Расул Гамзатов - Мой Дагестан
Война не рождает людей. Но в огне революционных боев родился новый Дагестан.
13 ноября 1920 года был созван Первый чрезвычайный съезд дагестанских народов. На съезде от имени правительства РСФСР выступил Сталин. Он объявил автономию стране гор — Дагестану. Новое имя, новый путь, новая судьба.
Вскоре дагестанский народ получил подарок. Ленин прислал свою фотографию с надписью: "Красному Дагестану". Кубачинские златокузнецы и унцукульские краснодеревщики создали невиданную рамку для этого портрета. В этом же году из махачкалинского порта вышел новый пароход — "Красный Дагестан". Но и сам Дагестан походил теперь на могучий корабль, вышедший в большое новое плавание.
"Утренняя звезда". Так назвали первый дагестанский журнал. Пришло в Дагестан утро. Открылись окна в широкий мир.
В трудные дни гражданской войны, когда в горах хозяйничали отряды Гоцинского, мой отец получил письмо от однокашника по медресе.
В письме бывший соученик рассказывал о Нажмудине Гоцинском и о его войсках. В конце письма отец прочитал: "Нажмудин недоволен тобой. Мне показалось, что он очень хотел бы, чтобы ты обратился к горской бедноте со стихами, где рассказал бы правду об имаме. Я взял на себя обязанность связаться с тобой и обещал ему, что ты это сделаешь. Прошу тебя, исполни мою просьбу и желание имама. Нажмудин ждет твоего слова".
Отец ответил: "Если ты взял на себя такое обязательство, то ты и пиши стихотворение о Нажмудине. Что касается меня, то я не намерен проводить воду к его мельнице. Вассалам, вакалам…"
В то же время большевик Магомед-Мирза Хизроев вызвал отца в Темир-Хан-Шуру и предложил сотрудничать в газете "Красные горы". В этой газете и было опубликовано стихотворение отца "Обращение к горской бедноте".
Отец писал о новом Дагестане, он сотрудничал в газете "Красные горы". Шло время. У Магомеда-Мирзы Хизроева родилась дочка. Позвали отца, чтобы он выбрал ей имя. Высоко подняв девочку, отец провозгласил:
— Загьра!
Загьра — это значит звезда.
Родились новые звезды. Росли дети, носящие имена погибших героев. Весь Дагестан стал похож на большую колыбель.
Каспийские волны пели ему колыбельные песни. Огромная страна склонилась над Дагестаном, как над ребенком.
А мама пела тогда песни о ласточках, о травах, прорастающих из-под камней, о цветах, расцветающих осенью. Под эти колыбельные напевы выросли в нашем доме три сына и одна дочь.
И вновь выросли в Дагестане сто тысяч сыновей и дочерей. Выросли землепашцы, скотоводы, садоводы, рыбаки, каменотесы, чеканщики, агрономы, врачи, учителя, инженеры, поэты, артисты. Поплыли корабли, полетели самолеты, загорелись невиданные доселе лампы.
— Теперь я стал хозяином большого богатства, — сказал Сулейман Стальский.
— Теперь я в ответе не только за аул, но и за всю страну, -сказал мой отец.
— Мои песни, летите в Кремль! — воскликнул Абуталиб.
Новые поколения создавали новые черты народа.
Великая Страна Советов — могучее дерево. Дагестан — ветка на нем.
И вот, чтобы это дерево выкорчевать, чтобы сжечь его ствол и его ветки, напали на нас фашисты.
В тот день жизнь должна была идти своим чередом. В Хунзахе воскресный базар. В крепости — выставка достижений сельского хозяйства района. Отряд молодежи пошел штурмовать вершину Седло-горы. Аварский театр готовил к постановке пьесу моего отца "Сундук бедствий". Вечером должна была состояться премьера.
Но утром открылся такой сундук бедствий, что все остальные бедствия пришлось забыть. Утром началась война.
Тотчас потянулись из разных аулов цепочки мужчин и молодых людей, вчера еще мирных пастухов и земледельцев, а сегодня защитников Родины. Старушки, дети и женщины стояли на крышах всех дагестанских аулов и долго глядели вслед уходящим. И уходили надолго, многие навсегда. Только и слышалось:
— Прощай, мама.
— Будь здоров, отец.
— До свидания, Дагестан.
— Счастливой дороги вам, дети, возвращайтесь с победой. Из Махачкалы, как бы отделяя горы от моря, идут и идут поезда. Они увозят молодость, силу, красоту Дагестана. Эта сила понадобилась всей стране. Слышалось то и дело:
— До свидания, невеста.
— Прощай, жена.
— Не оставляй меня, я хочу с тобой.
— Вернемся с победой!
Идут поезда. Идут беспрерывные поезда.
Вспоминаю родное педучилище. У братской могилы жертв революции выстроен конный дагестанский полк. Им командует красный партизан, прославленный Кара Караев. Суровые, сосредоточенные лица. Полк принимает присягу.
Девяностолетний горец перед уходящим полком произносит речь:
— Жалко, что мне сегодня не тридцать лет. Но и я могу отправиться вместе с тремя сыновьями.
Потом появились: эскадрилья истребителей "Дагестан", танковая колонна "Шамиль", бронепоезд "Комсомол Дагестана". Отцы и дети воюют в одном ряду. Воинская доблесть снова засветилась над горами. Браслеты, серьги, пояса, кольца, подарки женихов, мужей и отцов, серебро и золото, драгоценные камни, старинное искусство Дагестана наши женщины отдали большой стране, чтобы она ковала победу.
Да, ушел на фронт Дагестан. Он воевал вместе со всей страной. В каждой воинской части, у моряков, у пехотинцев, у танкистов, у летчиков, у артиллеристов — всюду можно было встретить дагестанца: стрелка, пилота, командира, партизана. Со всех обширных фронтов стекались в маленький Дагестан скорбные письма.
В нашем ауле Цада семьдесят саклей. Почти столько же юношей ушло на войну. Мама говорила во время войны: "Я часто вижу во сне, будто все наши цадинские ребята собираются на Нижней поляне". Иногда, увидев звезду в небе, она говорила: "Наверно, эту звезду видят сейчас и наши аульские парни где-нибудь около Ленинграда". Когда с севера прилетали к нам перелетные птицы, моя мама спрашивала: "Не видали ли вы наших цадинских ребят?"
Горянки, читая письма, слушая радио, заучивали наизусть непонятные и трудные для них слова: Керчь, Брест, Корсунь-Шевченковский, Плоешти, Констанца, Франкфурт-на-Майне, Бранденбург. Особенно путались горянки в двух названиях — Бухарест и Будапешт, — удивляясь, что это два разных города.
Да, где только не побывали юноши из аула Цада!
В сорок третьем году мы с отцом поехали в город Балашов. Там в госпитале умер мой старший брат. На берегу маленькой речки мы нашли могилу и прочитали надпись: "Магомед Гамзатов".
Отец посадил на могиле деревце, русскую березу. Он сказал:
"Расширилось теперь наше цадинское кладбище. Большим теперь стал наш аул".
...родной язык
Цадинское кладбище…
В саванах белых,
Соседи, лежите вы, скрытые тьмой.
Вернулся домой я из дальних пределов,
Вы близко, но вам не вернуться домой.
В ауле осталось друзей маловато,
В ауле моем поредела родня…
Племянница — девочка старшего брата,
Сегодня и ты не встречала меня.
Что стало с тобой — беззаботной, веселой?
Года над тобою текут как вода.
Вчера твои сверстницы кончили школу,
А ты пятиклассницей будешь всегда.
И мне показалось нелепым и странным,
Что в этом краю, где вокруг никого,
Зурна моего земляка Бияслана
Послышалась вдруг у могилы его.
И бубен дружка его Абусамата
Послышался вновь, как в далекие дни,
И мне показалось опять: как когда-то,
На свадьбе соседа гуляют они.
Нет… здесь обитатели не из шумливых,
Кого ни зови, не ответят на зов…
Цадинское кладбище — край молчаливых,
Последняя сакля моих земляков.
Растешь ты, свои расширяешь границы,
Теснее надгробьям твоим что ни год.
Я знаю, в пределах твоих поселиться
Мне тоже когда-нибудь время придет.
Сходиться, куда б ни вели нас дороги,
В конечном итоге нам здесь суждено,
Но здесь из цадинцев не вижу я многих,
Хоть знаю, что нет их на свете давно.
Солдат молодых и седых ветеранов
Не дома настигла кромешная тьма.
Где ты похоронен, Исхак Биясланов,
Где ты, мой товарищ Гаджи-Магома?
Где вы, дорогие погибшие братья?
Я знаю, не встретиться нам никогда.
Но ваших могил не могу отыскать я
На кладбище в нашем ауле Цада.
На поле далеком сердца вам пробило,
На поле далеком вам руки свело…
Цадинское кладбище, как ты могилы,
Могилы свои далеко занесло!
И нынче в краях, в холодных и жарких,
Где солнце печет и метели метут,
С любовью к могилам твоим не аварки
Приносят цветы и на землю кладут.
Перевел Н Гребнев
