Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там
Волею случая дед оказался первым, к кому обратилась красивая девушка в форме:
— Ваши билет и паспорт.
Взглянув на них и сделав какую-то пометку, она очаровала деда улыбкой:
— Проходите.
«Какие в этом «Ерофлоте» красивые девки, — с сожалением о своей ушедшей молодости подумал дед. — Инкубатор у них тут, что ли?»
Дальше стоял молоденький милиционер. Напустив на себя важность, строго сказал деду:
— Поставьте сюда вашу сумку.
Дед брякнул сумку на стол перед милиционером. Тот поводил у ее боков какой-то штуковиной. Штуковина пискнула.
— Откройте! — приказал милиционер.
Дед открыл сумку, и милиционер, ткнув пальцем в бидончик, крышка которого была многократно привязана бечевкой к ушкам, строго спросил:
— Что здесь?
— Мед, сынок, на свадьбу Витьке везу.
— На свадьбу? Точно мед?
— Мед, ей-богу мед! — льстиво заверил дед, радостный оттого, что в последний момент отказался от мысли прихватить медовуху.
— Ну хорошо, — поверил милиционер. — Пройдите сюда, показал он на устройство, похожее на большую подкову, установленную вертикально.
«Подкова» тренькнула коротким звонком, и милиционер вернул деда.
— Если есть мелочь, выложите сюда.
Дед, вернувшись, выложил пересыпанную махоркой мелочь на привинченную к столу плошку. Кося гласом, чтоб кто-нибудь ненароком не сгреб ее, он пошел через «подкову» второй раз. «Подкова» вновь коротко тренькнула.
— Может быть, ключи какие в кармане? — спросил озабочено милиционер.
Дед положил рядом с мелочью ключи от омшаника. «Подкова» снова зазвонила.
Людей перед «подковой» становилось все меньше, а за «подковой» все больше. Некоторые с интересом наблюдали за дедом.
— Может, нож есть перочинный? — милиционер строго смотрел на деда.
Дед похлопал себя по бокам, откинул полу серенького пиджачка, полез, согнувшись, в глубокий, до колена, карман брюк. Положил в плошку перочинный нож и вновь пошел через «подкову». «Подкова» зазвонила.
Теперь все пассажиры были уже за «подковой». Девушка в синей форме закрыла щеколдой входную дверь и вышла на летное поле. Народ потянулся за ней.
— Проверьте, что еще есть в карманах? — милиционер не сводил с деда глаз.
В карманах было пусто, и дед в очередной раз шагнул через «подкову». Она вновь зазвонила.
Деда охватило отчаяние. Он никак не мог понять, почему все прошли, а его не пропускают.
Милиционер вошел в положение деда и сочувствующе спросил:
— Подумайте, отец, может еще какой металл есть?
— А что, у вас тут пионеров нема и район сдачу металла не выполняет? — удавился дед. — Вон сколько народу пропустил, а никто металл не сдавал!
— Да ты, дед, прямо как террорист какой-нибудь! — сказал милиционер.
— Может, у него обрез в штанах спрятан? — мстительно предположил голенастый парень, последним выходивший из павильона.
— Я те покажу обрез! — закипел от обиды дед, не припоминавший, чтобы в молодости поступали жалобы.
— А вы не обижайтесь. Вы находитесь на пункте контроля воздушной безопасности. Ну подумай еще, отец, где у тебя может быть металл?
И тут с облегчением дед понял, что улетит все-таки к внуку.
— Да вот где, мил человек, только сдать я его никак не могу, — он выдернул брючину из сапога и, задрав ее, показал милиционеру ногу, изуродованную сорок лет тому назад.
— Извините, отец! — козырнул милиционер. — Проходите.
И долго еще провожал взглядом припадавшего на левую ногу деда, так спешившего на свадьбу к внуку Витьке.
Экзамен
Генрих Наумович, носивший «уникальную» еврейскую фамилию Абрамович, шел по институтскому коридору один. Облаченный, как всегда, в идеальный костюм, белую сорочку с накрахмаленным воротничком, туго схваченную галстуком, настолько туго, что казалось, вот-вот при повороте головы раздастся скрип, такими же накрахмаленными манжетами, выступавшими на полтора-два сантиметра ниже обреза рукавов пиджака. Шел прямой, коренастый, никаких эмоций, только дело.
Студенты-мотористы, пришедшие ранним утром четвертого января 1959 года сдавать экзамен по газовой динамике — одной из профилирующих дисциплин на факультете двигателей летательных аппаратов Московского авиационного института, были страшно удивлены. Обычно принимать экзамен приходили все преподаватели кафедры АД-1, и их количество численно равнялось количеству студентов, пришедших сдавать экзамен.
Результатом дружной работы спаянного коллектива кафедры было то, что группа в двадцать человек сдавала экзамен в течение часа.
А тут — один Генрих Наумович, перед знаниями и многотомными фундаментальными исследованиями которого снимали шляпу лучшие аэродинамики мира, один из тех, кто самоотрешенным трудом сделал отечественную школу аэродинамики самой авторитетной в мире. Потенциал, заложенный в образование такими людьми в то время, оказался настолько велик, что и теперь, когда Россия, пройдя в строгом соответствии с учением марксизма-ленинизма очередной виток развития по спирали, оказалась вновь в капитализме, мы, полунищие, с удивлением вдруг обнаружили, что наши ракетные двигатели, межпланетные станции и ракеты впереди на несколько десятилетий.
А такого самолета, как СУ-27, который вот уже более полутора десятков лет продается без ограничений всем, кто может за него заплатить, не может сделать даже Америка.
— Заходите, — распахнул дверь в аудиторию Генрих Наумович. — Половина группы.
Он поднялся на кафедру, веером, будто сдавая карты, разложил экзаменационные билеты, собрал зачетные книжки.
— А вы что же не идете готовиться? — спросил он студента Васильева.
— А без подготовки можно?
Генрих Наумович показал место рядом с собой. Студент передал ему билет и, записывая на листе бумаги формулы и рисуя графики, стал пояснять их.
— Хорошо, — вдруг прервал его Генрих Наумович. — Где ваша зачетка?
Васильев с удивлением и обидой следил за рукой Генриха Наумовича. А рука эта медленно выводила в зачетке Васильева «удовл».
— Генрих Наумович, за что! — взмолился Васильев.
— Идите, молодой человек, идите, — ответила величина мирового значения таким тоном, что бедный и бесправный студент сразу понял: не стоит испытывать судьбу дальше, надо действительно уходить.
А дальше пошли сплошные «неуды». Подряд. Только один умник из второй половины группы, отвечавший так же, как и Васильев, без подготовки, получил «удовл».
Убеждаясь в справедливости утверждения, что общая беда сплачивает, коренные москвичи в обнимку с приезжими всей группой двинулись в общежитие, полные решимости справить тризну по проваленному экзамену.
