Михаил Демин - Таежный бродяга
И будто услышав меня, поняв, меньшой развернулся вдруг, и вспенив воду лопастями хвоста — пошел стремительно прочь…
Оставшийся по-прежнему был недвижим. Шхуна подобралась к нему на дистанцию выстрела — и я смог хорошо разглядеть его.
И по искривленной, выпирающей вбок челюсти, я сразу признал Попова!
Он был огромен — метров тридцати в длину, не меньше! Черную тушу его покрывали кровоточащие раны… Но все же Попов жил. Он дышал!
На носу корабля, возле пушки, началась суета. Боцман уже был там. И рядом с ним толпилось еще несколько моряков. Среди их брезентовых роб отчетливо выделялась пестрая, клетчатая куртка гарпунера — норвежца. Вот гарпунер пригнулся, прицелился. Плавно повел рукой, корректируя ход судна…
Шхуна притормозила. И сразу ахнул выстрел. И к Попову, с тягучим свистом, полетела стальная игла гарпуна.
В следующее мгновение, палуба огласились проклятьями. Посыпалась матерная скороговорочка Авдеича. И гарпунер, распрямившись, смущенно и растерянно, развел руками. Он промахнулся… А этого с ним почти никогда не случалось!
Моряки горевали с ним вместе, и я был единственный здесь, кто сочувствовал не ему, не команде, а — раненному кашалоту.
Гарпун срикошетил, скользнул по спине спермуэла — и как бы пробудил его этим, вывел из столбняка.
И сейчас же Попов (усталый, истекающий кровью, но все еще могучий) натужно вздохнул. И легко, бесшумно стал погружаться.
Блеснула корявая черная его спина, перевитая радужными лентами пены… И это было последнее, что я успел заметить, потому что в тот самый момент нас нагнала, настигла гроза.
С тяжким треском раскололось небо. Коротко вспыхнул слепящий свет. И на шхуну, на море, казалось — на весь мир — обрушились звенящие, хлесткие дождевые струи.
— Такие грозы бывают в Заполярье редко, раз в пять лет, — воскликнул, проходя мимо, краснолицый пожилой матрос, — надо же, чтоб это случилось именно сейчас! Именно…
Он не договорил. Шхуна сотряслась от страшного удара. И я решил, что мы наскочили на подводный риф. Но краснолицый, цепляясь за мой рукав, прокричал — сквозь гулкую пелену ливня:
— Это кашалот. Нырнул неглубоко — схитрил, каналья, — и теперь атакует! Таранит!
Последовал новый удар. И затем очень быстро — еще один! По корпусу шхуны прошла как бы судорога. Раздался треск. Судно накренилось, черпая бортом волну… И тут я не выдержал:
— Он же нас потопит, — завопил я, — идиоты, стрелять не умеют… Теперь надо уходить — пока не поздно! Чего капитан медлит?
Но капитан не медлил. «Скиталец» рванулся сквозь дождь и ветер — и круто повернул на Юг.
* * *"Скиталец" повернул на Юг. И на следующий день опять вошел в знакомый Берингов пролив.
Маркони запросил береговую радиостанцию — и узнал, что больному была сделана операция; что перенес он ее трудно, и сейчас еще лежит, и выйдет через неделю… Время это, однако, капитан не хотел терять! И китобоец миновал Уэллен без задержки, на полном ходу.
Еще через двое суток мы были уже в Беринговом море. Но и там не стали задерживаться. Слишком уж был здешний климат суров и неудобен для промысла! Это море почти круглый год забито льдами, и в мореходной лоции указывается, что здесь "преобладает циклоническая деятельность, которая создается Алеутским минимумом, Гавайским максимумом и сибирскими антициклонами".
Команда устала от неудач, и шхуна рвалась теперь дальше, к нижним широтам, — туда, где лежат Курильские острова, и веют тихоокеанские ветры…
— Нам надо план выполнять, — заметил Авдеич, — и хватит с нас бродяг-кашалотов! С этими бандитами — вечная морока… Не-ет, мы сейчас займемся другими китами — вегетарианцами! В эту пору их полно, возле Курил и по всему Охотскому морю.
— Почему именно там? — спросил я.
— Эти воды — самые богатые планктоном, понимаешь? Да и рыбы навалом, более трехсот видов! А это тоже кое-что значит. Усатый кит — он ведь и рыбку прихватывает, знает в ней толк… Но главное, характер у него золотой. Без фокусов, без зигзагов, не то, что у спермуэла. — Боцман вынул из зубов трубку и, усмехаясь, огладил усы. — Этот-то, криворотый-то, мы думали: он помирает, а он вон какой номер выкинул! И ведь момент уловил: дождь, гроза… ничего не видно… А еще говорят, кашалот — дурак!
ВОЗВРАЩЕНИЕ ОДИССЕЯ
Охотское море расположено между Камчаткой и Сахалином. Здесь действительно царство китов. И самые рыбные в мире места. И вот удивительное дело: остров Сахалин по форме напоминает чудовищную рыбу, а полуостров Камчатка — кита. Они плывут встречным курсом, "Сахалинская рыбина" выныривает из Японских вод. А "Камчатский кит", изогнувшись, погружается в волны Тихого океана.
Под самым носом его рассыпались — словно мелкая рыбешка — Курильские острова. И похоже, что «кит» гонится за ними…
Мы проскочили мимо Курил ночью. И с первыми проблесками зари перед нами распахнулась белесая водная равнина. Обычно бурное, беспокойное Охотское море выглядело сейчас на редкость тихим и ласковым. Его засевали солнечные блики. Над ним, в безоблачной синеве, клубились и реяли сотни птиц. И стоял полнейший штиль!
— Ну, наконец-то! — сказал, улыбаясь, боцман, — погодка — прямо по заказу! Теперь мы отыграемся, возьмем свое… Уж теперь-то — точно!
Сверху, из "вороньего гнезда", раздался крик марсового:
— Вижу фонтаны! Прямо по курсу!
— Сколько? — спросил с мостика капитан.
— Штук восемь…
— Полный вперед, — прорычал в переговорную трубку капитан, — самый полный!
Шхуна шла на всех парах, и команда ликовала. «Вегетарианцы» были верной добычей! И с каждой минутой расстояние между ними и китобойцем сокращалось… Но внезапно с юго-востока надвинулся туман.
Мы увидели его не сразу; мы ведь смотрели вперед — на китов!
Киты играли. Знаете, как резвятся эти гиганты? Они прыгают по воде, словно дети — по тротуару…
Хвостовые лопасти у них устроены не так, как у рыб, а — горизонтально, и обладают, в связи с этим, редкостной мощью. И прыжки китов, сопровождаются всегда пушечным гулом. Но все равно в их играх есть что-то трогательное, инфантильное.
А туман, между тем, наползал! Первым его углядел марсовой и прокричал тревогу… Но что же тут можно было поделать? «Скиталец» и так шел полным ходом — не шел, летел. Но туман двигался быстрее. Повторялась, в сущности, та же история, что и с Чукотской грозой. И в обоих случаях мы были обречены, оказывались в проигрыше.
Вскоре туман навалился на шхуну — и поглотил корму. Я покосился туда, и увидел плотную, тяжело колышущуюся, стену. Обвел взглядом море — но и оно уже тоже затмилось, помрачнело…
