Сергей Шаргунов - Катаев. "Погоня за вечной весной"
2 августа Особое совещание при НКВД СССР постановило заключить Мандельштама в исправительно-трудовой лагерь на пять лет.
27 декабря Мандельштам умер в пересыльном лагере Дальстроя во Владивостоке.
5 февраля 1939 года «Литературная газета» вышла с фотографией Катаева на первой полосе — он выступал на «общемосковском митинге писателей». Здесь же — Указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении советских писателей». Орденом Ленина были награждены Катаев, Петров, Фадеев, Шолохов, всего 21 человек, 49 — орденом Трудового Красного Знамени, 102 — орденом «Знак Почета». В газете сообщалось, что Фадеев единогласно избран секретарем Президиума Союза писателей, «связь с журналами возложена на В. Катаева и Н. Асеева».
Именно в тот день брат Надежды Яковлевны литератор Евгений Хазин поехал в Лаврушинский сообщить Шкловскому о смерти Мандельштама. «Виктора вызвали снизу, из квартиры, кажется, Катаева, где попутчики вместе с Фадеевым вспрыскивали правительственную милость, — писала Надежда Яковлевна. — Это тогда Фадеев пролил пьяную слезу: какого мы уничтожили поэта!.. Праздник новых орденоносцев получил привкус нелегальных, затаившихся поминок».
И снова она же: «В Ташкенте во время эвакуации я встретила счастливого Катаева. Подъезжая к Аральску, он увидел верблюда и сразу вспомнил Мандельштама: «Как он держал голову — совсем, как О.Э.»… От этого зрелища Катаев помолодел и начал писать стихи».
«Я, сын трудового народа»
В 1937 году появилась повесть «Я, сын трудового народа…».
Вообще-то, Катаев задумал писать продолжение «Паруса», но передумал — в воздухе пахло грозой. Всюду искали врагов, по стране гремели расстрелы. Погрохатывая в отдалении, надвигалась большая война.
«Мои прежние планы временно были отодвинуты в сторону, уступив место вещам, более созвучным духу времени». Книга Катаева — о судьбе украинского селянина Семена Котко после Первой мировой и Октябрьской революции, о земле и смуте, гайдамаках и захватчиках. Сердцевина этой написанной отменным языком повести (кстати, тоже напечатанной на «Ремингтоне») — «вечерница» и сватовство, многосерийное, со сложным церемониалом и песнями, показанное в самых сочных подробностях…
Главные же недруги — германские войска, в 1918 году занявшие Украину, но некоторые фразы могут показаться провидческими: «Много незваных гостей побывало за это время на Советской земле. Иные из них уже добирались до самой Москвы. Но никто не минул участи шведов и участи немцев». По воспоминаниям Эрлиха, Катаев воспользовался материалами, хранившимися в сейфе у ответсека «Правды» Льва Ровинского: приказы генерала Гофмана, командующего германской армией на Украине, донесения партизанских отрядов, выписки из немецкой прессы… Эпиграфом повести стали слова об «отечественной войне», поднятой «против иноземного ига, идущего с Запада», из статьи Иосифа Сталина «Украинский узел» в «Известиях» от 14 марта 1918 года.
Незамысловатая и увлекательная фабула напоминает те подростковые комиксовые приключения, которые так любил юный одессит Валя. А некоторые повороты отсылают к «Капитанской дочке» и «Дубровскому», что было очень своевременно в «пушкинский год» — самодур-богач посадил дочку в погреб под замок, требуя, чтобы она вышла за «молодого помещика», прислужника чужеземцев, но партизан-освободитель Семен ворвался в родное село в храм на венчание. Дальше уже комикс — чернобровая красавица бросилась к нему, в злодеев полетели гранаты…
Есть в повести и очередная игра с самодоносом. В Одессе в 1918-м у Катаева в квартире висела офицерская шашка «За храбрость» «с аннинским красным темляком». Эта шашка всплывает у как бы отрицательного персонажа Клембовского, и эпизод с ее участием, очень может быть, взят из жизни. Элегантный офицер русской армии замаскировался под простолюдина, дабы с ним не расправились «красные». Но с приходом немцев он открывает истинное лицо и, заговорив с комендантом по-французски, наклоняет голову «с выдающимся затылком». И с двумя макушками, хочется добавить.
«Обер-лейтенант почтительно взял шашку, подержал ее некоторое время под моноклем и затем широким движением вернул обратно.
— О нет! Я прочитал здесь надпись: «За храбрость». Такое оружие не берут голыми руками. Оставьте его у себя. Немецкая армия умеет ценить благородного противника».
Боги имеют слабости.
Но не у всех сабли «За храбрость». И… —
так писал о Катаеве уже в 1972-м Андрей Вознесенский.
Характерны и финальные слова Катаева о Клембовском, которого «пропал и след»: «Наша история знает случай, когда царский офицер трижды продавал свое золотое оружие: один раз немцам, другой раз трудовому народу и в третий — и последний — опять немцам. Только вряд ли теперь Клембовский обманет кого-нибудь, какую бы батрацкую свитку на себя ни надел».
Подразумевался недавно расстрелянный маршал Тухачевский: во время Первой мировой он попал в немецкий плен, после революции вступил в Красную армию и командовал фронтами, а в 1937-м вместе с другими военачальниками был расстрелян за «подготовку переворота» и «шпионаж в пользу Германии».
«Я много думал о том, что необходимо написать произведение, которое подняло бы и разожгло в сердцах и умах советских людей патриотические чувства», — отчитывался автор и в финале повести, кажется, решил в полную силу передать «обаяние государства». Семен Котко, через 20 лет после революции, превратившись из бойца в директора запорожского алюминиевого комбината (его сестра заправляет «знаменитой на весь Советский Союз свинарней»), приехал с женой на Красную площадь (в свое время по приказу Семена расстреляли ее отца) полюбоваться на сына-красноармейца на параде.
«— Я, сын трудового народа… — гремят зеркальные плиты мавзолея, где на левом крыле в грубом пальто из солдатского сукна, во всей суровой и доброй своей простоте стоит, принимая присягу, Сталин.
— Я, сын трудового народа… — говорят седые стены Кремля.
— Я, сын трудового народа… — звенит бронза Минина и Пожарского.
— Я, сын трудового народа… — поет потрясенный воздух».
На повесть скептически отозвался критик Виктор Перцов, в «литгазетной» статье «Эпос и характер» коривший Катаева за отсутствие достоверных героев и «подмену портрета барельефом». Зато в «Литературной газете» же критик Марк Серебрянский отмечал: повесть «написана так, что читатель, захваченный ею, прочтет ее залпом, не отрываясь». А Владимир Ермилов в статье «Повесть о народном счастье» в «Красной нови» называл финал со Сталиным (в грубой «шинелке», как у миллионов) превосходным, «раскрывающим весь подтекст повести» и указывающим на необычайные возможности для «простых людей» в стране, где садись да пиши «о комсомольце Юсиме, ставшем директором гиганта — «Шарикоподшипника», об Алексее Стаханове, выдержавшем экзамен в Промакадемию, о стахановце Сметанине, ставшем заместителем директора одной из крупнейших фабрик в Европе».
В 1938 году Театр им. Евг. Вахтангова поставил пьесу «Шел солдат с фронта», написанную Катаевым, после чего подвергся газетным нападкам.
В 1939-м режиссер Владимир Легошин снял детский фильм с тем же названием. Автором сценария стал Катаев. Руководил производством художественных фильмов в Комитете по делам кинематографии при Совнаркоме Александр Манькович-Линов, чекист из Одессы, художник, друг Якова Бельского, вероятный прототип одного из ключевых персонажей в «Вертере».
Композитор Сергей Прокофьев (вернувшийся в СССР в 1936 году), которому «хотелось живых людей с их страстями, любовью, ненавистью, радостью и печалью», создал на основе повести оперу «Семен Котко». Обратиться к повести ему советовали и Всеволод Мейерхольд, и Алексей Толстой. «Катаев проявил большое понимание оперного стиля, — сообщал Прокофьев в «Литературной газете», — и взялся сам написать либретто для нашей оперы». Премьера состоялась в сентябре 1940 года в Театре им. К. С. Станиславского. Ставить ее должен был Мейерхольд, но к тому времени он уже был расстрелян.
Большой террор
Небо мое звездное,
От тебя уйду ль? —
Черное. Морозное,
С дырками от пуль.
Валентин Катаев, не раз обманывавший как будто неминуемую смерть, написал это четверостишие, вступая в 1937 год.
Вокруг пули только и летали — косили друзей, знакомых, недругов, благодетелей…
В 1936-м был арестован поэт Владимир Нарбут, в 1937-м его этапировали в лагерь, где в 1938-м расстреляли за «контрреволюционный саботаж». В 1937-м за Нарбута попыталась вступиться вдова Багрицкого Лидия Суок — была арестована и вернулась из карагандинской ссылки только в 1956-м. В 1937-м был арестован начальник Главлита Сергей Ингулов, в 1938-м его расстреляли.
