Майкл Шелден - Черчилль. Молодой титан
Небольшого роста, неуклюжий, он не внушал почтения даже своим видом. Самым примечательным в его внешности была аккуратно подстриженная борода, которая более, чем что-либо иное, придавала ему королевский вид. Трудно было иметь дело с этим нервным, нетерпеливым, с беспокойно бегающими глазами человеком. Зато ему нравилось облачаться в мундиры (может быть, они придавали ему большее чувство уверенности) и маскарадные костюмы (за которыми тоже можно было спрятать истинную сущность), и он при всяком удобном случае появлялся при дворе то в том, то в другом наряде. Он обожал свою коллекцию марок, любил стрелять и курить. «Наш король — славный парень, — говорил Ллойд-Джордж друзьям, — но, слава богу, голова у него пустая, как котелок».
Либералы надеялись, что им будет намного легче управлять монархом с таким ограниченным кругозором. Однако Асквит убедился, как трудно объяснить королю смысл тех или иных политических планов, когда его не интересуют ни политика, ни планы. Асквиту понадобились две долгих встречи в ноябре, чтобы заручиться твердым обещанием (которое король обещал хранить в тайне) сделать то, на что Эдуард VII так и не решился: посвятить в пэры нужное количество либералов, чтобы изменить состав в палате лордов. А еще Асквит собирался провести новые выборы, после чего сообщить о договоренности с королем и перебороть оппозицию. Ни в один из этих планов Асквит не посвятил короля во всех подробностях, тот довольно смутно понимал их значение и воспринимал скорее как некую забаву. Он даже спросил, а нельзя ли ему вначале обсудить вопрос с Бальфуром, на что Асквит ответил, что тогда это испортит сюрприз.
И хотя позже король объяснял придворным, что Асквит заморочил ему голову и запугал, отказаться от данного слова Георг уже не мог. Когда король спросил, а что произойдет, если он не станет участвовать в затее Асквита, тот ответил: «Тогда я немедленно подам в отставку, и на выборах будут говорить, что «король и пэры простив народа». Спрятав в карман свою гордость, король позволил Асквиту разыгрывать партию своими картами.
Но и у премьер-миистра не было столь уж большого пространства для маневра. Черчилль не уставал напоминать ему: «Пока право вето остается у палаты лордов, мира между двумя партиями не наступит, и мы не сможем добиться национального единства. Чем быстрее и чем увереннее мы покончим с этим делом, тем будет лучше для всех». Либералы верили, что только молниеностность проведенной операции позволит им избавиться от давления палаты лордов. Через два дня после того как он заручился согласием короля, Асквит объявил о роспуске парламента в конце ноября и о том, что новые выборы пройдут в начале декабря.
Выдержать две выборные кампании за год — было задачей трудной для всех. Однако либералы надеялись, что им удастся привлечь народ на свою сторону, и выборы закончатся полной их победой. И снова они ошиблись. Итоги голосований показали, что их положение не только не улучшилось, а, напротив, заметно ухудшилось. И либералы и тори в результате выборов получили одинаковое количество мест в палате общин — 272. Вновь Асквиту, чтобы удержать власть в своих руках, пришлось привлечь на свою сторону ирландцев с их 84 местами и опереться на не очень надежных союзников — лейбористов, имевших 42 места.
Результаты могли бы оказаться намного хуже, если бы Черчиллю не удалось вести правильную политику в Южном Уэльсе. Если бы там прозвучал хотя бы один выстрел, это могло бы всколыхнуть идею самоопределения Уэльса и дало бы в руки консерваторов и лейбористов козырные карты. Уинстон сумел справиться с ситуацией. И, похоже, что он сделал больше, чем мог сделать один человек. После убедительной победы в Данди он позволил себе короткую передышку, устроив прием в загородном доме в Йоркшире. Клемми настаивала, что ему надо хоть немного отдохнуть.
«Дорогой, ты так много работаешь, — писала она, — и не позволяешь себе развлечься». Она была права лишь отчасти. Тяжкий труд в деле, которое увлекало его и приносило плоды, и был для него самым лучшим развлечением.
Возможно, именно из-за настойчивых уговоров Клемми Уинстон согласился немного расслабиться утром 3 января 1911 года и остался у себя в доме на Экклстон-сквер. Он принимал ванну, когда из министерства внутренних дел позвонили, сообщив ошеломляющую новость. В Ист-энде произошла перестрелка между полицейскими и хорошо вооруженной бандой русских анархистов [39]. Один констебль был сразу ранен, а банда забаррикадировала окна верхнего этажа дома на улице Сидни-стрит и вела оттуда такой интенсивный огонь, что одному из полицейских пришлось бежать за поддержкой к лондонскому Тауэру. Вскоре полисмен вернулся к осажденному дому вместе с двадцатью стрелками Шотландского гвардейского полка [40].
Уинстон попросил уточнить, так ли уж необходима помощь военных. И дал согласие на их участие, стоя у телефона завернутым в полотенце. Через час он уже был рядом с полицейскими и солдатами, наблюдая с боковой улицы за все еще продолжавшейся перестрелкой. Пули летали повсюду, врезаясь в кирпичные стены домов и проносясь со свистом над головами любопытствующих зевак. Стрельба со стороны наспех вооруженных полицейских, которые обычно никогда не носили оружия, была большей частью неэффективна. Их револьверы [41] и дробовики не могли соперничать с огневой мощью банды, засевшей в укрытии. Что касается солдат с винтовками, то им тоже было трудно вести прицельный огонь. Осажденный дом находился в центре жилого массива, поэтому солдатам, прижатым к земле на обоих концах улицы, приходилось стрелять под углом.
«Ничего подобного на памяти всех живущих поколений не доводилось видеть в тихой, законопослушной Англии», — утверждал Черчилль впоследствии.
Банда анархистов использовала «маузеры» — скорострельные «самозарядные пистолеты» [42]. Благодаря складному прикладу, крепившемуся к рукояти, такой пистолет можно было использовать как ружье и стрелять из укрытия во всех направлениях. Опустошенный магазин, обычно вмещающий десять патронов, стрелок быстро заменял другим, что позволяло вести из «маузера» почти непрерывный огонь. В Британии с этим новым образцом стрелкового оружия, производимым в Германии, практически никто не сталкивался, если не считать некоторых армейских офицеров. К счастью, на улице Сидни-стрит присутствовал один чиновник высокого ранга, хорошо знавший данный пистолет и эффективно применявший его в бою. Это был Уинстон Черчилль.
Когда «маузеры» только появились в продаже в 1898 году, Черчилль приобрел два пистолета этой марки и уже вскоре пустил один из них в ход во время кавалерийской атаки под Омдурманом. Опустошив магазин своего «маузера», он убил нескольких дервишей [43], включая одного, пытавшегося пронзить его копьем и застреленного с расстояния менее ярда. Тогда полуавтоматический «маузер» спас Уинстону жизнь, и теперь, зная по собственному опыту его убойную силу, он сам постарался спасти как можно больше жизней полисменов и солдат, участвовавших в перестрелке с анархистами на Сидни-стрит. Когда несколько констеблей попросили позволения броситься в осажденное задние, Уинстон отговорил их от бессмысленной затеи, объяснив, что их всех перестреляют, как кур. Репортер описал данный эпизод в более мягких выражениях: «Министр внутренних дел, опасаясь, что это действие может подвергнуть жизни безполезному риску, воспрепятствовал его осуществлению». Опасность была столь велика, что Уинстон даже не позволил пожарной бригаде приблизиться к зданию, из окна которого вырывался огонь и дым. Правда, авторитета министра оказалось недостаточно, чтобы заставить почтальона отказаться от намерения отнести письма в дом, соседствующий с убежищем банды, однако он все же смог переубедить офицера пожарной бригады, настаивавшего на том, что его долг тушить пожар, несмотря на риск. Только после того, как Черчилль заявил, что берет всю ответственность на себя, если дом сгорит, пожарный офицер перестал рваться в огонь и остался на месте, чтобы наблюдать, как пламя все больше и бльше охватывает здание.
