Владислав Лебедько - Хроники российской Саньясы. Том 2
Через эти вещи я впервые стал задумываться об устройстве мира в самом широком смысле, стал пытаться проникнуть в такие категории, как Время, Вечность, Смерть… Сейчас я могу сказать, что это были стихийные попытки медитативно войти в эти категории. Я очень часто, буквально по несколько раз на дню, делал попытки постигнуть, охватить эти невероятные понятия. Я не мог успокоиться, — так сильно волновали меня эти темы. И, опять же, каждый раз, через несколько минут сосредоточения на этих вещах, меня охватывало ощущение чего-то столь грандиозного, чего-то такого, что мое сознание никак не могло вместить и возникал острый, леденящий страх, — я покрывался холодным потом. Тем не менее, я снова и снова возвращался к попыткам осознать эти категории и вместить их в себя, хоть это так и не удавалось…
Особенно сильный интерес и страх вызывала тема смерти. Помню эпизод, когда я впервые понял, что когда-нибудь умру, и, еще не осознавая глубины этого понимания — мне было четыре года, — забрался под стол и долго горько и безнадежно плакал…
В тот же период впервые возникли вопросы и попытки понять, что такое «я». Что это за «я», где оно размещается, как это так вообще — «я»? Почему именно я родился и вот сейчас живу? Я не в смысле что — Владик или там тело мое, а что-то неназываемое, неуловимое…
Все эти вопросы: о времени, о смерти, о бесконечности, о «я», были и остаются для меня ключевыми до сих пор. Ключевыми и открытыми, хотя ежедневно, — в детстве стихийно, а сейчас сознательно — я стараюсь проникнуть в их природу, — не построить теорию, а именно проникнуть в самую суть, в глубину чувственного постижения. Это являлось и является и источником страха и, одновременно, источником благоговейного трепета перед Неведомым, желания его постичь.
И так уж получилось, что страх привлек меня к познанию себя через психологию и психотерапию, а интерес и благоговейный трепет — к мистическому пути познания.
Страх, который был поначалу абстрактным и возникал только в моменты размышлений над понятиями бесконечности и смерти, воплотился в одиннадцать лет в сильное невротическое состояние. Стали возникать необъяснимые ощущения в теле, которых я панически боялся. Началось с банального сердцебиения, а потом возникли совершенно неописуемые состояния и ощущения. Первый такой невротический период был у меня с одиннадцати до двенадцати лет, а второй, более мощный, уже с семнадцати до двадцати трех. И вот, с семнадцати лет начал я изучать и теоретически, и практически психологию и психотерапию. Сначала с чисто прагматической целью — избавиться от мучавших психофизических состояний. Потом уже подключился исследовательский интерес. Опять же, я прочитал все, что мог достать по психологии и психотерапии, — а это происходило в самом начале восьмидесятых, и книг было не так уж много. Уже тогда просачивались какие-то перепечатки по отдельным йогическим техникам, которыми я постепенно начал заниматься, сначала эпизодически, а потом регулярно. Года четыре я занимался по какой-то перепечатке, где излагались идеи нидра-йоги, то есть методике релаксации и погружения в образные миры на грани сна и бодрствования. За время этих занятий я научился достаточно хорошо расслабляться, концентрировать внимание на предлагаемых в программке специальных образах, типа звездного неба, огня, природных ландшафтов, некоторых архетипических символах… Хорошо также получалось свободное путешествие сознания по мирам спонтанно возникающих образов на грани сна и яви. Даже сейчас мне не всегда удается то качество просоночного состояния, которое выработалось в юные годы.
Начиная с семнадцати лет я погрузился в мир подпольной советской психологии, куда просочился психоанализ и другие иноземные направления. Наиболее ярких людей из этого периода я описал в главе «О тех, кто не знают, что они маги» первого тома «Хроников». Дела мои постепенно шли на поправку, но психология, психотерапия, философия, восточные учения и занятия йогой уже всецело завладели мною.
Параллельно рос интерес к устройству мира. Если вначале я поступил в институт точной механики и оптики на специальность «оптико-электронные приборы», то на третьем курсе перевелся на кафедру квантовой электроники и очень всерьез занялся физикой. Причем, интересовали меня не прикладные задачи, а глобальные: теория элементарных частиц, квантовые поля, физический вакуум, астрофизика и космология, теория хаоса и самоорганизующихся систем… Основной направляющей силой являлся интерес к устройству мира, но и не только он: энергии прибавляли тщеславные помыслы — я мечтал построить единую теорию мироздания и получить Нобелевскую премию. Верил в возможность этого на полном серьезе. Огромное количество книг и статей поглощал я по этим вопросам. Презрев личную жизнь, я каждый день с утра и до позднего вечера, включая выходные, сидел то в институте, то в Публичной библиотеке… Превратился в какого-то фаната… Амбиции возрастали и возрастали, — еще будучи студентом я стал ездить на всевозможные научные конференции, завел знакомства с ведущими учеными Питера и Москвы, нагло предлагая господам профессорам и академикам написать совместные статьи… Вообще тщеславие и амбиции не один раз играли в моей жизни (как это часто происходит с самоуверенными дерзкими юношами) малоприятные шутки…
Я неверно сказал, что все дни напролет занимался физикой. Столь же значительное время поглощала психология, причем не только теоретическая, но и практическая. Я ходил на множество групп: психотерапевтических, личностного роста, посещал семинары по новым для России направлениям психологии, которые к концу восьмидесятых стали проходить все чаще и чаще, были какие-то лекции, кружки, приезжали психотерапевты из Франции, Англии, Германии и Штатов…
Потом была группа С.В., о которой я писал в первом томе «Хроников». Эта группа привела к резкому смещению акцентов в мировоззрении. Резко забросив написание диссертации по физике, продолжая появляться на работе в институте лишь формально раз в неделю (а я считался теоретиком и мог себе позволить такой режим, так что был разоблачен только через полтора года), я сделал выбор в сторону занятий психологией, йогой и собственно своей жизнью… Невротические явления постепенно прекратились, и я начал наслаждаться жизнью и уже систематически работать над собой. Свободного времени было предостаточно. Почти каждый день проявлялись какие-то возможности и открытия в себе, в изучении все новых и новых областей психологии, появлялось множество интересных знакомств. Я не смел еще мечтать, что буду психологом, но изучал предмет все более серьезно. Периодически я ходил все в ту же Публичку, но читал теперь уже не физическую литературу, а англоязычные журналы по современным видам психологии и психотерапии. Пытался даже переводить для себя «Психологию и Алхимию» Юнга, так как был увлечен идеями коллективного бессознательного. За всем этим стояли попытки все глубже и тщательнее разобраться в жизни. Те методы, приемы и упражнения, о которых я узнавал через литературу или на семинарах, я тут же применял к себе, а также и к некоторым знакомым, которые стали обращаться ко мне как к психологу, хотя образования я еще не имел.
