Александр Нильский - Закулисная хроника. 1856 — 1894
— Нет, но это ничего не значит. Сторожа так редко бывают на месте, что можно вдосталь настреляться без всяких опасений.
— Я-то не боюсь, у меня билет имеется…
— Вздор! Никто на нас не обратит внимания…
Отправились в лес. Охота была очень удачная. В полдень стали возвращаться. Навстречу к ним идет сторожевой лесник.
— А билеты у вас есть? — кричит он еще издали.
— Беги: — шепчет Васильев приятелю. — Скорее беги… Выручай!
— Зачем?
— Не твое дело! Удирай!
Приятель опрометью бросился в противоположную сторону. Сторож за ним. Пробежав версты две, сторож его настигает и грозно рычит:
— Билет! Билет подавай!
— Вот он, — говорит спокойно охотник и передает свой билет сторожу.
— Зачем же вы бежали-то от меня?
— А затем, что вот у того, который остался, никакого билета нет…
А Васильева между тем уж и след простыл.
П. И. Европеус встретил нас очень радушно и в охотничьих экскурсиях принимал деятельнейшее участие. Васильев, как истый охотник, неустанно целыми днями бродил по лесам и болотам, Бурдин в этом отношении от него отставал. Сначала он выказал увлечение, а потом стал предпочитать созерцание природы в усадьбе своего приятеля, а более всего карты.
Через неделю начали сбираться в отъезд, причем решено было во все время пути до города Бежецка охотиться. В виду этого, в дальнейшее с нами путешествие отправился Васильев и сын сельского священника из имения Европеуса, очень молодой человек, проводивший все каникулярное время на охоте. Он был очень искусным стрелком и опытным охотником, так что его компания для Бурдина и Васильева была приятна и полезна, тем более, что он превосходно знал окрестные леса и условия в них охоты.
Юноша этот обладал феноменальным аппетитом и водку истреблял с таким совершенством и удовольствием, что все мы вслух высказывали ему свое удивление.
Он нам на это говорил:
— Что же это за охотник, который не пьет? Каждый хороший охотник должен много пить. Это правило.
— Себя, очевидно, вы причисляете к лучшим из лучших? — иронически спросил его Бурдин.
— Без сомнения.
Федор Алексеевич имел при себе различные яства, частью приобретенные еще в Петербурге, частью вывезенные из Твери. Когда на привале мы совершали трапезу, Бурдин приходил прямо в ужас от аппетита юного охотника.
Он его поминутно останавливал возгласом:
— Молодой человек, оставьте нам хоть чуть-чуть понюхать!
Тот же, во время еды, не обращал ни малейшего внимания ни на кого из нас. И если мы не успевали воспользоваться вкусным куском, то наш попутчик уничтожал все попадавшееся ему под руку без остатка.
Когда он набросился на сыр рокфор, Бурдин воскликнул:
— Молодой человек, это ведь не творог!
— Я это вижу, — спокойно ответил «молодой человек».
— Вы заболеете: этого сыру много есть нельзя.
— Не беспокойтесь. У меня желудок семинарский, вылуженный.
По пути посетили село Еськи, расположенное на берегу реки Мологи. Село очень большое, в нем было жителей около тысячи душ.
Наш юный спутник сообщил нам, что обыватели «Еськи» оригинальнейший народ.
— Чем?
— Они пятницу считают праздничным днем и никогда в пятницу не работают.
— Это в силу чего?
— Не знаю.
Мы проезжали это село как раз в пятницу и действительно были свидетелями праздничной бездеятельности крестьян. Заинтересованные таким странным обычаем, мы обращались с расспросами к местным жителям, но никто ничего положительного сказать не мог.
— Так уж… значит, заведено… по какому ни на есть случаю… как отцы, так и мы… а только это у нас завсегда так…
Вблизи самого Бежецка охота была особенно удачна. Бурдин скомандовал нашему возчику отправиться в город и ожидать нас.
Мы разделились на две компании. Васильев с юным стрелком отправился вперед, я с Бурдиным побрел позади. На почтовой же станции в Бежецке мы согласились встретиться и расстаться.
Не успели мы сделать и полверсты, как вдруг Бурдин почувствовал себя дурно. К счастью, неподалеку оказалась мельница. Я кое-как довел его до жилья мельника и уложил на скамейку. Вскоре ему полегчало; однако, он продолжал лежать, чтобы основательнее окрепнуть силами. В избе было жарко и скучно. Я взял ружье Бурдина и вышел на реку. Увидал прыгающего воробья и попробовал поохотиться. Наметил и выстрелил. Вдруг точно из под земли предо мною появляются два здоровенных мужика.
— А, это вы у нас всех уток перестреляли?
— Каких уток? — удивился я. — Вот единственный раз в жизни вздумал поохотиться на воробья, да и то промахнулся.
— Сделай милость, не ври… От нас не увернешься… Мы тебя нашему барину доставим, а уж ты ему как угодно Лазаря пой…
— Какому барину?
— Здешнему помещику.
— Да вы братцы, с ума сошли. Я вовсе не охотился, я тут у мельника нахожусь с своим больным товарищем.
— Не ты, так твои товарищи сейчас здесь были… Только нам это все единственно, не будем сами пред господином ответ держать. Иди сам ответствовать.
Вижу, что от них не отвязаться.
— Пойдемте, говорю, Е мельнику. Там товарищ, без него я пойти не могу.
Мужики согласились.
Являюсь к Бурдину и рассказываю ему происшествие.
— Ну, это вздор! — сказал Бурдин и, обращаясь к мужикам, спросил: — что вам нужно за ваших уток?
— Ничего, потому что утки господские, а не наши…
О «задержке охотников» узнали в ближайшей деревне. К мельнице явилась целая орава крестьян, баб и ребятишек. Начались толки, суждения, угрожающие превратиться в скандал. Чтобы все это прикончить, Бурдин поднялся со скамейки и сказал:
— Где ваш помещик? Ведите нас к нему… Я с ним сам переговорю…
— Микита, давай веревок! — крикнул один из мужиков мельнику.
Каких веревок? Зачем? — всполошились мы.
— Знаем вашего брата! С дороги-то тягу дадите, али пристрелить нас пригрозите.
— Экие вы дураки! Вот вам мое ружье, несите его сами.
— Нет, это не модель… Ежели без веревок, то под арестом…
— Как это под арестом?
— А так, что вас на телегу усадим, а сами мы толпой кругом вас пойдем.
— Ну, ладно, везите нас под арестом!
Усадили в тряскую телегу и повезли под конвоем десятерых крестьян.
Въехали, наконец, в усадьбу. Остановили нас у ворот и пошли докладывать помещику об «арестантах». Тот приказал привести нас к нему на балкон, где он сидел с женой и пил чай.
Нас привели. Помещик (молодой офицер) строго оглядел нас с ног до головы и грубо крикнул:
— Кто вам позволил чужую птицу стрелять! На чужих владениях хищничеством заниматься!
