Федор Шаляпин - Маска и душа
Это срзнанiе у меня не ново. Оно мучило долгiе годы въ Россiи. Играю я Олоферна и стараюсь сдѣлать, что то похожее на ту эпоху. А окружающiе меня? А хоръ ассирiйцев, вавилонянъ, iудеевъ, вообще всѣ Олоферна окружающiе люди? Накрашивали себѣ лица коричневой краской, привѣшивали себѣ черныя бороды и надѣвали тотъ или другой случайный костюмъ. Но, вѣдь, ничто это не заставляло забыть, что эти люди накушались русскихъ щей только что, передъ спектаклемъ. Вотъ и теперь, вспоминаю, сколько лѣтъ, сколько сезоновъ прошло въ моей жизни, сколько ролей сыгралъ, грустныхъ и смѣшныхъ, въ разныхъ театрахъ всего мiра. Но это были мои роли, а вотъ театра моего не было никогда, нигдѣ. Настоящiй театръ не только индивидуальное творчество, а и коллективное дѣйствiе, требующее полной гармонiи всѣхъ частей. Вѣдь, для того, чтобы въ оперѣ Римскаго-Корсакова былъ до совершенства хорошiй Сальери, нуженъ до совершенства хорошiй партнеръ — Моцартъ. Нельзя же считать хорошимъ спектаклемъ такой, въ которомъ, скажемъ, превосходный Санхо Панчо и убогiй Донъ-Кихотъ. Каждый музыкантъ въ оркестрѣ участвуетъ въ творенiи спектакля, что ужъ говорить о дирижерѣ! И часто я искренне отчаивался въ своемъ искусствѣ и считалъ его безплоднымъ. Меня не угѣшала и слава. Я знаю, что такое слава, — я ее испыталъ. Но это какъ бы неразгрызанный орѣхъ, который чувствую на зубахъ, а вкуса его небомъ ощутить не могу… Какую реальную радость даетъ слава, кромѣ матерiальныхъ благъ и иногда прiятныхъ удовлетворенiй житейскаго тщеславiя? Я искренне думалъ и думаю, что мой талантъ, такъ великодушно признанный современниками, я наполовину зарылъ въ землю, что Богъ отпустилъ мнѣ многое, а сдѣлалъ я мало. Я хорошо пѣлъ. Но гдѣ мой театръ?
Какъ разъ въ то время, когда я былъ озабоченъ этими думами, я въ Парижѣ въ бюро г. Астрюка познакомился съ итальянскимъ поэтомъ Габрiелемъ д-Аннунцiо. На меня произвело большое впечатаенiе лицо этого человѣка съ острыми умными глазами, огромнымъ лбомъ и заостренной бородкой. Во внѣшнихъ чертахъ проступала внутренняя острота, мимо которой нельзя было пройти равнодушно. Въ Парижѣ онъ создавалъ тогда для Иды Рубинштейнъ «Муки св. Себастьяна». Я пошелъ въ театръ Шателе посмотрѣть этотъ спектакль и на представленiи понялъ, какой это интересный и оригинальный творецъ. Отъ каждой сцены, отъ каждой реплики, отъ всего настроенiя произведенiя вѣяло свѣжестью и силой. При слѣдующей встрѣчѣ съ д-Аннунцiо я рѣшился подѣлиться съ нимъ моими мечтами о театрѣ, откуда былъ бы безпощадно изгнанъ шаблонъ, и гдѣ всѣ искусства сочетались бы въ стройной гармонiи. Я былъ очень счастливъ, когда д-Аннунцiо сказалъ мнѣ о своемъ горячемъ сочувствiи моей мысли. — «Въ будущемъ году — сказалъ онъ мнѣ, — мы встретимся и попробуемъ осуществить то, о чѣмъ вы мечтаете».
Разговоръ этотъ происходилъ въ маѣ 1914 года, а въ августѣ разразилась война. Мой великолепный летчикъ духа скоро на реальномъ аэропланѣ улетѣлъ въ Фiумэ, устремившись въ противоположную сторону отъ нашей мирной мечты.
Радостно было мнѣ встрѣтить на моемъ жизненномъ пути такого замѣчательнаго поэта, какъ д-Аннунцiо, но тѣмъ болѣе было мнѣ жалко, что не осуществилось наше сотрудничество. И подъ влиянiемъ этого разочарованiя я самостоятельно задумалъ въ Россiи дѣло, которое я считалъ основнымъ дѣломъ моей жизни. Я согрѣлъ мечту, которая была мнѣ дороже всего. Я рѣшилъ посвятить и мои матерiальныя средства, и мои духовныя силы на созданiе въ Россiи интимнаго центра не только театральнаго, но и вообще — искусства. Мнѣ мечталась такая уединенная обитель, гдѣ, окруженный даровитыми и серьезными молодыми людьми, я бы могъ практически сообщить имъ весь мой художественный опытъ и жаръ мой къ благородному дѣлу театра. Я желалъ собрать въ одну группу молодыхъ пѣвцовъ, музыкантовъ, художниковъ и въ серьезной тишинѣ вмѣстѣ съ ними, между прочей работой, работать надъ созданiемъ идеальнаго театра. Я желалъ окружить этихъ людей также и красотой природы, и радостями обезпеченнаго уюта.
Есть въ Крыму, въ Суукъ-Су, скала у моря, носящая имя Пушкина. На ней я рѣшилъ построить замокъ искусства. Именно, замокъ. Я говорилъ себѣ: были замки у королей и рыцарей, отчего не быть замку у артистовъ? Съ амбразурами, но не для смертоносныхъ орудий.
Я прiобрѣлъ въ собственность Пушкинскую скалу, заказалъ архитектору проэктъ замка, купилъ гобелены для убранства стѣнъ.
Мечту мою я оставилъ въ Россiи разбитой… Недавно я съ грустью наткнулся на одинъ ея обломокъ. Въ одной лондонской газетѣ была напечатана фотография какого то замка, а подъ ней была подпись: подарокъ Совѣтскаго правительства Ф.И.Шаляпину. Присмотрѣлся: проэктъ замка, выработанный архитекторомъ по моему заказу. Вѣроятно, онъ гдѣ нибудь его выставилъ и вотъ — «подарокъ Совѣтскаго правительства»!..
Иногда люди говорить мнѣ: еще найдется какой нибудь благородный любитель искусства, который создастъ вамъ вашъ театръ. Я ихъ въ шутку спрашиваю:
— А гдѣ онъ возьметъ Пушкинскую скалу?
Но это, конечно, не шутка. Моя мечта неразрывно связана съ Россiей, съ русской талантливой и чуткой молодежью. Въ какомъ нибудь Охайо или на Рейнѣ этотъ замокъ искусства меня не такъ прельщаетъ. Что же касается «благородныхъ любителей искусства» — не могу надивиться одному парадоксальному явленiю. Я знаю людей, которые тратятъ на оперу сотни тысячъ долларовъ въ годъ — значить, они должны искренне и глубоко любить театръ. А искусство ихъ — ersatz самый убогiй. Сезонъ за сезономъ, годъ за годомъ, въ прошлый, какъ и въ послѣдующiй, — все въ ихъ театрахъ трафарѣтно и безжизненно. И такъ будетъ черезъ пятьдесятъ лѣтъ. Травiата и Травiата. Фальшивые актеры, фальшивыя реномэ, фальшивыя декорацiи, фальшивыя ноты — дешевка бездарнаго пошиба. А между тѣмъ, эти же люди тратятъ огромныя деньги на то, чтобы прiобрѣсти подлиннаго Рембрандта, и съ брезгливой миной отворачиваются отъ того, что не подлинно и не первоклассно. До сихъ поръ не могу рѣшить задачи — почему въ картинной галлереѣ долженъ быть подлинникъ и непременно шедевръ, а въ дорого же стоющемъ театрѣ — поддѣлка и третiй сортъ? Неужели потому, что живопись, въ отличiе отъ театра, представляеть собою не только искусство, но и незыблемую валютную цѣнность?..
И вспоминается мнѣ Мамонтовъ. Онъ тоже тратилъ деньги на театръ и умеръ въ бедности, а какое благородство линiи, какой просвещенный, благородный фанатизмъ въ искусствѣ! А вѣдь онъ жилъ въ «варварской» стране и самъ былъ татарскаго рода.
