Борис Носик - Прекрасные незнакомки. Портреты на фоне эпохи
Он же на всякий случай купил себе во французской глуши старинное поместье, а в стишках – на всякий случай – приговаривал: «ГПУ, милое, приходи, скорей приходи, и порядок у нас наведи, ты одно знаешь, какой нам нужен порядок, а если при этом и погибнет пара мильонов дураков, то не страшно – я-то выживу…» Супруги Брик пережили тревожное время в конце двадцатых: Маяковскому захотелось жениться. Это была серьезная угроза благосостоянию Бриков. А так ведь хорошо все шло: Маяковский купил им во Франции автомобиль, нанял шофера, без конца выступал, хамил публике, зарабатывал – и вдруг захотел собственную жену, может, даже беспартийную, заграничную… Пришлось Брику и сестричкам Каган похлопотать, подсуетиться, отвадить парижскую невесту, взамен подсунуть футуристу московскую, надежно замужнюю.
В конце концов, все обошлось: Маяковский застрелился, а главной наследницей стала Лиля. Она еще долго жила в писательском окружении, похоронила Осипа Брика, в третий раз вышла замуж, кружила в Москве головы не только русским нарождавшимся либералам, но и французским моднющим гомосексуалистам. Потом лет восьмидесяти влюбиласъ в равнодушного к женщинам режиссера, но тут ее все же настиг конец. Неграмотные люди спрашивали, слыша печальную новость по радио: «Это кто ж помер у нас такой важный?» Им отвечали люди более грамотные: «Какой-то лилябрик. Кому-то он был жена. Какому-то поэту. А может, он сам и был поэт…»
Вот если бы нас с вами спросили, мы бы с вами ответили, что не какой-то умер «лилябрик», а тот самый, который…
Когда пришел их час
(Кн. Вики Оболенская, Ариадна Скрябина, Кн. Н.Н.Оболенский, Е. Киршнер, Н. Даген, Д. Кнут, Т. Бауэр, Н. Берберова, О. Бессарабова)
Если у Вас создалось впечатление, что красивые, талантливые, грамотные, склонные к авантюрам, бесстрашные женщины Серебряного века обращали свои силы и талант лишь на ничем не ограниченные поиски удовольствий и пускались лишь в ревдвижение или в разведавантюры, вы рискуете упустить из поля зрения воистину жертвенные, до степени святости чудные женские фигуры, рожденные той эпохой.
В августе 1944 года в немецкой тюрьме Платцензее была казнена прелестная молодая женщина, княгиня Вера Оболенская-Макарова. Как Сталин в 1942 году расстреливал по тюрьмам всех, кого не успел казнить до войны, так и гитлеровцы лютовали в 1944-м, чуя свой близкий конец. А в 20-e годы совсем юная русская эмигрантка Верочка Макарова (ровесница Ахматовой) была модной манекенщицей в парижских домах моды, демонстрировала новые модели одежды. Потом она стала работать секретаршей, а в 1937-м вышла замуж за князя Николая Оболенского и сделалась княгиней. Еще два года спустя немцы напали на Францию, без особых трудов вошли в Париж и довольно скоро превратили его в столицу тылового отдыха для солдат и офицеров с кровавого Восточного фронта.
Уже в первые месяцы оккупации в разных уголках Парижа возникло несколько очагов французского Сопротивления, надо признать, довольно немногочисленных, через недолгое время раскрытых и жестоко подавленных. Известно, что весьма заметную роль сыграли в этих подпольных организациях молодые русские эмигранты. Скромная секретарша княгиня Вера Анатольевна Оболенская (для друзей просто Вики) стала оргсекретарем одной из подпольных групп Сопротивления. Как правило, такие группы собирали сведения о нацистской армии и передавали их английской разведке.
Немцы долго пытались заслать в группу Оболенской провокаторов и в конце концов схватили саму Вики. Сохранилось несколько рассказов о ее бесстрашном поведении в плену. Нацисты понуждали ее к сотрудничеству, объясняя, что Гитлер воюет лишь против насильников-большевиков и евреев, так что для «княгини» (так ее обычно окликали в тюрьме) логично было бы перейти на сторону победоносного освободителя Гитлера. Красавица-княгиня напоминала гестаповцам на допросах о сохраненном с детства чувстве родины и человеческой солидарности…
Союзники прогнали нацистов из Парижа, закончилась война, вернулся из Иностранного легиона князь Николай Оболенский и долго ждал возвращения арестованной жены. Узнав, что она никогда не вернется, молодой легионер стал священнослужителем.
Перед смертью архимандрит Николай Оболенский завещал положить себя в общую «легионерскую» могилу с его другом, легионером и бригадным генералом Зиновием Пешковым, а на их общей надгробной плите написать также имя незабвенной его жены-героини. Как и он сам, как безрукий воин и дипломат Зиновий, Вики была удостоена военных французских орденов. Но что ей было до орденов, до славы, хотя бы и вечной, если жизнь выпала красавице «короткая такая»…
А вот силуэт талантливой, ослепительной Ариадны Скрябиной, дочери русского композитора Александра Скрябина и его второй жены-полубельгийки Татьяны Шлецер. Первое, довольно небрежное упоминание об этой удивительной женщине я, помнится, нашел в знаменитой мемуарной книге Нины Берберовой «Курсив мой». Берберова сообщала, что Ариадна была женой эмигрантского поэта Довида Кнута, с которым у жены Ходасевича, молодой Нины, был в Париже роман, о чем Кнут якобы известил читающую эмигрантскую публику в страстном эротическом стихотворении. О жене Кнута Берберова помнила, что эта женщина мешала однажды Берберовой и Кнуту читать друг другу свои стихи и встревала в их увлеченную поэтическую декламацию своими «пустячными разговорами».
Тогда-то Берберова и утешила Кнута предсказанием, что Ариадну он будет иметь у себя недолго, а ее, Берберову, всегда. И – пишет Берберова – ее предсказания (или пожелания) сбылись: немцы застрелили Ариадну в Тулузе в «так называемом Сопротивлении» (снисходительное берберовское выражение), и там ей установлен памятник. Прочитав об этом, я написал письмо в Тулузу. Никакого памятника там, конечно, не было. Как и большинство мемуаров, «Курсив мой» – автобиографический роман, призванный сбить со следу биографов автора, бросая им (как выражался Набоков) «нить лже-Ариадны». А мне хотелось узнать про настоящую Ариадну.
Судя по тому, что я уже слышал о ней, настоящая Ариадна вряд ли стала бы занимать Берберову «пустячными разговорами». Зато Ариадна вполне могла бы выгнать гостью-соперницу, учуяв в ее речах некую тень уважения к «мужественности» новой орды на восточной границе Франции или неуважения к своей новой религии (иудаизму). Кстати, и то и другое она могла в разговорах тогдашней Нины учуять.
После переписки с Тулузой я попытался найти что-либо о дочери Скрябина в Москве 80-х годов, куда в ту пору регулярно возвращался из Франции.
В московском музее Скрябина, что в арбатском переулке за театром Вахтангова, об Ариадне почти ничего не знали. Зато я услышал о ней однажды случайно за стенами Старого города в Иерусалиме, напротив Масличной горы, близ Гефсиманского сада и русского монастыря Святой Магдалины. Моя московская приятельница поэтесса Юля Винер, обитавшая там, уже «на территориях», в рискованном одиночестве своего красивого дома, сказала мне, что в Тель-Авиве, на бульваре Бен-Гуриона, живет женщина, которая лично знала эту мою Ариадну. Что женщину эту зовут Эва Киршнер и Юля может попросить, чтоб она меня приняла…
