Сара Корбетт - Дом в небе
Когда все было закончено и не осталось больше предлогов для промедления, я обернулась. Абдулла велел мне лечь на пол, как два дня назад. Потом он опять стянул мне руки простыней повыше локтей, опять плечи подскочили вверх, и заломило весь торс. Но теперь они связали и мои ноги – я почувствовала, как ткань обвивается вокруг лодыжек и какая-то сила тащит их вверх и назад. Они соединили мои руки и ноги, и теперь конечности растягивали мое тело в противоположные стороны! Я была обездвижена, стреножена, как дикое животное. Они связали меня тугим бантом. От боли я совсем обезумела. Мне казалось, что мышцы, глаза, мозги, позвоночник вот-вот лопнут. Паника накрыла меня огромной волной. Я не могла находиться в таком положении – ни минуты, ни секунды. Простыни, ставшие веревками, врезались в вены на руках и ногах, препятствуя кровообращению. Легкие в моей груди слиплись. Я хватала ртом воздух, но не могла сделать ни вдоха. Я давилась, будто в горло мне сыпали песок.
– Развяжите! – выкрикнула я чужим дребезжащим голосом.
Никто мне не ответил, лишь Абдулла сдвинул мне платок на глаза и туже обмотал его концы вокруг шеи.
Они вышли, не сказав за все время ни единого слова.
О чем они думали, сидя за дверью в те минуты и часы? О чем говорили? Может быть, смеялись? Я не знаю.
Я была потеряна для всех. Меня швырнули в какое-то подземелье, где я пыталась ворочать огромные валуны, чтобы накопить силу и вырваться наверх. Боль рвала мне мышцы, ломала плечи и спину. От затылка до копчика словно пролег оголенный электрический провод. Шея моя изгибалась книзу, а запрокинутая голова тащила ее к себе. В мозгу стучало: не могу, не могу и все реже: держись.
Один раз я услышала, как в темноте открывается дверь и кто-то входит в комнату. Я пыталась позвать на помощь, но слова мои сливались в один сдавленный стон. Кто бы это ни был, я умоляла его развязать меня. И вдруг что-то тяжело опустилось мне на поясницу, вызвав еще большее напряжение мышц. Нога. Это один из мальчиков тянул босой ногой простыню, проверяя, не ослабли ли мои путы. Он пришел всего лишь для того, чтобы крепче затянуть узлы. Рывок – и мои плечи и бедра высоко взлетели над полом.
Отчаянно хотелось в туалет. Под утро я не выдержала и обмочилась. Потом в комнате раздались голоса. Они не могли не почувствовать запах мочи и не увидеть лужу под моим платьем. Судя по возмущенному тону, это их оскорбляло. Вдруг кто-то рассмеялся. Я догадалась, что они шутят на тему, кому убирать.
Не знаю, сколько прошло времени. Я лежала неподвижно, чувствуя во всем теле раскаленные иглы. Время распалось на куски, которые кружились вокруг, большие и маленькие. За окном завел свою минорную песнь муэдзин. Кто-то пришел, чтобы снова подтянуть узлы, и еще завязал мне на шее нечто вроде шарфа, вторым концом соединив его с простыней, держащей ноги, так что теперь, когда моя голова начинала клониться вниз, я задыхалась.
Они явно действовали по инструкции. Я не сомневалась, что пыткам их обучали.
В течение года я привыкла разбивать время на отрезки, которые легче пережить, – например, уговаривала себя дожить до завтра. Если пережить целый день представлялось невозможным, я просила себя потерпеть до следующей молитвы или хотя бы еще час. И вот наступил момент, когда пришлось жить от вдоха до вдоха. Боль в моем теле слилась в одну вращающуюся пульсирующую звезду. Я не понимала, где болит, потому что болело повсюду. Боль одинаково и беспрерывно терзала локти, спину, шею, колени и вообще каждый атом моего тела. Боль не отпускала меня ни на миг. Но помимо боли было кое-что еще. В сознании у меня появилось особое место вроде жердочки, на которой я могла надолго отдохнуть. Нет, не от боли, а от паники, страха, что я тону в этой боли. Когда я не дергалась, время текло легче. Но хотя я и научилась балансировать на жердочке, меня хватало всего на несколько минут, пока боль снова не вгонит меня в панику.
Часто я слышала знакомый спокойный и рассудительный голос, который говорил мне, что все будет хорошо. Однако теперь я не верила ему. Мне хотелось умереть, чтобы больше не чувствовать боли.
Однажды пришел Джамал и снял с моих глаз платок и шарф, который давил мне шею. Свет хлынул мне в глаза. Я умоляла его о помощи, но он холодно взглянул на меня и ответил равнодушным тоном:
– Извини.
Нет, он и не думал извиняться. Ему было жаль, что я оказалась в такой ситуации, вот и все.
Они ходили туда-сюда, дергали за веревки. Чтобы я не кричала, сунули мне в рот носок, принудив меня дышать носом. Наверное, я потеряла сознание, потому что, когда очнулась, увидела Скидса, стоящего на четвереньках и внимательно вглядывающегося мне в лицо – чтобы понять, жива я еще или нет. Дважды в тот день они переворачивали меня на спину, на мои связанные руки и ноги, и тогда кровь устремлялась в мои омертвевшие члены. Это приносило минутное облегчение. Но потом меня снова клали на живот, и боль возобновлялась с новой силой.
Спокойный голос пытался мне что-то внушать. Я спорила. Между нами происходили такие диалоги:
Дыши, – говорил он. – Не могу. – Все будет хорошо. – Нет, не будет. Я умру. – Не умрешь, дыши. – Я умираю. – Нет, ты будешь жить.
Не помню точно, когда это произошло. Кажется, был полдень. Пришли Мохаммед и Абдулла и стали пинать меня в ребра. Я мычала сквозь носок во рту, барахтаясь в волнах своей паники, мой мозг изнемогал и отказывался мне служить. Я знала, что мне настал конец. Боль, казалось, дошла до своего предела и все равно нарастала. Она била меня, подобно мощной молнии, что во время грозы бьет в воду. И вдруг неведомая сила пронеслась сквозь меня, точно порыв ветра, подхватила и подняла. Боль исчезла. Ничего не болело – я утратила ощущение собственного тела. Я стала бесплотной. Я оторвалась и полетела, как пушинка одуванчика на ветру. Может быть, я умерла. Не знаю. Только я смотрела на все сверху и видела внизу двоих мужчин и одну женщину. Женщина была связана, как животное, и мужчины избивали ее. Все трое были мне знакомы, однако я не чувствовала, что имею какое-то к ним отношение, даже к женщине. Я пересекла некую черту, за которой это было невозможно. Все, что я ощущала, – это спокойствие и глубокую печаль. И я видела, что они страдают, каждый по-своему, как жертва, так и ее палачи.
В тот же день, по прошествии почти двух суток, они меня развязали. Не знаю, кто сделал это и что было при этом сказано. Когда убрали веревки, мои руки и ноги безжизненно шлепнулись на пол. Я лежала и не шевелилась. Кто-то перевернул меня на спину, потом поднял и швырнул на матрас. Было темно, но я видела, что Мохаммед бьет меня, и ничего не ощущала. Они орали на меня, но я ничего не слышала, лишь видела, как они медленно и беззвучно открывают рот, как в замедленной съемке.
