Мария Куприна-Иорданская - Годы молодости
За обедом разговоры шли все время на литературные темы, говорили о „Шиповнике“{126}, который может убить „Знание“, так как там печатается главным образом „серый“ материал, а уход Андреева, действительно, может нанести удар этому издательству. Передавали, что Андреев сейчас в большой моде. Строит дачу в Финляндии, а пока живет широко в Петербурге, часто отлучается в Москву, чтобы присутствовать на репетициях „Жизни Человека“. Разговоры не переходили в споры, а потому мне было особенно приятно их слушать, — я впервые была в редакции популярного журнала, и при мне говорили обо всем свободно.
И вот среди такой мирной беседы раздался телефонный звонок. Мы узнали, что через четверть часа приедет Александр Иванович…
Ян начал было прощаться, — мы пили кофий, — но Марья Карловна нас удержала.
Вскоре в дверях, немного сутулясь, появился Куприн с красным лицом, с острыми, прищуренными глазками. Его со мной познакомили. Александр Иванович молча, грузно опустился на стул между хозяйкой и мною, неприязненно озираясь. Некоторое время все молчали, а затем загорелся диалог между Куприными, полный раздраженного остроумия. Глаза Марьи Карловны, когда она удачно парировала, сверкали черным блеском. Иорданский, уставившись в одну точку… не произнес ни единого слова. Он скоро ушел, за ним поднялся и Азбелев.
Нас Марья Карловна опять не отпустила, видимо не желая оставаться наедине с Александром Ивановичем. Конечно, бутылка с „коротким напитком“, как Куприн называл спиртное, осушилась быстро…
Ян, чувствуя, что Марью Карловну тяготит это свидание, стал настойчиво звать Александра Ивановича в разные места. Но пришлось довольно долго уламывать его. Наконец он соблазнился. Прощаясь, мы условились увидаться с Марьей Карловной через два дня у Ростовцевых.
Куприн просил Яна заехать с ним к Елизавете Морицевне, — она, — говорил он, — волнуется, как сошло свидание, а ей волноваться вредно, ибо она ждет ребенка. Мы заехали в „Пале-Рояль“, излюбленную писателями гостиницу на Николаевской улице, и застали Елизавету Морицевну на площадке, кажется, третьего этажа. Она была в домашнем широком платье. Увидав Яна, просила, даже взяла слово, что он привезет обратно Куприна. Ян обещал его не отпускать. И мы поехали дальше, побывали в каких-то ночных притонах, где я увидела мужчин с мрачными, испитыми лицами и женщин в ярких вызывающих нарядах… В длинном зале мы поравнялись с господином, одиноко сидевшим за бутылкой красного вина, Ян меня с ним познакомил. Это был Потапенко, поразивший меня сизо-бронзовым цветом лица. Куприн потащил нас дальше.
Наконец мы сели за столик, и Александр Иванович сообщил, что он свою новую вещь „Суламифь“ запродал в „Шиповник“. Ян высказал сожаление, что она не попадет в „Землю“, где гонорары выше. Куприн обрадовался:
— Знаешь, Ваня, мне деньги вот как нужны, если дадите, — и он назвал внушительную сумму за лист, — то я пошлю всех к черту, но деньги „на бочку“.
— Хорошо, дадим, дадим! — ответил Ян. — Завтра днем мы увидимся, и ты получишь требуемую сумму, если передашь мне рукопись.
Вернувшись в „Пале-Рояль“, мы застали Елизавету Морицевну на том же месте, где ее оставили. Лицо ее, под аккуратно причесанными волосами на прямой ряд, было измучено.
На следующий день Куприн вручил Яну „Суламифь“ и получил гонорар».
Тема любви царя Соломона к красавице Суламифи заинтересовала Куприна еще в ту пору, когда он псаломщиком прочитал Библию и «Песнь песней».
В 1905 году в Балаклаве Александр Иванович увидел у меня «Песнь песней» Ренана из балаклавской библиотеки. Прочитал и оставил у себя.
Говорил Куприн на эту тему и с И. А. Буниным.
— Французы умеют замечательно переделывать исторические легенды, — отвечал Иван Алексеевич, — но мы с тобой, Александр Иванович, не Флоберы… Для нас достаточно и своих тем.
После знакомства с материалами, которыми пользовался Куприн, работая над повестью «Суламифь», нетрудно заметить, что эта повесть — беллетризованное изложение библейского сюжета о любви царя Соломона к девушке из виноградника.
Глава II
Моя болезнь. — Разрешение Куприна на мой выезд за границу. — Мирамаре. — «Морская болезнь». — Переговоры с московским книгоиздательством.
В начале 1908 года у меня открылся легочный процесс. Лечащий врач рекомендовал мне австрийский курорт Мирамаре.
По прежним законам жена могла выехать за границу только с письменного разрешения мужа. Я по телефону просила Александра Ивановича заехать ко мне. Он явился в веселом настроении.
— Все-таки, Маша, разрешение должен дать я?! Ну что ж, так и быть, дам…
Он взял лист бумаги и написал: «Дано сие супруге моей Марии Карловне Куприной на предмет выезда ее за границу сроком на шесть месяцев».
Этот текст Александр Иванович несколько раз варьировал, придавая ему все более шутливый тон.
В середине февраля 1908 года я выехала в Мирамаре. Вскоре Куприн прислал мне сборник, в котором был напечатан его рассказ «Морская болезнь»{127}
Когда я вернулась, то узнала от Александра Ивановича, что написать настоящий серьезный рассказ у него не было времени, ссориться с Арцыбашевым он не хотел и воспользовался первым пришедшим ему в голову легким сюжетом, над которым почти не пришлось думать. «Таким образом, и получилось, что я вместо сборника попал в какой-то похабный букет», — говорил он.
В начале 1908 года Куприн начал переговоры с «Московским книгоиздательством»{128} об издании его собрания сочинений в двенадцати томах. В Петербурге жил В. С. Клестов — представитель этого издательства.
Вскоре после моего возвращения из Мирамар Александр Иванович привел ко мне Клестова, чтобы окончательно договориться об условиях издания, поскольку первые три тома нотариально принадлежали мне. Обращаясь к представителю издательства, он сказал:
— Василий Семенович, итак, договор на первые три тома заключайте с Марией Карловной отдельно. И не забудьте вместе с договором поднести ей флакон духов «Ля Роз Жакомино».
Это были единственные духи, от которых у меня не болела голова.
Глава III
Накануне бракоразводного процесса. — Встреча в Александринском театре. «Госпожа пошлость».
Осенью 1909 года состоялось решение суда о нашем разводе. Накануне зашел А. И. Куприн. У меня за вечерним чаем сидел заведующий иностранным отделом «Современного мира» Карл Людвигович Вейдемюллер.
