Начнем с Высоцкого, или Путешествие в СССР… - Молчанов Андрей Алексеевич
Однако, проскочить несколько миль до заветного окончания маршрута нам не удалось. Полицейские, следовавшие за нами по трассе в патрульной машине, «пробили» наши давно упраздненные номера, и под изумленный вой их сирены нам пришлось съехать на обочину, после чего состоялось мое драматическое объяснение со старшим офицером наряда.
Объяснение, на которое я не пожалел эмоций, состояло в следующем: я в полной мере сознаю допущенное мной нарушение закона, но эти машины представляют собой гуманитарную помощь советской полиции, переживающей в данный момент катастрофический финансовый кризис. То есть, вы, господин полицейский — свидетель жеста доброй воли со стороны американских спонсоров, пекущихся о правопорядке в стране, являющейся в настоящее время другом и партнером замечательных во всех отношениях Соединенных Штатов. Что же касается меня, некоего Андрея Молчанова, я перегоняю эти машины из чувства солидарности с русскими полицейскими, однако мои симпатии к ним никак не могут перевесить ту сумму, которую мне предстояло бы выплатить за услуги американского эвакуатора.
— Знаешь, что, — задумчиво выслушав мою трогательную, произнесенную на самом искреннем актерском порыве легенду, молвил патрульный. — Пожалуй, я сопровожу тебя до порта. Вдруг, вашу компанию тормознут мои коллеги повторно…
И этот славный парень действительно докатил с нами до ворот порта, где мы попрощались, дружески обнявшись, словно коллеги по профессии. Мои американские приятели, уже приготовившиеся к отсидке в бруклинском участке и находящиеся в упадке каких-либо позитивных чувств, последующую неделю повествовали всем своим знакомым о случившемся инциденте, как о чуде.
Чудом, впрочем, казались и заявления лидеров стран об упразднении «холодной войны» и их декларации о дружбе и всемерном партнерстве, во что с удовольствием верилось огромной массе дураков, не понимающих, что перемирие — всего лишь передышка перед раундами для оценки возможностей противника и конструирования хитроумной атаки с завершающим ее нокаутом. Такую задачу ставил себе более сильный оппонент, а более слабый рассчитывал на невозможную приятельскую «ничью». Ха-ха.
Прошел месяц, моя машина уже должна была томиться в ожидании хозяина в Москве, но тут пришло удручающее известие: во время перегона из Польши в Белоруссию «Олдсмобиль» заглох, все попытки привести его в чувство оказались безуспешными, и пришлось его оставить под Минском у поста ГАИ, профинансировав надлежащий над ним надзор также надлежащей суммой в твердой европейской валюте.
Вернувшись с Хантером в Союз, решили ехать за машиной в Минск с инструментом, буксировочным тросом и зарядным устройством для аккумулятора. Времена стояли беспокойные, на трассе водителей потрошили бандиты, и знакомый милиционер, прознавший о моих проблемах, снабдил меня на всякий случай пистолетом «ТТ». Биография пистолета была загадочной, но, поколебавшись, я все-таки сунул его за пояс. Тем более, пусть липовая, но выписанная в кадрах МВД, ксива референта очередного министра, у меня имелась.
В путь тронулись на «Жигулях» восьмой модели уже за полдень, и к вечеру въехали в столицу союзной республики, где нас приютил у себя режиссер Коля Лукьянов, к немалому моему удивлению, собиравшийся в эмиграцию в Израиль с новой женой, чья национальность этой эмиграции прямо и законно способствовала.
Квартира Коли была заставлена упакованными чемоданами, в воздухе жилища витал дух дальних странствий и расставания с прошлым, и наше общение пронизывала грусть какой-то завершенности былого бытия с отречением от его увядших, уже никчемных ценностей, ставших скучной историей…
Мотивом эмиграции для Коли в первую очередь являлась безработица и упадок его родного «Беларусьфильма», чья нынешняя приспособленческая продукция на злобу дня, была пустопорожней дешевкой, никоим образом с киноискусством не сочетавшейся. Более того, эту скороспелую ахинею отвергал и рынок, забитый голливудской второсортицей в завлекательных рекламных упаковках.
Ни о какой стезе режиссера в Израиле, Коля, будучи реалистом, не мечтал, предполагая для себя обычную рабочую профессию, способную прокормить семью, и нисколько подобным изменением своего социального эго не удручаясь. В конце концов, мы были жертвами катаклизма, покуда уцелевшими в его продолжающихся содроганиях, и главной нашей задачей являлось выживание с надеждой возращения в то основное дело, что доверил нам Господь. А перерыв в этом деле означал лишь полезное накопление информации, опыта и всяческих переживаний, то есть, будущую почву для творчества.
Прожив десять лет за границей, поменяв кучу профессий, пережив клиническую смерть на операционном столе, Коля опять вернется в Минск. И станет главным редактором «Беларусьфильма».
Но это будет потом. А пока мы сидели в осиротелой квартире, за окнами стыла осенняя ночь, висели над столом вымученные фразы о неизвестности будущего, а настоящее, его предтеча, было столь же неопределенным и проживаемым механически, как на преодолении горы, за чьей вершиной, как надеялось, будет пологий спуск в долину некоей обязательной благодати.
Утром, созвонившись с местным гаишником, приехали к нему на службу, сразу же увидев обреченно запыленный, с подспущенными шинами «Олдс», стоящий на пятачке возле застекленного куба въездного поста.
— Машину вам не оживить, — сразу же заявил нам дорожный блюститель порядка. — Даже не тратьте время. Я попросил специалиста посмотреть в чем дело, и диагноз таков: заклинило движок. Вы крупно влипли, ребята. И выход у вас один: тащите телегу в Москву на эвакуаторе и там с ней разбирайтесь. С эвакуатором я договорился, цену мне обозначили божескую, так что — вперед! Вот телефон водилы. — он передал нам ключи, бумажку с накарябанными на ней адресом и цифрами телефона, затем фехтовальным жестом выбросил в сторону трассы свою полосатую палку, останавливая приглянувшуюся машинку с очередным «терпилой» и более на наши персоны не отвлекался.
Пока мы приводили машину в относительный порядок, неутомимые гаишники несли службу, проявляя чудеса интуиции в избирательном выявлении неблагополучного автотранспорта. В частности, вскоре была остановлена забрызганная грязью телега с глухим кузовом и лупоглазыми фарами, где при досмотре обнаружился мертвый кабан и винтарь с оптическим прицелом. До нас донеслись объяснения пассажиров:
— Кабана нашли в лесу! Рядом — винтовка…
— Почему не вызвали милицию?
— В лесу нет телефонов… Кабана повезли лечить. А винтовку сдавать в компетентные органы… Вот, и сдаем ее вам на добровольной основе…
— Но кабан же мертвый!
— Пусть доктора разбираются! Он, вроде, похрюкивал…
После таинственных переговоров в глубине поста, где за наличные продавалась фраза «Счастливого пути!», замызганный автомобиль с тушей кабана отправился восвояси, а винтарь, судя по всему, на посту остался, как и некоторая сумма милицейской неформальной премии за проявленную бдительность и, одновременно, либерализм.
Мы, между тем, тронулись на адрес проживания водителя столь необходимого нам эвакуатора.
Эвакуатор, представлявший собой проржавевший советский грузовичок с рифленой платформой, стоял возле обозначенного подъезда.
Водитель Дима — долговязый сухопарый мужик лет пятидесяти, кого мы застали за поеданием домашнего борща, проживал в бетонной пятиэтажке в квартале от поста ГАИ. Дима выразил готовность к немедленному передвижению в сторону Кремля и Большого театра, и, запив борщ стаканом «Кока-колы», повел нас к своему коммерческому транспортному средству, томящемуся под окном его обиталища. Неказистый вид проржавевшего буксира, с кабиной, будто веником покрашенной, удручал своей непритязательностью, но, верно истолковав задумчивость в наших взорах, Дима, дружески похлопав ладонью капот ветерана белорусских дорог, бодро заверил:
— Тачанка боевая, чапаевская! В возрасте, совершеннолетняя, так что иногда приходится с ней изрядно… Далее — возможны непристойные выводы… Но бегает, как перепуганная, не извольте впадать в беспокойство!
