будь то Россия, или Америка, или Израиль, или другая страна!) не одними лишь пылкими признаниями, но прежде всего – поступками. В годы Отечественной войны Борис Полевой, будучи корреспондентом, сражался с гитлеровцами не только пером и в атаки ходил не только иносказательно, но и в самом буквальном смысле.
Повести и романы Бориса Полевого могут нравиться, а могут – нет. Но публицистом и редактором Борис Николаевич был отменным. Главное же, отменным был человеком! Ни перед кем не гнул шею и холуйски не скидывал шапку. Он вообще ходил без шапки. Всегда… В любой мороз, под любым ливнем! Кто-то объяснил ему, что таким образом можно уберечься от склероза, которого он больше всего опасался. От него и умер.
