Николай Попель - Танки повернули на запад
- Горячится командующий,- шепчет мне Андрей Лаврентьевич. - Я что? Я солдат исполнительный, прикажут - хоть с третьего этажа прыгну. Только толку-то от таких прыжков мало: либо ногу сломаешь, либо шею свернешь...
- Чего там ворчите, - доносится из противоположного угла голос Катукова.
Разбрасывая ногами в темноте пустые бочки, чертыхаясь, командующий пробирается в наш угол.
Бомбардировщики делают новый заход, и из узкой щели под домом сыпятся комья земли. Катуков водит зажженным фонариком над картой. Он словно забыл и о нас с Гетманом, и о бомбежке. И когда, наконец, заговорил, в голосе его уже не было раздражения, он звучал спокойно, твердо. Произошло переключение.
Если один фланг стремительно движется вперед, освобождая города и села, невозможно примириться с мыслью, что какая-то часть топчется на месте, выжидает, ищет, щупает. Командиры Отечественной войны помнят ходовой упрек: "Пока вы тут тыркаетесь, сосед вон куда продвинулся". Но довод этот не всегда был обоснован, как не обоснованы были наши с Михаилом Ефимовичем претензии к Гетману. Подхваченные волной правофлангово- - го наступления, мы не оценили в первый момент всей сложности ситуации на открытом левом фланге, которому угрожала мощная вражеская группировка. Отмахнуться от этой ситуации значило толкнуть Гетмана на авантюру, которую не оправдаешь ни благими побуждениями, ни заманчивыми поначалу успехами. . Об этом молча думал каждый из нас, стараясь в слабо освещенных карманным фонариком линиях, названиях и красках топографической карты прочитать разумное решение.
- Не будем кипятиться,- поднял голову от карты Катуков,-не будем...
- Я и не кипячусь, - не удержался Гетман.
Упреки командующего крепко задели Андрея Лаврентьевича, если ему изменил обычный такт. Но Катуков пропустил реплику мимо ушей. Ему сейчас не до обид и самолюбия. Надо принимать решение. Тяжесть такой необходимости легла на плечи командующего. От того, что онсейчас скажет, зависит судьба операции, жизнь многих людей. Его решение отзовется строчками боевых донесений, стонами раненых, скупыми словами "похоронных"...
Долг перед Родиной, воинская гордость, обязанности по отношению к фронту и Ставке, соседям и своим войскам, знание обстановки, подчиненных частей и частей противника - из этих и множества других слагаемых, вплоть до прогноза погоды и запасов муки на полевых хлебопекарнях, образуется решение. Хорошо, когда в такую минуту под боком есть осведомленный, четко работающий штаб. А если он сейчас за десятки километров или не располагает всеми нужными сведениями?..
Чем определишь меру ответственности, какую берет на себя командир, отдавая боевой приказ?!
Мне думается, Катуков принял в подвале единственно возможное решение.
Пусть Гетман, прикрывшись частью сил с востока, все-таки ускорит форсирование. Район, избранный им для переправ, не особенно удачен. Пусть воспользуется бродом, по которому переправилась бригада Бойко. Там Днестр мельче и течение тише. Общее наступление не должно ослабевать, противнику нельзя давать передышки. Черновицы ждут.
Быстро меняющаяся картина наступления ни нам, ни нашему штабу не была полностью ясна. Части распылились в лесистом Прикарпатье. Связь со многими нарушилась. Шалин поручил полку У-2 уточнить местонахождение каждой бригады. Летчики приносили сведения не только о наших войсках, но и о частях противника. Из Станислава на восток двигалась танковая дивизия, переброшенная из Германии. Она - с запада, а каменец-подольская группировка - с востока должны, видимо, захватить переправы на Днестре, обеспечить пути отхода своим войскам и отрезать наши. Обстановка запутывалась. Под Чертковом, где разместился штаб нашей армии, тоже объявились пробивающиеся откуда-то из-под Проскурова немецкие части.
Первые десятки километров после Днестра бригада Бойко прошла стремительным маршем. В открытых башнях свистел ветер. На улицах Городенки немецкие регулировщики растерянно моргали от нацеленных в упор фар, а жандармы оторопело отдавали честь. Один экипаж, несмотря на строгий приказ, заскочил "на минутку" в пивную. Хозяин, услышав русскую речь, оторопело пялил глаза:
- Пленные?
- Нет.
- РОА, власовцы?
- Красная Армия.
Хозяин не заметил, что из кружки пиво потекло по линолеуму стойки.
Паника началась, когда передовой отряд уже миновал город.
Южнее Городенки танкисты нагнали растянувшуюся колонну пленных. Дали несколько очередей в воздух, чтобы не задеть едва волочивших ноги людей. Охрану из РОА в серых заячьих шапках как ветром сдуло.
И все время, от самого Днестра, впереди шел танк лейтенанта Никитина. Он первым промчался по тихим улочкам спящей Городенки. Это Никитин, размахивая шлемом, кричал из башни пленным красноармейцам: "Братва, бей конвойных!"
А что значит идти на танке первым?
Это значит очень многое: если на дороге распластался металлический блин противотанковой мины - он твой;
если из канавы полетит связка гранат - она твоя; если спрятанное в засаде орудие внезапно откроет огонь - то первый снаряд в тебя... Тебе, в головной машине, надо видеть все вокруг, а в триплексы много не разглядишь, ты стоишь в открытом люке с глазами, слезящимися от ветра, и первая пулеметная очередь, первая же снайперская пуля - тоже твои.
Кто-кто, а Иван Никифорович Бойко знает, каково-то день и ночь идти впереди колонны, прокладывая ей путь в безвестной, настороженной тиши. И когда в головной заставе кончилось горючее, Бойко нагнал лейтенанта Никитина:
- Чем заправляться, товарищ комбриг? Обращение по должности - знак особого уважения. Подполковников в бригаде может быть несколько, а комбриг - один. И если этот комбриг лишь недавно вступил в свою должность, он особенно оценит такое обращение. Но поди пойми по быстро меняющимся на лице Бойко гримасам, когда он доволен, а когда не доволен.
- Чем заправляться? - переспрашивает, морща нос, Бойко. - Эх ты!
Никитин растерянно молчит. На мальчишески округлых, негусто заросших щеках пятнами проступает краска. Разве он что-нибудь не так сделал, разве не законен его вопрос?
А Бойко будто наслаждается смущением лейтенанта. Не устает еще трижды передразнить: "Чем заправляться?" И вдруг командирски строго бросает:
- Немецким газойлем.
- Ясно! - радостно срывается Никитин.
- Отставить. Сейчас сам побежишь и будешь каждый танк заправлять? Ты ж командир взвода! Твое дело - дать приказ, а потом, чтобы доложили. Учишь вас, пацанов...
Командир взвода и командир бригады сидят на каменной скамейке у дороги. Сидят и молчат. У Никитина расстегнута молния на затрепанной куртке из какого-то не слишком прочного кожзаменителя. Он болтает ногами, время от времени сплевывает на талый жухлый снег, грязной лентой тянущийся вдоль обочины.
