Владислав Лебедько - Хроники российской Саньясы. Том 2
Все более необычным становился мой режим дня: году к восемьдесят девятому я дошел до такой ситуации, что пять — шесть часов занимался практикой утром и два-три часа вечером. А днем читал литературу и посещал группы и семинары. Причем, никто меня не заставлял, никто не давал задания, меня не подгонял уже недуг: мне было просто интересно и радостно, жизнь раскрывалась через практику и общение все новыми и новыми гранями. Во всем этом не было надрыва и напряга — было очень интересно и чувствовался эффект — я становился все крепче и здоровее, устойчивее и спокойнее. В это время появились лекции по оккультизму и эзотерике, — это был новый аспект жизни. В таком ритме я жил года четыре. Это был очень яркий и счастливый период жизни, все, что происходило, сопровождалось порывом вдохновения и радости. Пробуждались все более тонкие и глубокие чувства. Мир, люди, с которыми я общался, открывались во все более ярких красках. Как будто я вышел из спячки, с глаз спала какая-то пелена. Появилось доверие к жизни и любовь…
Это было, наверное, общим настроением того времени — конца восьмидесятых — начала девяностых. Люди выходили из подполья и начинали дышать полной грудью. И все это еще не обрело пут коммерции, не стало элементом массовой культуры. Я могу привести метафору, как тогда воспринималась жизнь: ясное, солнечное, теплое и веселое весеннее утро, наполненное щебетом птиц, свежим воздухом, молодой зеленью и ароматом счастья…
Да, я забыл один интересный эпизод, который предшествовал тому развороту жизни, который я описал. Дело было так: однажды вечером, возвращаясь с группы С.В., я заглянул в почтовый ящик и обнаружил там забавнейший буклет. На первой странице была фотография, где на фоне финского домика был… я! Это был, конечно, не я, но молодой человек, похожий на меня, как две капли воды. Под фотографией была крупная надпись: «Твоя жизнь может измениться!» Ну, а на второй странице уже всякая лабуда, про наркомана, который уверовал в Бога, стал хаживать в баптистскую церковь и излечился. После этого случая жизнь моя действительно стремительно изменилась. Такие вот чудеса!
На фоне жизни, которую я сравнил с сочной метафорой весеннего утра, что называется, «поперли состояния». Первое сильнейшее переживание произошло через несколько дней после того, как я получил буклет про изменение жизни. Это переживание я уже описал в первом томе, как некий внутренний взрыв в безграничность, взрыв счастья, ощущение себя всем миром, самой любовью, причем, любовью экстатической, безумной…
Очень яркой страницей того времени была группа Димы Касьянова. Это была группа, где изучался Транзактный анализ, причем не в форме популярного изложения, а в очень глубоком ракурсе, основанном на последних достижениях этого направления психологии. Дима тогда был очень яркой личностью, он перевел фундаментальную, на мой взгляд, книгу: «Современный Транзактный Анализ» Стюарта и Джоинс, которая совсем недавно появилась в продаже. А тогда Дима раздавал нам ксерокопии своего перевода. Через Димины семинары в девяностом — девяносто первом году прошло, наверное, несколько сотен человек. Дима и его жена Света приглашали французов и американцев, которые вели профессиональные тренинги, но и то, что проводили Дима со Светой, было откровением. Огромное количество диагностических схем, эффективных и простых упражнений, — еще несколько лет потом я усваивал эту информацию…
Потом случился конфликт с С.В., в группе которого я занимался три года. С.В. казался мне тогда не просто психологом, а Учителем жизни, Мастером, человеком совершенно необыкновенным. Он действительно пробудил очень многих людей. Бывшие невротики из его группы становились жизнерадостными, творческими и успешными во многих сферах жизни людьми. Многие стали впоследствии психологами. Некоторые обратились к духовному поиску… Так вот, мы с С.В. поссорились, причем, как мне кажется, он очень искусно спровоцировал этот конфликт, потому что после этого я впервые почувствовал себя свободным. Мне не нужен был больше психотерапевт. Я впервые тогда вкусил чувство самостоятельности и ответственности за свою жизнь.
Вслед за разрывом с С.В. произошел еще один разрыв — я разошелся с женой. А потом еще один — я перестал работать в институте. Это было начало лета. Я остался совершенно один, без прошлого, без будущего, без страхов и без надежд. Было только настоящее и оно поглощало меня целиком. Я переживал это, как чувство необыкновенной свободы. Я не знал, что я буду делать осенью, и даже не хотел задумываться об этом.
И в это время одна моя знакомая предлагает мне поехать в Псковскую область, чтобы погостить в «доме магов», то есть среди команды кастанедовцев. Это были не те кастанедовцы, которых расплодилось сейчас хоть пруд-пруди под влиянием синдрома «сидо-стрекальского нагвализма». Это была очень маленькая, но очень реальная группа, руководил которой некто Степанов.
Итак, я приехал в «дом магов», как заинтересованный, но отстраненный наблюдатель. В то время из Кастанеды я читал только отдельные отрывки, которые ходили в виде ксерокопий (в печати Кастанеда появится года через два). А о Кастанеде и учении Дона Хуана я прочитал довольно внушительный труд Степанова (опять же, в рукописи). Со Степановым я познакомился за полгода до этого, на каких-то встречах в частных квартирах и тогда, при первом знакомстве он произвел на меня странное впечатление полупофигиста-полуневротика. За время, проведенное в «доме магов», это впечатление рассеялось. Я увидел очень сильного, внимательного и осознанного лидера, создающего для своей команды массу неординарных ситуаций. Правда, тогда я считал себя психологом, специалистом по межличностным отношениям и то, что делал Степанов, не укладывалось в мои представления о внутренней работе. Степанов все время провоцировал неожиданность и конфликт. Я же был настроен на мирное урегулирование любых трений и не понимал его действий.
Тем не менее, было очевидно, что Степанов являл образец энергичности, подтянутости и включенности в любую ситуацию. Провоцируя конфликт, сам он занимал нейтральную позицию наблюдателя.
Вот пара случаев, обычных для той команды. Однажды в полночь, когда все легли спать, Степанов объявил подъем и срочные сборы. Всем давалось десять минут, чтобы собраться. Никто не задал ни единого вопроса, — все мгновенно включились в сборы. А было полнолуние, затмение и вообще какой-то очень неблагоприятный день. Через десять минут вся команда была уже во дворе с рюкзаками и при велосипедах. Той ночью Степанов повел их в глухие болотистые места, где они и путешествовали три дня. На мой вопрос о том, что они там делали и что происходило, никто не ответил…
