Стейси Шифф - Клеопатра
Статуи Клеопатры на Форуме никто не тронул. Это было самое малое, что Октавиан мог сделать для женщины, чьи позолоченные скамьи и дорогие кубки пошли на оплату его политической карьеры и помогли расплатиться со всеми долгами. Золото Клеопарты гарантировало процветание Рима. Настолько велики были средства, которые Октавиан влил в экономику, что подскочили цены, а ссудные проценты утроились. Как писал Дион, сокровища Клеопатры «обогатили Римскую империю и украсили ее храмы». Отобранные у нее статуи стояли на городских улицах. Побежденная царица жила в памяти римлян. За богатствами пришла мода на все египетское. Сфинксы, кобры, солнечные диски, листья аканта, иероглифы заполонили Рим. Лепестки лотоса и грифоны даже использовались в убранстве личного кабинета Октавиана. Клеопатра одержала и еще одну косвенную победу: с ее уходом в Риме наступил золотой век для женщин. Жены и сестры патрициев получили право участвовать в общественной жизни. Они влияли на назначение послов, давали советы мужьям, путешествовали за границу, заказывали статуи и строительство храмов. Их роль в искусстве и обществе выросла. Вслед за Клеопатрой женщины пришли на Форум. Больше никто из римлянок не будет иметь такого статуса и таких привилегий, как Ливия и Октавия, и обязаны они этим сопернице-иностранке. Ливия станет крупнейшей землевладелицей, ей будут принадлежать участки в Египте и пальмовые рощи в Иудее. Октавия войдет в историю как анти-Клеопатра — скромная, разумная и благонравная.
Клеопатре выпала честь стать символом новой эры: начало современного мира можно отсчитывать со дня ее смерти. С собой в могилу она забрала как четырехсотлетнюю римскую республику, так и эллинистический мир. Октавиан войдет в историю как один из величайших обманщиков: он восстановил республику во всем ее величии, чтобы, как стало очевидно через десятилетие, превратить в монархию. Диктатор действовал аккуратно, научившись на ошибках Цезаря. Он не был «царем», а лишь «принцепсом» или «первым гражданином», первым среди равных. Когда Октавиану понадобился новый титул, громкий и величественный, но не связанный с монархией, тот обратился за помощью к Планку, нашей морской нимфе. Планк придумал термин «Август». Римлянин, воевавший с Востоком за западные ценности, все больше походил на восточного деспота с двором и интригами. Римских императоров обожествляли и изображали в образе Сераписа так же, как ранее Антоний представал в образе Диониса. Традиционная римская скромность была отброшена в пользу имперского величия. Хотя Октавиан якобы приказал расплавить золотую посуду Клеопатры, эллинистическая роскошь все равно одержала верх. Как говорил один из советников Августа, «уж если нам суждено править народами, мы должны их превосходить во всем. Подобное великолепие внушает страх врагам и вдохновляет друзей». Октавиана никто не обвинил бы в скупости. Рим превратился в огромный рынок предметов роскоши, куда устремились ремесленники самого разного толка. У одной Ливии было более тысячи слуг. Октавиан был так впечатлен мавзолеем Клеопатры, что построил похожий в Риме. Рим во многом обязан Александрии и превращением из кирпичного города в мраморный. Август умер в возрасте семидесяти шести лет, в своей постели — один из немногих римских императоров, которые не были убиты ближайшими родственниками (еще одно наследие эллинистического мира). Правление Октавиана продлилось сорок четыре года, в два раза дольше, чем Клеопатры, так что у него было время переписать историю[60]. Октавиан со всем основанием мог заметить, что «ни одна из высоких должностей не обходится без зависти и предательства, в особенности — должность правителя». Хуже врагов были только друзья. Август не был счастливым человеком.
Переписывать историю принялись незамедлительно. Упоминания Марка Антония исчезли из летописей, а битва при Акции волшебным образом превратилась в величайшее из сражений, небывалую победу, изменившую ход истории. Все было перевернуто с ног на голову. Октавиан спас страну от величайших бед. Он прекратил гражданскую войну и восстановил мир после века потрясений. Время возобновило свой бег. При чтении официальных историков складывается такое впечатление, будто с возращением Октавиана Апеннинский полуостров, уставший от века бесконечного насилия, пережил дивный расцвет, и пшеница на полях сама по себе налилась спелостью. «Законам вернули силу, судам — власть, а сенату — достоинство», — заявляет Валлей, почти дословно повторяя слова Цезаря, сказанные в сорок шестом году. Тщеславие Августа оказало влияние на календарь: в честь него был назван месяц, по примеру Гая Юлия Цезаря[61]. В тогдашних документах эту дату определяют как время, когда Рим был спасен «от величайшей из опасностей».
Клеопатре не повезло: ее историю писали предатели во главе с Деллием, Планком и Николаем Дамасским. Битва при Акции открыла эпоху фальсификаций и мифотворчества. Клеопатре выпало жить в эпоху становления римской литературы: ее судьба вдохновила величайших поэтов, которые были рады оттачивать свой талант на ее бедах. Гораций воодушевленно писал об Акции. Он первым отпраздновал блистательную победу Октавиана, когда Клеопатра еще готовилась к обороне Александрии. Он же преждевременно воспел ее поражение. Вергилий и Проперций присоединились к египетскому триумфу, когда все уже знали, что царица была коварной распутницей, погибшей от укуса аспида. Во всех своих жизнеописаниях Антоний по настоянию Клеопатры бежит из Акция. В стихах Проперция слабый мужчина, зависимый от порочной женщины, стал любимым персонажем. Получалось, что Октавиан восстановил естественный ход вещей: мужчины правили женщинами, а Рим правил миром. Историю Клеопатры можно было использовать для иллюстрации этих достижений. Вергилий сочинял «Энеиду» в течение десяти лет после смерти Клеопатры. В его поэме за царицей всюду следуют змеи. Вряд ли стоило ожидать, что ее история будет рассказана беспристрастно и с симпатией в произведении, которое читали вслух Августу и Октавии. История Клеопатры написана римлянином, с которым она встретилась лишь однажды в последние несколько дней жизни. Он изобразил ее опасной соперницей, при этом напустив туману и окутав ее историю вымыслом. Она относится к тем великим неудачникам, которые остались в памяти человечества не по той причине, из-за которой их следовало помнить[62]. Как часто бывает, история уступила место мифу. Все, кто писал о Клеопатре всего через сто лет после ее смерти, излагали не правду, а вымысел.
Посмертная судьба Клеопатры полна драматизма не меньшего, чем ее жизнь. Разносторонняя сильная личность осталась в памяти человечества хищной обольстительницей. В этом ничего удивительного. Как сказал один из убийц Цезаря: «Страх для человека важнее памяти». У мужчин всегда есть соблазн приписать успехи яркой женщины исключительно красоте и сексуальной привлекательности. Кто устоит перед ненасытной демоницей! Против женщины, способной перехитрить мужчину, должно существовать хоть какое-нибудь средство. Клеопатра была умна и потому прослыла соблазнительницей. Поверить в роковую красоту проще и спокойнее, чем в силу интеллекта (слова, которые Менандр произнес еще в четвертом веке: «Учить женщину писать — все равно что давать яд аспиду», — школьники твердили наизусть и через сто лет после смерти Клеопатры). Да и публика больше любит истории о женских чарах. Тон задал Проперций. Для него Клеопатра был распутницей, «царицей блудниц». Дион назвал ее «женщиной непомерной жадности и ненасытной чувственности», Данте — великой грешницей, Бокаччо — «обольстительницей с Востока», Драйден — «отпрыском беззаконной любви»[63]. Проперций утверждал, что царица имела обыкновение развлекаться со своими рабами. Римский автор первого века заявил (без всяких на то оснований), что все древние авторы писали о ее беспримерном распутстве. В одном источнике есть упоминание о том, что египетская правительница любила изображать проститутку. Утверждали, будто она была так хороша собой, что многие мужчины готовы были купить ее ночь ценой своей жизни. С точки зрения дамы девятнадцатого века, царица была «ужасной колдуньей». Флоренс Найтингейл аттестовала ее так: «Эта омерзительная Клеопатра». Предлагая Клодетт Кольбер роль в своем фильме, Сесиль де Милль спросил: «Вы согласитесь сыграть самую нечестивую женщину в истории?» Клеопатра фигурирует на страницах книги «Величайшие грешники», изданной в тысяча девятьсот двадцать восьмом году. Живой женщине бесполезно соперничать с легендой.
