Майкл Шелден - Черчилль. Молодой титан
В письменном обращении к одному из сторонников суфражистского движения. Ллойд-Джордж предупреждал, что протестующие женщины слишком часто позволяли себе унижать Уинстона. «Величайшая ошибка с их стороны избрать его своей мишенью, — объяснял он. — Это не тот человек, которого можно запугать».
Часть III. 1910–1915 гг
XX. Храбрец
Яростная энергия копилась в эдвардианском обществе из-за нарастания все более высоких ожиданий и их столкновения с суровой действительностью. Требовались перемены, а они происходили слишком медленно. Следствием этого стало даже не все более жестокое противостояние между классами, политическими партиями, полами или богатыми и бедными. Оно вылилось в то, что обычные люди стали покидать страну в поисках лучшей доли. За десять лет после смерти королевы Виктории, когда численность населения Соединенного Королевства достигла 43 миллионов человек, семь процентов из них — то есть три миллиона — выбрали эмиграцию. Массовый исход, например, из Глазго, был таков, что в 1910 году количество свободных домов в этом шотландском городе увеличилось до двадцати тысяч.
Черчилль осознавал, что его служба в министерстве внутренних дел оплачивается намного лучше и менее сложна, чем штормовая качка в министерстве по делам Ирландии. Но эта должность вовлекала его в сердцевину растущих неурядиц внутри страны, вынуждая тратить массу времени и сил на то, чтобы каждый день встречаться с разгневанными людьми, выражающими недовольство условиями содержания в тюрьмах, поведением полиции и судебными приговорами, а также с лицами, обращающимися в министерство с целью разрешения производственных конфликтов, или в связи с угрозами со стороны шпионов, революционеров и анархистов. Он остался доволен тюремной реформой и получил подтверждение правильности проделанной работы в этом направлении, а еще большее удовольствие доставляло ему оказание помощи недавно созданному бюро секретной службы (Secret Service Bureau). Но все остальное было слишком рутинным для его мятежного духа, все тянуло его не к вершине, а вниз, к земле. К концу своей политической карьеры он скажет: «Ни один пост, занимаемый мной в правительстве, я не покидал с такой радостью».
Самая трудная полоса в его жизни началась осенью 1910 года, когда главный констебль в Южном Уэльсе прислал ему срочную телеграмму. Он писал, что бастующие шахтеры устроили беспорядки в районе Тонипэнди — компактного города с населением в тридцать четыре тысячи человек, окруженного угольными копями и дымовыми трубами. Там много пострадавших, и срочно требуются войска, чтобы восстановить порядок, — докладывал полицейский чиновник. Телеграмма заканчивалась словами: «Положение угрожающее. Буду держать в курсе. Линдсей, главный констебль Гламоргана».
Бывший офицер британской армии, служивший в Египте, Лайонел Линдсей был человеком старого образца, прямодушным военным, нетерпимым к нарушителям законности. Чтобы положить конец беспорядкам, он запросил две сотни кавалеристов и две пехотные роты. Черчилль содрогнулся, прочитав телеграмму, потому что это означало, что войска уже находятся на полпути к шахтерскому городку. Вот уж чего хотелось бы меньше всего либералам, так это столкновения между разъяренными валлийскими шахтерами и крупным воинским контингентом. Но забастовщики угрожали мирным жителям, они громили магазины, разбивали витрины и занимались грабежами.
Десятилетия спустя критики Черчилля отнесут случившееся к самому тяжкому проступку в его деятельности, упрекая его за то, что он ввел в Тонипэнди войска, которые атаковали шахтеров. В 1978 году в палате общин разгорелся скандал после того, как лейбористский премьер-министр Джеймс Каллаган сказал, что Черчилль «объявил вендетту шахтерам Тонипэнди». Члены парламента настояли, чтобы он отказался от своего обвинения («дешевый и совершенно необоснованный выпад» — как выразился один из членов парламента), но Каллаган настаивал на своем: «Действия сэра Уинстона Черчилля — исторический факт, и он заслуживает обсуждения. Я придерживаюсь другого мнения, чем вы».
Но все дело в том, что сохранились документы, и они свидетельствуют о том, что Черчилль делал все, чтобы удержать военных от конфронтации с шахтерами. Только отряды полицейских, вооруженных дубинками, были брошены на усмирение. Главными обвинителями Черчилля стали не шахтеры, а владельцы угольных шахт.
На второй день забастовки — 8 ноября — репортер «Таймс» в Тонипэнди при виде огромной разъяренной толпы, заполнившей улицы, испугался до смерти и не мог поверить, что начальство в Лондоне не соглашается ответить на запрос главного констебля Линдсея о присылке военных подкреплений.
В своей статье «Осадное положение» репортер писал: «Войска, которых ждали здесь весь день, так и не прибыли. Очевидно, были получены приказы, предписывающие им остановиться в Кардиффе. Я не могу найти оправдания тем, кто должен был прислать военных, учитывая критичность сложившегося положения, но не решился на это».
Но именно Черчилль потребовал, чтобы войска задержали в Кардиффе. Нельзя использовать военных, доказывал он главному констеблю Линдсею, «пока не станет окончательно ясно, что полиция не сможет справиться своими силами».
Ни один человек в Тонипэнди не был застрелен или растоптан атакующей кавалерией. Войска удерживались в резерве своим командиром, генералом Невилом Макриди, который подчинялся распоряжениям Черчилля, и делал все, чтобы участие военных не ухудшило и без того накаленную обстановку. Тем временем сотни полицейских сражались с бастующими холодным ноябрьским днем. И много голов было разбито как с той, так и с другой стороны.
К большой досаде владельцев шахт, Черчилль отправил примиряющее послание шахтерам, обещая сделать все возможное для справедливого решения вопроса, о чем он сообщит им. «Военные в данный момент держатся в стороне, и мы отправили туда только полицию». Владельцы шахт обвинили Черчилля в сочувственном отношении к шахтерам и в неспособности утихомирить их. Управляющий директор Кэмбрианской угольной компании сказал корреспонденту «Таймс»: «Мистер Черчилль поставил себя выше законности, выступив посредником. Он отправил представителям рабочих телеграмму, в которой вопрос выглядел уже решенным, и обещал кэмбрианским шахтерам, что их не станут обвинять в нарушениях».
Вскоре Черчилль понял, что угодить и тем, и другим он не сможет. По каким-то своим собственным соображениям, глава Лейбористской партии — убеленный сединами Кейр Харди (сам бывший шахтер) счел, что намного выгоднее выставить Черчилля негодяем, чем героем. Нет сомнения, для того, чтобы привлечь на свою сторону сторонников и сочувствующих, надо было придать ситуации больше драматизма, а это было проще сделать, выставив министра внутренних дел злодеем, который предает интересы шахтеров, натравливая на них армию. Кейр Харди рисовал страшную картину того, как «военные получили разрешение стрелять в случае необходимости по людям, вина которых заключалась только в том, что они боролись за свои права». После того, как кризис миновал, 28 ноября при встрече в палате общин Харди сказал Черчиллю: «Надеюсь, мы по-прежнему останемся друзьями». А еще он утверждал, что в шахтерском городке «99 процентов бастующих сами сохраняли порядок и не нуждались ни в полицейских, ни в военных».
